Мост
Часть 10 из 121 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ревик, казалось, почти ничего не заметил.
— Да, — сказал он через несколько секунд. — Именно эта. А теперь выполни последовательность, как я тебе показывал. Ты не можешь напрячь их все разом. Вся фишка в потоке. Надо позволить структуре делать то, что она хочет сделать. Ты должен это осознавать, но прикасаться легонько… очень легонько, бл*дь.
Мэйгар снова кивнул.
Джон заметил, что он терпел всё без жалоб. В том числе и удары.
По правде говоря, стоицизм Мэйгара его шокировал, учитывая то, что он помнил из отношений Ревика и Мэйгара в прошлом.
И всё же Джон видел, что Мэйгар маячит возле комнаты Элли на верхних этажах намного чаще большинства других видящих. Он знал, что чувства Мэйгара к жене его отца были не совсем нейтральными, сколько бы они с Элли ни спорили, и даже несмотря на то дерьмо, которое вытворил Мэйгар, пытаясь «заявить права» и забрать её у Ревика в начале их брака.
Конечно, тогда Мэйгар не знал, что Ревик его отец. У Джона складывалось ощущение, что если бы кто-то из них знал об их родстве, тогда всё развивалось бы совершенно иначе.
Все эти события теперь казались такими давними.
Это случилось в Сиртауне, за несколько месяцев до того, как Джон начал хоть немного узнавать Дорже; и Вэш был ещё жив. Тогда Ревик и Элли ещё не считали себя по-настоящему женатыми, и они оба не понимали, что это значит на самом деле. Они не знали, что Ревик был Сайримном. Это было до Тени и Салинса, до Дитрини.
До того, как C2-77 убил большую часть населения мира.
Касс всё ещё была с ними.
Тогда Джон, Касс и Элли проводили чуть ли не каждый день вместе, часто в той дерьмовой комнатёнке, которую Джон и Касс делили по соседству с Элли в лагере Вэша.
Отбросив это воспоминание, Джон стиснул зубы, стараясь подавить чувство, которое хотело накатить в его груди — нечто куда более близкое к ярости, нежели к печали, которую он ощущал несколько секунд назад.
Может, при таких обстоятельствах это даже неплохо.
Он всё ещё стоял там, борясь с воспоминаниями, временем, чувствами и всем остальным, когда Балидор прикоснулся к гарнитуре в своём ухе и вслух обратился к мужчине по ту сторону стекла.
Его сообщение было коротким, но Джон тут же всё понял.
— Ненз, — произнёс Балидор. — Время пришло, брат.
Ревик посмотрел в сторону окна.
На долю секунды Джон увидел его в этом взгляде.
Затем его скуластое лицо превратилось в маску.
Он кивнул, проведя длинными пальцами по своим чёрным волосам, и его бесцветные глаза смотрели совершенно в никуда. Джон заметил, что он по-прежнему носит кольцо, которое дала ему Элли — кольцо, которое осталось после смерти их отца.
Слова Ревика вибрацией донеслись из маленьких динамиков.
— Практикуйся в том, что я тебе показал, — сказал он Мэйгару. — Я вернусь через час. Максимум через два.
Взгляд карих глаз Мэйгара сделался резче, когда он взглянул на окно.
— Что такое? Они собираются попробовать ту штуку? Где они…
— Мы закончили, — перебил Ревик. — Продолжай практиковаться.
Не сказав больше ни слова, он подошёл прямиком к двери камеры, не глядя ни на окно, ни на своего сына.
Отперев одной рукой замок на Резервуаре-2, Балидор наклонился к микрофону, который был подключён к динамикам в комнате.
— Мы дадим тебе знать, — сказал он Мэйгару, и его тон прозвучал несколько добрее, чем у Ревика.
Посмотрев на окно, Мэйгар кивнул с лёгкой благодарностью в глазах.
Затем молодой видящий принялся расхаживать туда-сюда с сосредоточенным видом, отступив обратно в Барьер и, несомненно, собираясь практиковать то, о чём Ревик несколько часов орал, вдалбливая в него.
Однако Джон сомневался, что в данный момент Ревик это замечал, или что ему было до этого дело.
Дверь уже с глухим лязгом закрылась за высоким элерианцем, когда он покинул комнату, оставляя далеко позади всех, кто с ней ассоциировался.
Глава 5
Быть полезным кому-то
11 января 2003 года
Сан-Франциско, Калифорния
Я распахиваю дверь, приготовившись ворчать на неё после того, как я заглянула в глазок и увидела, кто это. Сейчас три часа ночи. Завтра утром мне на работу, и я пи*дец как устала, потратив слишком много денег и выпив слишком много пива в «Геко».
Как только засов отпирается, я распахиваю старомодную дверь и застываю.
Всё моё раздражение испаряется в то же мгновение, когда я вижу её лицо.
— Касс, — я вцепляюсь в дверь, уставившись на неё. — Боже. Что случилось? Кто сделал это с тобой?
— Впусти меня, — умоляет она. Из её глаз катятся слёзы, размазывая черноту её и без того потёкшего макияжа и заставляя её шмыгать. Из носа у неё тоже течёт, а сам нос уже опух от синяка, который я отчётливо вижу. Нос кажется почти сломанным.
Может, он и правда сломан, но я не доктор; я не знаю наверняка. Я в шоке смотрю, как она вытирает сопли костяшками ушибленной руки и вздрагивает от явной боли. Она умудряется лишь размазать кровь, вытекающую из её ноздрей, и оставить длинную смазанную полосу до уха.
— Пожалуйста, Эл. Впусти меня, быстрее! Пожалуйста!
Я тут же делаю шаг в сторону, и она буквально бежит в небольшую гостиную моей квартиры, съёживается посреди моего паркетного пола, на котором нет ковра, только следы свечного воска да капли потолочной краски от предыдущего владельца, который наверняка был слишком обкурен и забыл подложить брезент.
Выглянув за порог, я смотрю вниз по ступеням моего многоквартирного дома и прислушиваюсь.
Поначалу я ничего не слышу.
— Ох, закрой дверь, пожалуйста! — умоляет она. — Закрой её, Элли! Пожалуйста! Не давай ему увидеть тебя!
Как только слова срываются с её губ, кто-то начинает тарабанить по стеклу внешней двери у подножья лестницы, которая ведёт к моей квартире. За стеклом я вижу фигуру, которую узнаю даже вопреки панелям искривлённого стекла, отделяющим меня от его смутного силуэта.
— Я тебя вижу, сука! — его приглушенный голос доносится сквозь дерево и стекло; его язык заплетается. — Я тебя вижу! Я звонить твоей матери! Я знать тебя, Элисон… ты шлюха, как и она! Я заставить тебя сожалеть! Скажи Кассандре прийти сюда немедленно! Немедленно!
— Я звоню копам! — кричу я вниз по лестнице.
— Ты не сметь звонить копам! — говорит он на своём английском с сильным акцентом. — Ты звонить копам, ты сильно сожалеть, малявка! Ты очень, очень сожалеть!
Когда я не отвечаю, он снова колотит по двери, ещё сильнее, сотрясая весь корпус.
Я вздрагиваю, внезапно остро осознавая, что у меня есть соседи. Пока никто не открыл двери, я отступаю в свою квартиру, закрываю и запираю дверь, и даже закрываю на цепочку. Закончив, я сразу неловко хватаю гарнитуру со столика у двери и начинаю вставлять её в ухо. Не успеваю я закончить, как Касс кидается на меня и начинает хватать за руки.
— Элли, не надо! — кричит она.
— Не надо? — я смотрю на неё, на синяк под её глазом, который уже начинает опухать. — Касс, ты обязана. В этот раз ты обязана.
— Ты не можешь вызвать копов из-за моего папы, Элли! — умоляет она.
Её слова повисают в воздухе.
Каким-то образом она умудряется напомнить мне моего отца, может, одной лишь глубиной её эмоций, хотя мой папа был полной противоположностью мужчины, который колотит в мою дверь — мужчины, который едва держится на ногах после выпитого дешёвого дерьма (наверное, вина вперемешку с виски или чем-нибудь другим, не менее пагубным).
Я прикусываю губу, качая головой.
— Серьёзно, Касс. Послушай себя. Бл*дь, или иди и посмотри в зеркало.
— Это тебя не касается!
— Касается! — рявкаю я. — В любом случае, теперь он угрожает уже мне, Касс. Ты его слышала!
Закусив свою ушибленную и разбитую губу, моя лучшая подруга смотрит на меня, и её карие глаза переполняются слезами.
— Пожалуйста, Элли. Пожалуйста, не звони копам, ладно? Они могут депортировать его. Ты знаешь, что они могут это сделать. Тогда моя мама окажется в дерьме… и моя сестрёнка.
Я продолжаю смотреть на неё, борясь с тем, что я хочу сказать.
Конечно, у нас уже был этот разговор ранее.
Разные вариации этого разговора повторялись снова и снова практически с тех самых пор, как мы перешли в среднюю школу. Так что я уже знаю, что он для неё — слепое пятно, которое она не может или не хочет видеть, о котором она не может рационально думать, говорить или даже осмыслить, когда это всё смотрит ей прямо в лицо.
Я знаю, что на каком-то уровне неважно, «понимает» она или нет.
Я знаю, что в один из таких моментов он может её убить.
Я знаю, что её понимание на самом деле ничего не меняет, но это всё равно заставляет меня колебаться, хотя бы потому, что она моя подруга, и я знаю, что чувствовала бы я сама, если бы мой близкий человек решил, что он знает лучше, что мне делать с моей жизнью. С кем-то, кого я любила.
— Да, — сказал он через несколько секунд. — Именно эта. А теперь выполни последовательность, как я тебе показывал. Ты не можешь напрячь их все разом. Вся фишка в потоке. Надо позволить структуре делать то, что она хочет сделать. Ты должен это осознавать, но прикасаться легонько… очень легонько, бл*дь.
Мэйгар снова кивнул.
Джон заметил, что он терпел всё без жалоб. В том числе и удары.
По правде говоря, стоицизм Мэйгара его шокировал, учитывая то, что он помнил из отношений Ревика и Мэйгара в прошлом.
И всё же Джон видел, что Мэйгар маячит возле комнаты Элли на верхних этажах намного чаще большинства других видящих. Он знал, что чувства Мэйгара к жене его отца были не совсем нейтральными, сколько бы они с Элли ни спорили, и даже несмотря на то дерьмо, которое вытворил Мэйгар, пытаясь «заявить права» и забрать её у Ревика в начале их брака.
Конечно, тогда Мэйгар не знал, что Ревик его отец. У Джона складывалось ощущение, что если бы кто-то из них знал об их родстве, тогда всё развивалось бы совершенно иначе.
Все эти события теперь казались такими давними.
Это случилось в Сиртауне, за несколько месяцев до того, как Джон начал хоть немного узнавать Дорже; и Вэш был ещё жив. Тогда Ревик и Элли ещё не считали себя по-настоящему женатыми, и они оба не понимали, что это значит на самом деле. Они не знали, что Ревик был Сайримном. Это было до Тени и Салинса, до Дитрини.
До того, как C2-77 убил большую часть населения мира.
Касс всё ещё была с ними.
Тогда Джон, Касс и Элли проводили чуть ли не каждый день вместе, часто в той дерьмовой комнатёнке, которую Джон и Касс делили по соседству с Элли в лагере Вэша.
Отбросив это воспоминание, Джон стиснул зубы, стараясь подавить чувство, которое хотело накатить в его груди — нечто куда более близкое к ярости, нежели к печали, которую он ощущал несколько секунд назад.
Может, при таких обстоятельствах это даже неплохо.
Он всё ещё стоял там, борясь с воспоминаниями, временем, чувствами и всем остальным, когда Балидор прикоснулся к гарнитуре в своём ухе и вслух обратился к мужчине по ту сторону стекла.
Его сообщение было коротким, но Джон тут же всё понял.
— Ненз, — произнёс Балидор. — Время пришло, брат.
Ревик посмотрел в сторону окна.
На долю секунды Джон увидел его в этом взгляде.
Затем его скуластое лицо превратилось в маску.
Он кивнул, проведя длинными пальцами по своим чёрным волосам, и его бесцветные глаза смотрели совершенно в никуда. Джон заметил, что он по-прежнему носит кольцо, которое дала ему Элли — кольцо, которое осталось после смерти их отца.
Слова Ревика вибрацией донеслись из маленьких динамиков.
— Практикуйся в том, что я тебе показал, — сказал он Мэйгару. — Я вернусь через час. Максимум через два.
Взгляд карих глаз Мэйгара сделался резче, когда он взглянул на окно.
— Что такое? Они собираются попробовать ту штуку? Где они…
— Мы закончили, — перебил Ревик. — Продолжай практиковаться.
Не сказав больше ни слова, он подошёл прямиком к двери камеры, не глядя ни на окно, ни на своего сына.
Отперев одной рукой замок на Резервуаре-2, Балидор наклонился к микрофону, который был подключён к динамикам в комнате.
— Мы дадим тебе знать, — сказал он Мэйгару, и его тон прозвучал несколько добрее, чем у Ревика.
Посмотрев на окно, Мэйгар кивнул с лёгкой благодарностью в глазах.
Затем молодой видящий принялся расхаживать туда-сюда с сосредоточенным видом, отступив обратно в Барьер и, несомненно, собираясь практиковать то, о чём Ревик несколько часов орал, вдалбливая в него.
Однако Джон сомневался, что в данный момент Ревик это замечал, или что ему было до этого дело.
Дверь уже с глухим лязгом закрылась за высоким элерианцем, когда он покинул комнату, оставляя далеко позади всех, кто с ней ассоциировался.
Глава 5
Быть полезным кому-то
11 января 2003 года
Сан-Франциско, Калифорния
Я распахиваю дверь, приготовившись ворчать на неё после того, как я заглянула в глазок и увидела, кто это. Сейчас три часа ночи. Завтра утром мне на работу, и я пи*дец как устала, потратив слишком много денег и выпив слишком много пива в «Геко».
Как только засов отпирается, я распахиваю старомодную дверь и застываю.
Всё моё раздражение испаряется в то же мгновение, когда я вижу её лицо.
— Касс, — я вцепляюсь в дверь, уставившись на неё. — Боже. Что случилось? Кто сделал это с тобой?
— Впусти меня, — умоляет она. Из её глаз катятся слёзы, размазывая черноту её и без того потёкшего макияжа и заставляя её шмыгать. Из носа у неё тоже течёт, а сам нос уже опух от синяка, который я отчётливо вижу. Нос кажется почти сломанным.
Может, он и правда сломан, но я не доктор; я не знаю наверняка. Я в шоке смотрю, как она вытирает сопли костяшками ушибленной руки и вздрагивает от явной боли. Она умудряется лишь размазать кровь, вытекающую из её ноздрей, и оставить длинную смазанную полосу до уха.
— Пожалуйста, Эл. Впусти меня, быстрее! Пожалуйста!
Я тут же делаю шаг в сторону, и она буквально бежит в небольшую гостиную моей квартиры, съёживается посреди моего паркетного пола, на котором нет ковра, только следы свечного воска да капли потолочной краски от предыдущего владельца, который наверняка был слишком обкурен и забыл подложить брезент.
Выглянув за порог, я смотрю вниз по ступеням моего многоквартирного дома и прислушиваюсь.
Поначалу я ничего не слышу.
— Ох, закрой дверь, пожалуйста! — умоляет она. — Закрой её, Элли! Пожалуйста! Не давай ему увидеть тебя!
Как только слова срываются с её губ, кто-то начинает тарабанить по стеклу внешней двери у подножья лестницы, которая ведёт к моей квартире. За стеклом я вижу фигуру, которую узнаю даже вопреки панелям искривлённого стекла, отделяющим меня от его смутного силуэта.
— Я тебя вижу, сука! — его приглушенный голос доносится сквозь дерево и стекло; его язык заплетается. — Я тебя вижу! Я звонить твоей матери! Я знать тебя, Элисон… ты шлюха, как и она! Я заставить тебя сожалеть! Скажи Кассандре прийти сюда немедленно! Немедленно!
— Я звоню копам! — кричу я вниз по лестнице.
— Ты не сметь звонить копам! — говорит он на своём английском с сильным акцентом. — Ты звонить копам, ты сильно сожалеть, малявка! Ты очень, очень сожалеть!
Когда я не отвечаю, он снова колотит по двери, ещё сильнее, сотрясая весь корпус.
Я вздрагиваю, внезапно остро осознавая, что у меня есть соседи. Пока никто не открыл двери, я отступаю в свою квартиру, закрываю и запираю дверь, и даже закрываю на цепочку. Закончив, я сразу неловко хватаю гарнитуру со столика у двери и начинаю вставлять её в ухо. Не успеваю я закончить, как Касс кидается на меня и начинает хватать за руки.
— Элли, не надо! — кричит она.
— Не надо? — я смотрю на неё, на синяк под её глазом, который уже начинает опухать. — Касс, ты обязана. В этот раз ты обязана.
— Ты не можешь вызвать копов из-за моего папы, Элли! — умоляет она.
Её слова повисают в воздухе.
Каким-то образом она умудряется напомнить мне моего отца, может, одной лишь глубиной её эмоций, хотя мой папа был полной противоположностью мужчины, который колотит в мою дверь — мужчины, который едва держится на ногах после выпитого дешёвого дерьма (наверное, вина вперемешку с виски или чем-нибудь другим, не менее пагубным).
Я прикусываю губу, качая головой.
— Серьёзно, Касс. Послушай себя. Бл*дь, или иди и посмотри в зеркало.
— Это тебя не касается!
— Касается! — рявкаю я. — В любом случае, теперь он угрожает уже мне, Касс. Ты его слышала!
Закусив свою ушибленную и разбитую губу, моя лучшая подруга смотрит на меня, и её карие глаза переполняются слезами.
— Пожалуйста, Элли. Пожалуйста, не звони копам, ладно? Они могут депортировать его. Ты знаешь, что они могут это сделать. Тогда моя мама окажется в дерьме… и моя сестрёнка.
Я продолжаю смотреть на неё, борясь с тем, что я хочу сказать.
Конечно, у нас уже был этот разговор ранее.
Разные вариации этого разговора повторялись снова и снова практически с тех самых пор, как мы перешли в среднюю школу. Так что я уже знаю, что он для неё — слепое пятно, которое она не может или не хочет видеть, о котором она не может рационально думать, говорить или даже осмыслить, когда это всё смотрит ей прямо в лицо.
Я знаю, что на каком-то уровне неважно, «понимает» она или нет.
Я знаю, что в один из таких моментов он может её убить.
Я знаю, что её понимание на самом деле ничего не меняет, но это всё равно заставляет меня колебаться, хотя бы потому, что она моя подруга, и я знаю, что чувствовала бы я сама, если бы мой близкий человек решил, что он знает лучше, что мне делать с моей жизнью. С кем-то, кого я любила.