Мрачные сказки

Впрочем, что-то мне подсказывает, что и дома в Сиэтле у меня уже нет. За те семь лет, что я отсутствовала, родители наверняка сложили мои вещи в коробки и продали тот старый дом, в котором я когда-то жила одна.

Мать испускает долгий, натужный вздох, словно она удерживала его в себе все эти годы. И я позволяю ей себя обнять. Она сжимает меня так, словно не собирается выпускать, словно хочет наверстать все упущенное нами за то время, когда она не привлекала меня к себе и не гладила по головке, заверяя: «Всё будет хорошо, доченька!»

Я полагала, что моя жизнь в Пасторали была иллюзией, коконом, оплетшим личность, которой я до этого была. Но, возможно, здешний мир также обрекает меня на изоляцию. Моя прежняя жизнь в Сиэтле тоже разбита. И не важно, куда ты поедешь, – трещины в сосуде твоей жизни все равно зияют. Надо просто решить, где тебе хочется его склеить., где ты будешь ощущать под ногами твердую почву…

Я прощаю мать за то, что хранила свои секреты. За то, что не поехала за мной, когда я пропала. Хотя я, наверное, понимаю, почему она этого не сделала. Пастораль не ассоциировалась у нее со страхом. Для нее она была тем местом, куда она бежала от страха. Ее убежищем от греха и боязни расплаты. И, быть может, она думала, что я захотела исчезнуть. Так, чтобы меня никто не нашел. Она защищала меня – по-своему. И потом, Пастораль – это место, где я родилась. Я никогда не была чужой, пришлой в этом уединенном поселении посреди леса. Я его уроженка, туземка! Появившаяся на свет на его территории.



Тео

Я сижу на кровати. На лбу капельки пота. Глаза напряженно скользят по сторонам. Я пытаюсь опознать комнату – ищу прикроватную тумбочку, старый комод, высокое окно и занавески, колышущиеся в лунном свете. Но я не в фермерском доме.

Я в номере отеля. В городке, о котором и слыхом не слыхал.

До плеча дотрагивается Калла:

– Что, приснился кошмар?

– Воспоминание.

– О чем?

Я заламываю руки за затылок:

– О моей сестре.

Жена садится рядом, нежно обхватывает ладонями мою руку:

– У тебя есть сестра?

– Была…

Стоит мне закрыть глаза, и я снова вижу Рут. Она пускает мыльные пузыри из своей спальни в узкий коридор, разделявший две наши комнаты, и визжит от восторга: «Ты видел их, Тревис?» А если я сразу не отвечаю, она топает по полу маленькой ножкой. Восьмилетняя девочка, желающая привлечь внимание брата: «Мыльные пузырики, Тревис! Если ты поймаешь хоть один, то загадай желание!» Но это воспоминание быстро сменяется другим, гораздо худшим: как я нахожу Рут в номере дерьмового отеля. Опоздав всего на несколько минут.

Правда, еще большую боль мне причиняет осознание: я ведь совсем о ней забыл! Последние два года я даже не подозревал о том, что у меня имелась сестра. Жила, а потом умерла… Эти воспоминания – как удар под дых.

– Она умерла, – говорю я жене. – Покончила с собой.

– О, Тео, я не знала, – сжимает мою руку Калла.

– Я тоже… Я только сейчас о ней вспомнил.

– Мне очень жаль.

Глаза Каллы блестят, в тусклом свете уличных фонарей ее темная кожа отливает бронзой.

– Это было очень жестоко – лишить нас воспоминаний. Но еще более жестоко, что они теперь к нам возвращаются.

Моя старая жизнь в руинах. Все, кто был мне дорог, ушли. И родители, и сестра. Да и владел я в ней немногим больше, чем сейчас. Гостиничные номера да старый пикап… Я сошел с дистанции и бесследно исчез задолго до того, как нашел Пастораль. Даже дара своего лишился. Теперь он возвращается. Но, если честно, меня это только пугает. Я боюсь увидеть то, что он может явить. И не знаю, справлюсь ли с этим.

– А моя сестра по-прежнему там, – тихо говорит Калла.

Я знаю, она думает о Би. Я вижу, как тревога разъедает ее изнутри. Но там, в лесу, мы оставили не одну Би. Вся община – пленники границ, которые установил Леви, запугавший людей несуществующей болезнью.

Теперь уже я беру руку Каллы, сплетаю с ее пальцами свои. Ладонь к ладони. Даже здесь, в гостиничном номере она выглядит дикаркой – существом, выросшим в лесу и не вписывающимся в городской ландшафт. Калла кладет голову мне на плечо. И мне хочется попросить у нее прощения. За то время, что мы потеряли, за то, какими мы стали теперь. Но эту мысль затмевает другая: а может, те два года, что мы прожили в лесу вместе, и были тем единственным периодом, что действительно имеет значение в жизни обоих?

Быть может, мы с такой готовностью поверили в ложь Леви, потому что нам необходимо было забыть боль, раны и шрамы прошлого? У каждого человека есть то, что он предпочел бы предать забвению. Похоронить в глубинах памяти свои ошибки, неудачи, потери. И Пастораль позволила нам это сделать. Я ведь отчасти исцелился в том фермерском доме – от нестерпимой, изводящей боли, что причиняла мне утрата сестры. И боль, и обида, и злость на себя – все это ушло, развеялось. И сейчас, думая о сестре, я испытываю только печаль – не такую безжалостную и удушливую. Я могу думать о сестре и при этом дышать. Я могу о ней думать и вспоминать не только ту страшную ночь, когда нашел ее в мотеле.

Забвение излечивает старые раны. Не так уж оно и плохо!

– Мы не можем здесь остаться, – высвобождает руку Калла.

– Да, – поворачиваюсь я к ней лицом. – Завтра утром мы уедем из отеля. Если хочешь, отправимся к твоим родителям. Узнаем, как там…

– Нет, – жена дотрагивается пальцами до моего лба, потом проводит ими по моим волосам, следя глазами за своими движениями. – Это не наша жизнь, Тео, – улыбается она. – Мы должны вернуться назад.

– Куда? – беззвучно спрашиваю я.

Как будто страшусь услышать ее ответ, признать то, о чем уже сам думал.

– Ты знаешь куда.


Я глажу жену по плечу, по спине, до кончиков волос. Пытаюсь представить ее сидящей в кафе и болтающей по телефону или в набитом в час пик автобусе. Но я не знаю женщину, которую рисует мне воображение.

– Я не смогу здесь жить. А ты? – спрашивает Калла.

– Я с трудом здесь жил и до отъезда, – признаюсь я.

– Я тоже, – отзывается жена.

Не уверенный в том, что это правда, я слегка качаю головой.

– Мы оставили там остальных, – добавляет Калла, и ее порхающие ресницы напоминают мне снежинки, падающие с грустного зимнего неба.

Мы с таким трудом выбрались из этого темного леса! Мне не верится, что мы сейчас обсуждаем возвращение туда, где нас удерживали насильно, как пленников.

– Тео… – Голос жены снова приковывает мое внимание к ее лицу. – Возможно, нам дается несколько шансов. Чтобы мы поняли, какою жизнью хотим жить, – взгляд Каллы устремляется на дверь, но быстро обращается опять на меня. – И это один из них. Наш. Один на двоих…

Ладонь жены поглаживает мне грудь. Сердце заходится бешеным стуком, лихорадочная дрожь сотрясает все тело:

– Я поеду с тобой куда угодно. Я вернусь с тобою в Пастораль.

Глаза Каллы – как две полные луны. Наклонившись вперед, она целует меня в губы, проводит пальцами по шее к подбородку.

– Я люблю тебя, – шепчет она.

И, соскользнув с кровати, подходит к маленькому стулу у окна и начинает натягивать через голову свитер.

– Что, едем прямо сейчас? – уточняю я.

– Мне надо быстрее домой, – ухмыльнувшись, кивает жена.

– А как же твои родители?

– Я оставлю им записку. Они поймут… или нет. По правде говоря, меня это особо не волнует.

Паковать нам нечего. Только лекарства, что нам дали в больнице. Так что мы выходим из номера налегке. Без груза, тянущего вниз. У нас есть только наши воспоминания. И мы вернемся туда, где их поначалу забыли. Вернемся, чтобы окончательно оправиться и все поправить.





Эпилог




Калла

Весна. Би рожает. За окном фермерского дома льет дождь. Сильный, приветствующий и побуждающий младенца прийти в этот мир. Стоящая в ногах кровати Фея подбадривает Би ласковыми словами.

– Мы рядом, – повторяет она.

Я кипячу воду на дровяной печи, подаю ей чистые салфетки. Лишь бы занять чем-то руки, почувствовать себя полезной, пока по спине бежит нервная дрожь.

– Открой окно, – просит меня Би.

– Но там дождь.

– Слышу. – Губы Би изгибаются в слабой улыбке.

Она всегда любила дождь. Даже когда все мы его страшились, она норовила выбежать на луг, встать под падающие капли воды и ловить их языком. По словам сестры, и в день ее рождения тоже шел дождь.

Доброе предзнаменование.

Я распахиваю створки окна; капли влаги окропляют пол спальни. Би протягивает к открытому окну руку, широко расправив ладонь и растопырив пальцы. И при каждом падении очередной капли на кожу она улыбается. А потом довольно прикрывает глаза:

– Спасибо…

Новая схватка выгибает ее тело; Би крепко стискивает зубы, но стон от боли ей перебороть не удается. Би хватает мою руку. Моя сестра! Пускай нам разные родители дали жизнь, но мы обе родились в этом лесу, в Пасторали. Би – моя сестра. И это правда, отринуть которую невозможно.

Я слышу, как внизу, в гостиной, меряет шагами пол Тео. Генри тоже здесь. Они переговариваются тихо, но в голосах обоих сквозит тревога. Вся община ждала эти роды – появление на свет ребенка у женщины, ставшей нашей предводительницей. Би заняла место человека, который всех нас обманывал. Она рассказала остальным людям правду: и о вязовой ветрянке, и о том, как убила Леви во спасение собственной жизни. Теперь мы все решения принимаем совместно, исходя из общих интересов и ради общего блага, возродив и придерживаясь тех принципов, которые проповедовал Купер при основании общины. И дорога теперь тоже открыта. Мы избавились от страха.

Члены общины могут покинуть ее в любое время, когда им захочется. Но большинство продолжают жить здесь – внешний мир изменился, стал другим, не таким, каким они его помнят или желают помнить. Но живущие в нем люди теперь тоже к нам приезжают. Навещают родных – тех, кого долго считали пропавшими. Даже мои родители приехали. Мать наконец-то открыла отцу правду. И теперь гуляет по саду, вспоминая, как жила когда-то в Пасторали и родила здесь дочь, нашедшую дорогу назад.

Паркер с Тео по-прежнему несут охрану у ворот, охлаждая назойливость репортеров и телевизионщиков, нарушающих нашу спокойную жизнь. Мы строим теперь нечто новое. Такую общину, о которой мечтали ее основатели. Неспешный ритм, возвращение к истокам и единение с природой – мы стараемся создать подлинную идиллию. И порой мне кажется, что не стоит возлагать на Леви всю вину за происшедшее с нами. Возможно, мы сами позволяли себя дурачить, потому что хотели забыть себя прежних и стать другими людьми.