Мост Дьявола

Джио медлит, потом забирается на место водителя и заводит двигатель. Я пристегиваюсь, откидываю голову на подголовник и начинаю смеяться.

— Господи, Трин, давай уже, наконец!

Я встречаюсь с его взглядом. Кажется, Джио думает, что я слетела с катушек, но он не понимает, как много это значит для меня. Я еще даже не начала объяснять себе суть происходящего.

— Клэйтон Джей Пелли сказал, что он не насиловал, не избивал и не утопил Лиину Раи.

— Что?

— Он сказал, что убийца до сих пор на свободе.

Он смотрит на меня и тупо моргает.

— Пелли это сказал?

— Да.

— Под запись?

— Да.

— Что за х…, — он ненадолго замолкает. — Ты веришь ему?

— Это не имеет значения, Джио! Разве ты не понимаешь? Это именно та зацепка, которая нам нужна. Он выдает нам на блюдечке целый сериал. Это больше не история о подлинном преступлении, о том, почему славный школьный учитель сотворил такое со своей ученицей. Это становится нерешенным уголовным делом, положенным на полку.

— Но если он лжет…

— Как я и сказала, это не имеет значения. Это наша начальная предпосылка. Я могу поставить вопрос: лжет ли он сейчас или лгал тогда, когда во всем признался? Если он говорит правду, то в чем была ошибка следствия много лет назад? Почему он признался? Может быть, его принудили к этому? Было ли это настоящим признанием? И почему он признал свою вину перед судьей? Почему он так долго молчал? И почему он заговорил сейчас, после стольких лет?

— Но если сейчас он лжет…

— Вот именно, за что цепляются люди: лжет ли он сейчас, или ведущие следователи решили подставить его? Или просто не разобрались в деле. — Я улыбаюсь. — Мы будем разыгрывать детектив в реальном времени, и слушатели присоединятся к нам. Как и они, мы не будем знать развязку. Выдача информации по мере ее поступления — это новое слово в криминальной журналистике.

— А Пелли будет дергать за ниточки.

Я смеюсь.

— Это тоже не имеет значения, верно? Если он разыгрывает нас, то это часть представления. Мы получили карт-бланш, Джио. Все очень просто.

Его губы медленно растягиваются в улыбке, глаза задорно блестят. Он выглядит оживленно, даже сексуально. Я как будто прикоснулась к нему электрическим проводом радостного предвкушения, и теперь моя энергия лучится в его взгляде и пульсирует в его теле. Он зеркально отражает мои чувства и посылает их обратно. Какую-то крошечную долю секунды я испытываю влечение к нему, но быстро убираю это в холодный погреб, где хранится большинство моих подлинных чувств. Джио — настоящий эмпат. Когда я впадаю в уныние, он эхом откликается на мое состояние. Но это слишком тяжелая работа, слишком большая ответственность. Хотя я догадываюсь, что он любит меня, мне нечего предложить ему в ответ, поскольку такие отношения не пошли бы мне на пользу. Я нутром чую такие вещи. И я получила суровые жизненные уроки. Но Джио — самый лучший продюсер, с которым я могла надеяться на совместную работу, и он все сделает для меня, поэтому я держу его поближе к себе.

— Давай, поехали, — говорю я. — А по дороге я включу тебе аудиозапись.

Джио разворачивает автофургон. Мы выезжаем с автостоянки и вливаемся в поток транспорта. Когда вездесущий дождь Северо-Западного побережья начинает забрызгивать ветровое стекло, Джио включает стеклоочистители.

Я подключаю диктофон к аудиосистеме автомобиля, и мы слушаем в молчании, пока он ведет машину.

Джио еще долго молчит после окончания интервью. Последние слова Клэйтона и его смех продолжают звучать у нас в голове. Когда мы въезжаем в Ванкувер, меня охватывает недоброе предчувствие. А когда мы приближаемся к Твин-Фоллс, появляется нечто иное — может быть, шепоток страха. Это страх перед неизвестностью, но он может оказаться полезным. Я должна бояться, но работать, несмотря ни на что. Предположительно, это моя жизненная мантра.

— Он сделал это, — говорит Джио, будто думая вслух. — Он должен был это сделать. Абсурдно думать, что это не так. Мы видели протоколы допросов, фотографии улик, результаты криминалистической экспертизы. Все складывается. Накопленные свидетельства соответствуют его признанию.

— Вот только не все складывается. — Я поворачиваюсь на сиденье. — Остаются свободные нити, вопросы без ответов.

— Только потому, что он признался. Зачем продолжать расследование, если… ну, если решение предложено на блюдечке? Плохой парень сказал, что он это сделал, а потом описал копам, как он это сделал, шаг за шагом.

— Тем не менее его история о куртке звучит… нескладно. И медальон. Загадки, которые так и не были решены. Бо́льшая часть дневника Лиины так и не была найдена. Почему были вырваны страницы? И даже если он это сделал, убийство было таким жестоким, настолько безумным в своей ярости, что трудно представить некогда добродушного человека, доведенного до подобной крайности. Это выглядит как будто… как будто его довели до этого. Могли быть и другие люди.

— О, теперь ты рассуждаешь в духе сенсуализма[6].

Я широко улыбаюсь и откидываюсь на спинку сиденья.

— Возможно, и так. Он — это отличный материал для подкаста.

Мы проезжаем через мост. Под нами в серо-стальной воде бухты Буррард медленно ползут танкеры. Еще один час езды с многочисленными изгибами и поворотами над водами бухты, и мы будем в Твин-Фоллс. После всех исследований я хочу лично побывать там. Я постараюсь найти как можно больше людей, причастных к тому делу, и побеседовать с ними. Время от времени мы будем возвращаться в тюрьму и задавать новые вопросы Клэйтону Пелли. И мы будем выпускать новые эпизоды.

Я мысленно тестирую идеи сценариев для разных эпизодов. После первого сеанса с Клэйтоном у нас в запасе есть предыдущая беседа с одним из полицейских-ныряльщиков, которые обнаружили тело. Мы провели это интервью в Торонто, прежде чем полетели на запад. Возможно, я начну с находки тела, а потом вернусь к вопросу: кем была Лиина Раи?





Рэйчел

Тогда






Понедельник, 24 ноября 1997 года


— Мою… мою дочь изнасиловали? — Джасвиндер Раи едва может произнести эти слова, но потребность знать перевешивает его страх перед знанием. Они с Пратимой сидят напротив меня на диване с цветочным узором. Люк примостился на маленьком стуле справа от меня; при своих мощных габаритах он выглядел бы комично, если бы не ужасные новости, с которыми мы пришли. Я чувствую, как он поглядывает на меня. Время только перевалило за полдень, но мы устали. По крайней мере, я устала. Мы рано встали и после морга сразу же направились сюда, чтобы лично сообщить причину смерти дочери Раи.

— Да, есть признаки половой агрессии, — тихо говорю я.

— Что значит признаки? — спрашивает Пратима. Ее голос прерывается; она дрожит всем телом, так что шифоновый шарф у нее на голове трепещет над щеками.

— Некоторые… — я откашливаюсь, — …некоторые вагинальные разрывы, указывающие на грубое совокупление.

Пратима закрывает рот ладонью. В ее глазах блестят слезы. Муж кладет руку ей на колено. Его глаза, угольно-черные и свирепые под красным тюрбаном, впиваются в меня. Его лицо искажается от еле сдерживаемой ярости.

— А после этого нападения ее избили дубинкой, ногами и утопили в реке?

— Мы еще не установили точную последовательность, но да, причиной смерти является утопление. Мне очень жаль.

— Значит… это и было мотивом нападения? — спрашивает Джасвиндер. — Изнасилование?

— Сейчас мы прорабатываем эту предпосылку, — говорю я. — С учетом времени суток и того факта, что Лиина была одна и беззащитна, есть вероятность, что преступление было совершено под влиянием момента. Ваша дочь могла оказаться в неподходящем месте и в неподходящее время.

— Но почему, почему? — причитает Пратима. — Почему моя Лиина… как кто-то мог сделать это?

Она начинает раскачиваться взад-вперед. В ее горле зарождается стонущий звук животного страдания. Мое собственное тело инстинктивно отзывается на эту материнскую реакцию. Я не знаю, что бы я сделала, если бы это была моя девочка, моя Мэдди. Я гляжу на обрамленные фотографии, расставленные на каминной полке. Семейные снимки. Прелестная фотография Ганеша, шестилетнего брата Лиины. А вот и сама Лиина, смотрит в камеру с воинственным выражением. Цвет ее лица темнее, чем у родителей. Ее черные глаза близко посажены по обе стороны крупного носа, который занимает доминирующее положение. Родинка на подбородке.

Пратима следует за моим взглядом. Слезы безмолвно стекают по ее щекам, и я чувствую ее невысказанные слова.

Мы должны были лучше следить за ней, быть более строгими и осторожными.

Я ощущаю внезапный прилив вины за свое облегчение, что это не моя дочь лежит в морге. Потому что это с такой же вероятностью могло произойти с Мэдди. Или с любой из местных девочек.

Я снова откашливаюсь.

— Ничего, если мы зададим вам несколько вопросов? Это поможет нашему расследованию.

— Вы найдете того, кто это сделал, — говорит Джасвиндер. Это не вопрос. Я встречаюсь с его свирепым взглядом.

— Да, найдем. Я обещаю.

Люк ерзает на стуле, и я ощущаю его немой укор. Он бы не стал давать обещание, если бы не знал точно, что может сдержать слово. Но что еще я могу сказать этим родителям?

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы он получил по заслугам, — говорю я и достаю две фотографии из папки, лежащей у меня на коленях. Я кладу их на кофейный столик и поворачиваю к супругам Раи.

Это глянцевые снимки заляпанных илом рабочих брюк и трусиков, которые ныряльщики нашли рядом с телом.

Мать Лиины придушенно всхлипывает и кивает.

— Да, это вещи Лиины. Трусики… «Фрут оф зе Лум». Куплены в «Уолмарте». Они… они продаются в упаковках по три штуки. Я… — ее голос срывается на рыдание.

— Да, — говорит Джасвиндер, взявший инициативу на себя. — А эти камуфляжные брюки, — Лиина почти постоянно носила их. Ей нравились боковые карманы с клапанами.

— Вы можете описать, какая куртка была на Лиине, когда вы последний раз видели вашу дочь?

Мы еще не нашли ее куртку, о которой говорили все, кто видел Лиину у костра. Дайверы не нашли ее в реке, а криминалисты и поисковые группы ничего не обнаружили на берегах Вайакана.

— Это была большая куртка цвета хаки, — говорит Джасвиндер. — Судя по всему, приобретена на распродаже излишков военного имущества. Множество молний и карманов, какое-то цифровое обозначение на переднем кармане. Эта куртка не принадлежала Лиине. Когда я спросил об этом, она ответила, что одолжила ее.

— У кого?

— Она сказала, что у друга, — говорит Пратима и протягивает руку за гигиеническими салфетками.

— Мужская куртка?

— Я бы сказала, что это определенно мужская куртка, — говорит Пратима. — Она была слишком велика для нее, а Лиина не… не была тщедушной девочкой. Она все время сидела на диете, хотела похудеть. Она… она так гордилась, что сбросила вес… — По щекам Пратимы снова текут слезы, и она утирает их салфеткой.

— У Лиины был ухажер? — спрашиваю я.

— Нет, — немедленно и твердо отвечает Джасвиндер.

Я продолжаю смотреть на него.