Москва Икс

* * *


Через несколько минут он очутился в проходном дворе, тенью скользнул в арку, вынырнул в другом дворе, наверху светилось несколько окон, не был слышен шум улиц, с неба сыпалась снежная крупа, он снова оказался в арке, бесконечной и темной. Вышел в пустой переулок, секунду раздумывал, куда свернуть, услышав грохот трамвая, повернул на звук и помчался со всех ног, будто чувствовал, что в том трамвае — его последняя надежда на спасение.

Он добежал до остановки, когда двери еще не захлопнулись. Народа было совсем немного, впереди несколько женщин, возвращавшихся со смены на заводе, о чем-то болтали и громко смеялись, на заднем сидении спал пьяный. Кольцов бросил в кассу три копейки, открутил и оторвал билет, он сел на мягкое сидение, еще не веря в свою удачу, стряхнул пыль с рукава, надвинул кепку на глаза.

Сквозь мутное мерзлое стекло было видно, как два милиционера бегут по тротуару в противоположную сторону, туда же одна за другой промчались сначала два «уазика», желтые, с синими полосами и надписью «милиция» вдоль кузовов, а следом черная «волга» с проблесковым маячком на крыше, видно, милицейское начальство, уже узнавшее о стрельбе, выехало на место происшествия, и гэбэшники туда же.

Кольцов сошел с трамвая, увидев в окно телефонную будку. Он плотно закрыл дверь, хотя улица была пуста, набрал номер, для памяти записанный на ладони, когда Алевтина ответила, сказал:

— Этот чертов парень — гэбэшный стукач. Кажется, я от них оторвался. Но следующей будешь ты.

— Все в порядке, — сказала Алевтина, голос звучал ровно, почти спокойно. — Я поняла. Не волнуйся за меня. Я готова ко всему. К самому худшему.

— Аля, прости. Черт меня дери. Зря я…

— Не надо, — сказала она. — Ты все сделал правильно. Я люблю тебя, люблю таким, какой ты есть. Постарайся остаться целым, буду молиться за тебя. Прощай, Юра, прощай, мой родной.

Он хотел что-то сказать, какие-то важные слова, слова благодарности, нежности, любви… Все те, самые главные слова, что почему-то не успел сказать раньше, но они застряли в горле. Он почувствовал, — еще одно слово, — и он заплачет. В следующую секунду он захотел сказать последнее — «прощай», но уже пикали короткие гудки, Аля положила трубку.





* * *


Алевтина со вчерашнего вечера жила в пустой квартире, где была прописана родственница мужа, уехавшая из Питера до весны. Сейчас, опустив телефонную трубку, она некоторое время неподвижно сидела на кровати. Наконец поднялась, прошла через коридор, оказалась в гостиной, задернула шторы и включила настольную лампу. Она взяла листок бумаги и написала несколько строк, короткое письмо, в котором сказала то, что давно хотела сказать, но не решалась.

Она просила прощения у мужа за то, что любила и продолжает любить другого человека. Ей было тяжело жить двойной жизнью, было тяжело врать или просто не говорить о главном, сейчас она хочет уехать в другой город и не знает, вернется ли обратно. Для начала ей нужно разобраться в самой себе, а дальше будет видно, она сообщит мужу о своем решении, напишет или позвонит. Аля перечитала письмо и решила, что написала все не так. Письмо наверняка попадет в руки гэбистов, оно не даст много информации, но может направить их на след Юры.

Она порвала бумагу вдоль и поперек, взяла настольную зажигалку и сожгла обрывки в проволочной корзине, стоявшей у стола. Она написала новое письмо, очень сухое, избегая слов «уехать», «другой город», которые могли хотя бы намекнуть о том, куда она пропала. Написала, что ей нужно некоторое время, чтобы подумать о совместной жизни и отношении друг к другу, пока она поживет у подруги, позже позвонит. Она подумала, что настоящих близких подруг у нее нет, — но это ничего не меняет.

Аля вернулась в спальню, переоделась в скромный костюм: серую юбку и синий жакет, надела бежевый теплый плащ и беретку, положила в сумку раскладной зонт. Раскрыла шкаф настежь, из-под стопки белья вытащила собранный заранее небольшой чемодан. Через пять минут она вышла из квартиры, доехала на метро до Московского вокзала и спросила в кассе, есть ли билет на ближайший поезд до Москвы. Билетов не было, но кассирша сказала, что можно подождать, за полчаса до отправки могут отменить бронь на несколько билетов, тогда они поступят в продажу, надо встать в очередь к третьему окошку.

И вправду, за полчаса сняли бронь с пяти билетов, Але чудом достался последний, — плацкартный вагон, нижняя полка. За эти полчаса она успела купить в буфете две пачки печенья, — больше не давали, — села в вагон и стала смотреть на мокрый перрон, отражающей свет фонарей, на темные фигуры пассажиров. Она подумала, что прежняя жизнь закончилась, наверное, она навсегда уезжает из этого города, который любила всю жизнь.

Потом ей представилось, как чужие люди, мужчины в штатском и парочка милиционеров из ближайшего отделения, поднимаются по лестнице ее дома, входят в квартиру. Зовут соседей, им нужны понятые. Начинается обыск, мужчины просматривают книги в шкафу, каждую листают и бросают на пол, копаются в ящике с ее нижнем бельем, смотрят записные книжки, переходят в кухню, достают с полок банки с крупой, высыпают крупу на пол, простукивают стены в ванной…

— Сволочи, сволочи, сволочи, — шептала она. — Сволочи…

Она смотрела на людей, на мокрый перрон, на огоньки вокзала. Но вот все пришло в движение, это тронулся поезд, фигуры людей сделались расплывчатыми, свет фонарей тусклым. Она не сразу поняла, что плачет.





* * *


Кольцов вышел из телефонной будки, побрел дальше, свернул направо, эта улица была шире, но такая же темная и пустая. Мимо проехало такси с зеленым огоньком в верхнем углу лобового стекла, но он не поднял руку, сегодня лучше пользоваться общественным транспортом, завтра гэбэшники и менты обойдут все таксопарки, опросят всех таксистов, кто кого куда отвозил в промежутке от семи вечера до полуночи. Может попасться памятливый парень, он вспомнит приметы пассажира, сможет дать его словесное описание.

Надо пройти несколько кварталов, свернуть налево, там, кажется, останавливается другой трамвай, который довезет почти до гостиницы. Кольцов прошел квартала три, улица оставалась почти пустой, только по другой стороне две девушки и два парня, совсем молодые, шли и чему-то смеялись, одна из девушек держала за веревочку красный шарик, плывший за ней по воздуху.

Кольцов прошагал еще немного, миновал старый дом с лепными карнизами и портиками, дальше пошел забор, сбитый из горбыля. С другой стороны кипела работа, светил прожектор, поворачивалась стрела башенного крана, на уровне шестого этажа работала электросварка, искры сыпались густые, словно от бенгальских огней, гудела бетономешалка, в открытые ворота въехал грузовик, груженый щебнем.

— Мужчина, на минутку…

Он сбавил ход, остановился. Сзади его догнали два милиционера в зимних шинелях и шапках, один постарше, лейтенант, круглая физиономия, румяные щеки и глубоко посаженные колючие глаза. Второй милиционер, сержант, помоложе, у него была девичья нежная кожа и большие красные губы, наверняка еще в школе его прозвали губошлепом. Лица напряженные, злые, весь день патруль проболтался по улицам, только дважды зашли в помещение: пообедали в ведомственной столовой и погрелись в кафетерии, погода отвратительная, милиционеры устали.

Смена кончилась полчаса назад, но поступил приказ — продолжать патрулирование, останавливать и проверять документы у всех мужчин от двадцати до пятидесяти лет, в районе действует особо опасный рецидивист, преступник вооружен и знаком с навыками рукопашного боя. Рост от ста семидесяти пяти до ста восьмидесяти пяти сантиметров, нормального сложения, одет в черное пальто или куртку, подробного словесного описания и фотографий не имеется.

Подозрительных граждан или граждан без документов приказали доставлять в отделения и опорные пункты милиции. Принимая во внимание особую опасность преступника, в силовое единоборство с ним не вступать, предупредительных выстрелов не делать, — сразу стрелять на поражение. Такие приказы, — чтобы стрелять на поражение без предупреждения, — патрульные получали редко, кроме того, передали, что в район подтянуты милиционеры, чье дежурство уже закончилось или еще не начиналось, а также народные дружинники.

— Да-ку-менты па-рра-шу, — сказал лейтенант. — Живо…

Кольцов стоял в двух шагах от милиционеров, на его стороне элемент неожиданности, первый ход. А два шага отличное расстояние, чтобы отправить их в глубокий нокаут, одного за другим, но тлела надежда, что все можно решить спокойно, без мордобоя, и вообще с кулаками — всегда успеется. У ментов по закону нет права обыскать граждан на улице, — только в отделении, — а туда еще надо дойти. И большой вопрос, — дойдут ли менты живыми и здоровыми? Кажется, сержант прочитал эти мысли, он отступил на два шага, стянул нитяные перчатки и расстегнул кобуру. Он решал, доставать пистолет прямо сейчас или немного обождать.

— Ну? — сказал лейтенант.

— Документы? — улыбнулся Кольцов. — Это пожалуйста. Без проблем.


Чтобы милиционеры не боялись, что он вытащит ствол или перышко, — Кольцов держал руки на виду, медленно расстегнул пальто, распахнул полы.

— А что происходит, товарищи?

— Мы почем знаем, — отозвался молодой. — Есть приказ тормозить таких ухарей. Ну, вроде тебя… Гулевых… Пил сегодня?

— Сто пятьдесят для согрева. Черт, нет паспорта. Видно, вчера жена забрала. Да, вместе с получкой. Все выгребла. Ну, в потайном кармане завалялся рваный червонец, — и то ладно. На похмелку хватило.

— Сто пятьдесят… А воняет как из винного погреба. Кроме паспорта есть что-нибудь?

— На кой они мне, документы. Сегодня выходной, сутки через трое работаю. А в пивнушке паспорт не спрашивают. Так-то, братцы…

Старший патруля решал про себя, отпустить этого полупьяного мужичка, пусть катится дальше, он не уголовник, не те повадки, на внешней стороне ладоней и пальцах нет блатных татуировок, — видимо, какой-то работяга вырвался из семьи, чтобы выпить с корешами. Но конца милицейской смены не видно, отбой могут не дать до утра, пока ловят того вооруженного рецидивиста. Значит, лучше не болтаться по улицам, не мерзнуть на холодном ветру, а доставить гражданина в отделение, и там, пока его проверят по картотеке, они с напарником посидят в тепле, покурят и узнают, из-за чего в районе такой страшный кипеш, — этот вариант лейтенанту понравился.

— Следуй вперед, до конца улицы, — он зашел сзади и толкнул Кольцова кулаком в спину. — На углу остановись. Руки в карманы не опускать. Держать сзади.





Глава 4




Они двинулись вдоль забора стройки, когда до ворот осталось несколько метров, Кольцов, не сбавляя шага, повернул голову и спросил, можно ли закурить. Вместо ответа, лейтенант ткнул его кулаком в спину, но Кольцов уже увидел все, что хотел: лейтенант шел на расстоянии двух шагов, на шаг дальше держался сержант, он так и не вытащил пистолета из кобуры. Кольцов развернулся на каблуках, ногой ударил в колено лейтенанта, стараясь, чтобы рант ботинка попал, куда он целил, вдогонку влепил кулак в подбородок, — лейтенант отлетел в сторону мешком рухнул под забор. Нападение оказалось настолько неожиданным, что сержант застыл на месте с открытым ртом, Кольцов срубил его крюком в ухо, — милиционер, потеряв шапку, полетел куда-то в темноту, под забор.

Кольцов сунул руки в карманы и хотел быстро уйти, но в десяти шагах сзади появилась женщина в сером пальто, она бросила сумки на землю, открыла рот и закричала громко, пронзительно, словно сирена завыла. Кажется, сзади из темной глубины улицы к нему бегут еще трое в форменных милицейских шинелях. Он успел подумать, что все эти события, все неудачи произошли одна за другой как раз в ту минуту, когда он уже ушел от погони, оказался в безопасном месте и мысленно готовился растянуться на гостиничной кровати. Кольцов побежал вперед, миновал распахнутые ворота, мельком увидел освещенный прожекторами трехэтажный дом красного кирпича, пару грузовиков, ожидающих разгрузки, плиты перекрытия, сложенные одна на другую, груды щебня.

Услышав, как по всем окрестностям разлилась трель милицейского свистка, он прибавил скорости, решая задачу: кто мог свистеть, если оба милиционера, лежавшие под забором, еще не скоро придут в себя. Надо добежать до конца улицы, свернуть в ту сторону, где не будет людей, а там уж как повезет, он увидел, как на его стороне из-за дальнего угла выскочили двое в шинелях и зимних шапках, бросились навстречу, спустя мгновение вдалеке на другой стороне показались еще трое, эти одеты в куртки или короткие пальто, — наверное, оперативники в штатском. Тот, кто бежал первым остановился, достал что-то из-за пазухи и побежал дальше.

Кольцов повернул назад, нырнул в распахнутые ворота, оказался на стройке, рванул в дальнюю темную часть пустыря, где в заборе наверняка должен быть лаз, а там по темноте, в лабиринте переулков — ищи его. Он оказался в той части стройки, куда не добивал прожектор, вот он забор, но не деревянный, а бетонный, из прямоугольных трехметровых плит, над которыми размотали и закрепили спираль колючей проволоки. Господи, что тут строят, секретный объект или правительственную резиденцию… Теперь он попал на освещенное место, побежал вдоль забора к недостроенному дому.

Увидел, как через ворота забежали трое в штатском, остановились, озираются по сторонам, еще не заметили его или ждут подкрепления. Кольцов подбежал к «КамАЗу», шагнул на ступеньку, распахнул дверцу, кабина пуста, движок работает. Он хотел подняться выше, но кто-то с силой дернул его сзади за полу пальто, заставил спрыгнуть на землю. Это был румяный мужчина в толстом свитере и брезентовой куртке.

— Ты куда собрался? — заорал он.

Он шагнул вперед, поднял кулак, Кольцов нырнул под удар, но человек двигался быстро, своими красными ручищами он ухватил противника за пальто на груди, потом за горло, стал сжимать пальцы. Кольцов пнул его ногой, коленом в пах, с двух сторон одновременно ударил кулаками по ушам. Человек ослеп от боли, отступил, Кольцов навернул ребром ладони по шее. На помощь водителю бежал какой-то мужчина в рабочей спецовке, высокий, с длинными руками. Кольцов шагнул вперед, приложил его снизу открытой ладонью в основание носа, поставил подножку, мужчина тяжело упал, выбросив вперед руки, застонал и, оценив шансы, не захотел вставать.

Кольцов залез в кабину, переключил передачу, машина вздрогнула и тронулась с места. Он видел, как на дороге возле раскрытых ворот в нерешительности застыла группа людей, парни в штатском и милиционеры в форменных шинелях, один из милиционеров вскинул руку с пистолетом и выстрелил несколько раз, но неточно, только одна пуля пробила правое лобовое стекло. Машина разгонялась медленно, словно нехотя, было видно, как милиционеры разбежались по сторонам, а какой-то человек в штатском не отступил с дороги, поднял руку с пистолетом, сохраняя хладнокровие, прицеливался в водителя, Кольцов, уходя с линии огня, вывернул руль вправо, на кучу гравия, инстинктивно вжал голову в плечи.

«КамАЗ» накренился, казалось, он должен завалиться на бок, но каким-то чудом устоял на колесах, где-то сбоку один за другим защелкали выстрелы, грузовик врезался в деревянный столб забора, выходящего на улицу, сломал его, словно спичку, разбил в щепки две секции. Кольцов сбросил скорость, медленно развернулся, смяв «жигули» у противоположной обочины, поехал к перекрестку, зацепив милицейскую «волгу», только подъехавшую, — пассажиры и водитель, заметив опасность, высыпали на дорогу и бросились кто куда.

В следующую секунду грузовик врезался в заднюю часть милицейских «жигулей», перегородивших путь, машину развернуло вдоль улицы, отбросило вперед, с крыши слетела мигалка, рассыпались боковые стекла. Кольцов, доехав до перекрестка, свернул налево, погнал вперед, куда глаза глядели. Теперь он чувствовал, что «КамАЗ» трудно удержать на дороге, его клонило вправо, — наверное, пули пробили задний скат, — по касательной грузовик задел несколько припаркованных машин, и, если не держать баранку мертвой хваткой, эта поездка могла закончиться совсем плохо.

Встречных машин почти не попадалось, изредка появлялись и пропадали люди, похожие на бесплотные тени. Кольцов, путая следы, сделал несколько поворотов, помял парочку машин, и сам потерял ориентировку. Наконец, на одном из домов прочитал название улицы, значит, он неподалеку от набережной, тут пусто, нет машин и людей, хорошее место, чтобы закончить путешествие. Он врезался в «москвич», припаркованный возле старинного особняка, грузовик вздрогнул и остановился.

Кольцов вытащил платок, стер пальцы с переключателя скоростей, руля и дверной ручки, толкнул ее плечом и спрыгнул на асфальт. Возле машины стоял здоровенный пузатый дядька, неизвестно откуда взявшийся, в своем зеленоватом в темную клетку пальто он выглядел странно, будто украл арбуз и спрятал его на животе. Пешеход рассматривал помятый «москвич» и передок грузовика, фару, разбитую пулей.

— Серьезно ты тачку долбанул, — сказал человек, он сдвинул кепку на лоб, почесал затылок. — Да, вовек не расплатишься. Так-то… По всей строгости закона осудят. Мой совет: лучше сам сдайся. На углу телефон-автомат, звонок в милицию бесплатный. А ты как думал?

— А я никак не думал, — ответил Кольцов.

В следующую секунду его левый кулак вылетел из-за спины и влепился в верхнюю челюсть, другой кулак саданул в ухо, срубил гражданина с ног и отправил в глубокий нокаут. Дядька грохнулся на асфальт, кепка покатилась под колеса, из-под пальто вывалились мятые женские вещи и светлая кожаная сумочка. Кольцов побежал вперед, сделал несколько поворотов, сбавил скорость, вышел на широкую улицу, сел на трамвай и поехал в сторону центра. Через час с небольшим он переступил порог гостиничного номера, сбросил пальто, стянул ботинки.

Он принял душ, упал поперек кровати, но не заснул, он лежал на спине и думал о том, что сейчас делает Аля, где она. Потом стал прикидывать, сколько времени осталось у него. Утром милиционеры разошлют ориентировки по городу и области, разумеется, там будет не настоящая фотография, а его композиционный портрет, составленный со слов случайных людей. Такие портреты не похожи на реального человека, но от этого не легче, в любом случае его будут искать, перевернут вверх дном весь город, особенно постараются завтра и послезавтра, когда не найдут, решат, что Кольцов уже отбыл из Питера на попутных машинах, или на поезде, сунув взятку проводнику, или залез в пустой товарный вагон…

Если в следующие два-три дня его не запрут в камере, значит, самое страшное позади, он родился в рубашке.





* * *


Максим Иванович Попов, муж Али, вернулся из командировки под утро, с вокзала его довезла до дома служебная машина. Он поднялся на этаж, вышел из лифта и остановился, пораженный зрелищем, — дверь квартиры была приоткрыта, на пороге стояли два незнакомых мужчины, один — полный дядька в расстегнутом коротком пальто, другой, помоложе, в сером плаще. Попов подумал, что попал не на свой этаж. За секунду пролетела целая вереница догадок, одна хуже другой, он решил, что с Алей какие-то неприятности, но отбросил эту мысль. Человек в сером макинтоше раскрыл красную книжечку: капитан Вадим Алексеев ленинградское управление КГБ.

Алексеев приказал поставить портфель на пол, встать лицом к стене, поднять руки и расставить ноги. Толстый дядька быстро и ловко, проверил карманы, прощупал подкладку плаща и даже складки одежды. Вытащил и передал Алексееву бумажник, служебное удостоверение и связку ключей. После этого Попову разрешили опустить руки, войти в квартиру и сесть на стул, стоявший точно посередине кабинета. Верхний свет был погашен, горела только настольная лампа и торшер в углу.

Обыск здесь уже завершился. Но на кухне, в спальне и гостиной оперативники, судя по голосам и звукам, еще не закончили или только начинают. Попов смотрел на разоренный кабинет и в груди закипала злость, на глаза наворачивались слезы. Дверцы книжных шкафов были распахнуты, на пол вывалены бесценные книги и папки с секретными бумагами, барометр и три картины с морскими пейзажами были сняты со стен и стояли в углу, ту картину, что побольше, кажется, разорвали, на письменном столе разгром. Потрясенный и униженный личным обыском и этим ужасным беспорядком, Попов испытывал такое ощущение, будто его публично, при большом скоплении народа, отхлестали по щекам.

Из другой комнаты вошел мужчина в штатском костюме. Он включил верхний свет, показал удостоверение: Павел Андреевич Черных майор Госбезопасности.