Морпех. Ледяной десант

– Дальше поедешь вместе со мной в броневике. Передохнешь хоть немного.

Степан попытался было возразить, однако капитан третьего ранга лишь раздраженно поморщился:

– Ты себя со стороны видел? А я вижу. Так что это приказ. Бойцов своих тоже бери, как-нибудь разместимся, пленные дальше вместе с ранеными поедут, так для них безопаснее. Шифровальную машину тоже повезем с обозом. Выполнять.

Спорить и дальше морпех не стал. Призывно отмахнул старшине с Аникеевым и двинул в голову колонны. В бронетранспортере Степан, пропустив товарищей вперед, уселся в корме. Случись что, выскочит первым и поможет выбраться остальным, поскольку габариты десантной дверцы примерно сопоставимы с аналогичными у родного БТР-80. А уж экстренно покидать «подбитую» условным противником «восьмидесятку» его учили хорошо, раз за разом заставляя укладываться в положенный норматив. Не успел как следует устроиться на жесткой дерматиновой сидушке, как вернулся раздавший необходимые указания Кузьмин, и колонна тронулась.

Первым шел танк с десантом, за ним бэтээр, следом, пешим ходом, бойцы бригады. Таиться и дальше смысла не было, поэтому двигались открыто, с включенными фарами, тем более уже окончательно стемнело. К сожалению, ехать приходилось на минимальной скорости, не позволяя морским пехотинцам отстать. Хорошо хоть, юнкерсов можно не опасаться, ночью они не летают, а легких ночных бомбардировщиков вроде наших По-2 у фрицев нет[19]. Так что задумка Степана насчет флагов на башнях не пригодилась (флагов, к слову, так и не нашли).

И вот тут на Алексеева в очередной раз накатила не то накопившаяся за день усталость, не то очередная волна тяжелого «отходняка»…





⁂


Война мало похожа на точную науку, точнее – вовсе не похожа. Война – это бесконечная импровизация, в зависимости от опытности командования приносящая победу или поражение. Можно достаточно точно предугадать действия противника в целом, но даже самый гениальный стратег не сумеет предвидеть, как поведет себя в критической ситуации какой-нибудь условный комбат. И как в конечном итоге отразятся его действия на общем ходе сражения…

Примерно так вышло и в этом случае. Морские пехотинцы собирались ударить с тыла по окружившим плацдарм у Станички гитлеровцам, прорвать оборону, как надеялся Степан, пока еще не налаженную в должной мере, и соединиться с бойцами майора Куникова. И они почти дошли – впереди, буквально в паре километров, уже можно было рассмотреть зарево, отбрасываемое на низкие тучи осветительными ракетами. Доносилась скраденная расстоянием ружейно-пулеметная канонада и взрывы – начавшийся прошлой ночью бой за Станичку продолжался. С наступлением темноты гитлеровцы, как ни странно, не прекратили безуспешные попытки выдавить русских с захваченных позиций, оттеснив обратно на побережье, одновременно занявшись стягиванием сил для утреннего удара, как они наивно надеялись – последнего и окончательного.

Вот как раз на эти самые «стягивающиеся силы» сводная бригада и напоролась. Ну как напоролась? Просто за очередным поворотом внезапно обнаружилась застывшая на обочине длинная, единиц в десять, возможно, даже больше, колонна тентованных грузовиков, многие – с пушками на прицепе. Обрадованные остановкой пехотинцы топтались рядом, перекуривая. Моторы водители не глушили, собираясь продолжить движение. Неторопливо приближающийся «Стюарт» гитлеровцев не всполошил. Танк двигался с включенными фарами, поэтому его приняли за своего – облепившие бронемашину морпехи видели, как фашисты приветственно поднимали руки и что-то кричали. Видимо, решили, что командование перебросило им в поддержку танки, и искренне радовались этому факту. Каски на головах десантников их тоже не насторожили – в темноте, размываемой лишь неяркими лучами фар, их легко принять за румынские. Тем более следом шел привычный Sd.Kfz.250, не узнать который было сложно даже в таких условиях.

Если бы командир танка в этот момент приказал мехводу остановиться, все могло бы выйти куда хуже. Однако младший лейтенант Паршин, хоть и откровенно обалдел от увиденного, решил импровизировать. Раз фашисты ничего не заподозрили, нужно потянуть время, позволяя идущим пешим шагом бойцам приблизиться к грузовикам – так им будет куда проще их неожиданно атаковать. И поэтому ленд-лизовский М3, как ни в чем не бывало лязгая траками, продолжил движение, что в конечном итоге и решило исход пока еще не начавшегося боя. Пристроившийся следом бронетранспортер – тоже. Правда, по несколько иной причине: сидящий за штурвалом морпех со своего места просто не видел противника – вражеская колонна заняла правую обочину, а особым обзором водительское место похвастаться не могло. Занимавший соседнее сиденье Кузьмин уже понял, что происходит, однако останавливать машину тоже не торопился, разгадав замысел Паршина. Да и поздно уже было что-либо менять…

Нагнав колонну и прокатившись мимо второго по счету грузовика, младлей подумал, что хорошего понемногу. Да и фрицы провожали танк и облепивших его бойцов все более и более удивленными взглядами – разглядели наконец, что боевая машина не слишком-то похожа на привычные панцеры, угловатые и приземистые.

И младший лейтенант, мысленно пожелав самому себе удачи, на миг высунулся из люка, заорав:

– Десант, к бою! Спешиться! Бей фрицев!

С лязгом захлопнув створку, он развернул башню в сторону ближайшего грузовика и выстрелил с ходу: промахнуться с расстояния в несколько метров невозможно. Тридцатисемимиллиметровая пушка звонко бахнула, всадив осколочный снаряд точнехонько в водительскую дверь. Кабина вспухла, брызнув фонтанами стеклянного крошева, ударная волна вырвала изрешеченные осколками дверцы, вздыбила крышу; мгновением спустя полыхнул бензобак, превращая тупорылый «Опель» в огненный факел. Полетела под ноги стреляная гильза, в ноздри ударил кислый запах сгоревшего пороха, заряжающий, не дожидаясь приказа, пихнул в казенник новый патрон. Довернуть башню, чуть опустить ствол, выстрелить. Снаряд пробил задний борт следующего грузовика, взорвавшись внутри кузова. Сорока граммов тротила вполне хватило, чтобы превратить остроконечный корпус М63 в десятки смертоносных осколков. Изодранный брезентовый тент снесло в сторону, автомобиль грузно качнулся, проседая на пробитых скатах.

– Вперед! – севшим от волнения голосом скомандовал Паршин мехводу. – Дави сволочей, сталкивай с дороги!

Двенадцатитонный «Стюарт» по касательной ударил в борт нового грузовика, смял крыло, спихнул в неглубокий кювет. По броне звонко щелкали пули опомнившихся фашистов, но легкий танк уже рвался дальше, тараня следующую автомашину. Скрежет сминаемого металла перекрывал даже рев двигателя и грохот танковых пулеметов, и спаренного с пушкой, и курсового. Узкие гусеницы что-то – или, скорее, кого-то – вминали в грунт, танк раскачивался, приподнимаясь и проседая вниз. В затянувшем шоссе сизом дыму мелькали фигурки разбегающихся гитлеровцев, многие из которых падали, сраженные то ли выстрелами вступивших в бой морпехов, то ли пулями бьющих длинными очередями браунингов. Упавших мехвод, понятное дело, не объезжал – не до того, на войне как на войне. Тем более гусеницы – тоже оружие, порой даже более эффективное против живой силы, нежели пушка или пулемет.

Для младшего лейтенанта Михаила Паршина это был второй бой в жизни.

Первый состоялся вчерашним утром, когда немногие уцелевшие после высадки танки ворвались в Южную Озерейку. Остальные остались там, на расстрелянных болиндерах или узкой полоске пляжа, преодолеть которую им так и не удалось. Сожженные, с развороченными детонаций боекомплекта или прямыми попаданиями немецких 88-мм снарядов корпусами и сорванными башнями, глубоко зарывшимися в почерневший от копоти песок. Тогда уцелели немногие. А из уцелевших – немногие добрались сюда. Его экипаж оказался в числе счастливчиков. Как и еще два экипажа, оставшиеся прикрывать их прорыв к Мысхако. Все остальные ребята или погибли, или перешли в десант. Вот только танкистов не учили пехотной науке, поэтому младлей понимал, что шансов выжить у них мало. И оттого сейчас он должен сражаться за всех, и за живых, и за погибших. Первым нужно помочь, за вторых – отплатить сторицей…



Как ни странно, Алексеев все-таки ухитрился задремать, убаюканный мерным покачиванием трофейного бэтээра. Вот только возвращение в реальность оказалось каким-то уж больно резким. Сначала его затряс за плечо старшина, возбужденно шепча в ухо «командир, просыпайся, немцы». Непонимающе моргая, морпех уставился на товарища. Он что, заснул?! Точно, прикемарил, вроде бы даже сон видел, вот только какой именно? Обдумать мысль не успел: впереди бабахнула танковая пушка, практически сразу бухнул взрыв. Следом – еще выстрел. Практически одновременно и со всех сторон загрохотали выстрелы. Вслушиваться и дальше Степан не стал, мгновенно приходя в себя:

– Старшина, к пулемету! И за комбатом пригляди! Осмотрюсь пока! Ванька, со мной!

Дернув стопорную рукоять, старлей пинком распахнул бронированную дверку и выскользнул наружу, оценивая окружающую обстановку. Обстановка оказалась откровенно охренительной, чтобы не выразиться вовсе уж непечатно: справа весело полыхал тупорылый грузовик, перед ним дымился раскуроченным кузовом еще один. В десятке метров впереди маячила окутанная выхлопным дымом корма «Стюарта», увлеченно крушащего припаркованные вдоль обочины немецкие транспортные средства. Несмотря на несерьезный вес бронемашины, танкистам это вполне удавалось – все ж таки танк, пусть и легкий. Вокруг носились офигевшие от происходящего фрицы и с ходу вступившие в бой морские пехотинцы – внезапное боестолкновение стало неожиданностью для обеих сторон. И те и другие что-то орали, грохотали выстрелы, причем плотность огня морпехов многократно превышала таковую у противника: к этому времени Степан уже убедился, что старые военные фильмы, мягко говоря, привирают. Девять из десяти немцев, не говоря уж про румын, вооружались исключительно карабинами. В отличие от советских бойцов, основным оружием которых были пистолеты-пулеметы или самозарядные винтовки. Кто-то заполошно закричал «Полундра!», боевой клич немедленно подхватили десятки глоток.

Разглядеть, кто есть кто, было непросто. Свет в основном давал горящий «Опель», охваченный пламенем уже по самый задний борт, чему способствовал вырывающийся из распоротого бака факел. Разлившийся по дороге бензин тоже полыхал будь здоров, жадно облизывая раму и подбираясь к шинам. Старший лейтенант неожиданно подумал, что, знай он заранее, можно было бы принять простые, но весьма действенные меры из его времени. Например, приказать бойцам намотать на рукав бушлата бинт из индпакета – белое на черном даже в темноте хорошо видно. Бинты, понятно, в огромном дефиците, но ради безопасности можно и потратиться. А то ведь могут и перестрелять друг друга, «френдли файр»[20] никто не отменял. Обидно в темноте от своего же пулю получить. Но чего нет, того нет. Спасибо танкистам, хоть какое-то освещение, сами того не ведая, обеспечили.

Над головой зарокотал пулемет – Левчук тоже въехал в ситуацию, поддерживая атакующих товарищей. И первым делом прошелся длинной, как бы не на все пятьдесят патронов, очередью по брезентовым тентам, стараясь, чтобы пули ложились пониже, не оставляя шансов тем, кто пытался укрыться за дощатыми бортами. Вылинявший брезент подрагивал от попаданий, покрываясь прорехами, серо-зеленые борта грузовиков брызгали щепой. Инициативу старшины поддержали сразу несколько десятков стволов. Пули насквозь прошивали кабины, звонко рикошетили от щитков взятых на буксир орудий, дырявили туго накачанные шины, заставляя грузовики тяжело заваливаться на левый борт. Чья-то очередь прошлась по дымящей трубой полевой кухне, котел которой выбросил струю горячего пара.

Рядом со старлеем, толкнувшись плечом, пристроился Аникеев. Стараясь особенно не высовываться из-за прикрывавшего обоих угловатого борта, осмотрелся, присвистнув от избытка чувств:

– Что делаем, тарщ лейтенант? Подмогнем нашим?

– Да не, Вань, опасно, убить же могут, – не удержался старлей, нащупывая пальцем предохранитель. Вскинул автомат, выцеливая ближайшего фрица, легко опознаваемого по характерной каске на голове.

– Э-э-э… – вполне ожидаемо завис тот. – В смысле?

– В смысле, в бэтээре комбат, поэтому наша задача его защитить! Любой ценой. Займи позицию слева от брони и береги патроны. Понял?

Рядовой судорожно кивнул, оценив важность задания.

– Пошел, прикрываю!

Короткое «та-да-да-дах» отшвырнуло гитлеровца под колеса грузовика, прямо в лужу полыхающего бензина. Аникеев послушно оббежал бронетранспортер, заняв позицию по левому борту. Молодец, быстро учится, даже спорить не стал. Будет из парня толк!

Поймав на прицел очередного гитлеровца, короткой очередью срезал и его. Выронив карабин, фриц ткнулся лицом в землю. Слетевшая с головы каска крутнулась на месте и замерла ночным горшком. Готов, можно не проверять. В покатый борт влепилась, визгливым рикошетом уходя в ночное небо, пуля, и Степан торопливо плюхнулся на живот. Переполз немного вперед, укрывшись под днищем и выставив из-за колеса с забитым глиной протектором автомат, – будем надеяться, водиле не придет в голову именно сейчас тронуться с места. Интересно, случайность? Или внезапно нарисовался кто-то шибко меткий и злой принципиально на него?

Еще одна пуля высадила жалобно тренькнувшую фару; следующая, прилетевшая несколькими секундами позже, продырявила крыло, едва не пробив шину.


«Да твою ж немецко-фашистскую муттер, – мысленно выругался Алексеев. – Не случайность. И стреляет метко. Вот только позицию менять нужно, вижу я тебя, снайпер хренов…»

Третий выстрел он и на самом деле заметил: фриц, как и он сам, укрылся под брюхом грузовика. Не того, что работал осветительным прибором, следующего. Но пулял фашист, стоило признать, весьма неплохо – и это ночью, в условиях практически никакой видимости. И именно по Степану – теперь в этом не осталось ни малейших сомнений. Срисовал, значит. Ну и ладно, сейчас поправим…

Успокоив дыхание, морпех уперся в землю локтями, прицеливаясь. Пистолет-пулемет отработал по замеченной дульной вспышке короткой очередью, следом – еще одной, чуть левее. Третью и последнюю старлей двумя сериями выпустил по колесам – с такого расстояния тэтэшные пули шины изрешетят влет. И если фриц еще жив, его нехило придавит просевшей рамой – грузовик и без того скособочен. Ну или как минимум напугает до спонтанного опорожнения прямокишечного хранилища. Попал, разумеется. С такого расстояния даже из малознакомого оружия сложно смазать. Заодно и бак, судя по всему, продырявил. Бензин, впрочем, не загорелся – чай, не голливудский боевик, где автомашины эффектно взрываются от попадания одной-единственной пули. Но фрицу по-любому кранты.

Из-под бронетранспортера Алексеев выбирался осторожно: командирский бэтээр огибали атакующие морпехи, в горячке боя кто-нибудь мог ненароком и стрельнуть, отреагировав на неожиданное движение. Зря опасался – его узнавали, некоторые бойцы даже торопливо, ни на миг не задерживаясь, отдавали честь. Опустив автомат, Степан обошел броневик с кормы, тронул за плечо Аникеева:

– Вань, как у тебя?

– Одного фрица завалил! – возбужденно похвастался рядовой. – Хотел, зараза, гранату по нам кинуть, да только пока с чекой возился, я его и срезал!

– Молодец, – кивнул старлей. – Только где ж ты у немецкой «колотухи» чеку нашел? Она ж терочного типа.

– Да ну, какая разница? – надулся боец. – Главное, что кинуть не успел! Я его, гада фашистского, с первой очереди срезал!

– Молодец, – не стал спорить морпех. – Ладно, бди. Я сейчас.

Заглянув в бронетранспортер, Степан столкнулся с собирающимся вылезать наружу комбатом. В руках Кузьмин, что характерно, держал ППШ.

– Что там, лейтенант?

– Нормально все, тарщ капитан. Думаю, еще минут с пять, и фрицы закончатся. Вы б внутри переждали, незачем под пули лезть. Ребята сами справятся.

Поколебавшись, капитан третьего ранга неохотно кивнул, добавив с кривой ухмылкой:

– Это ты меня охраняешь, что ли, товарищ старший лейтенант?

Алексеев пожал плечами:

– Можно и так сказать. Мы почти дошли, незачем попусту рисковать. Гибель командира деморализует подчиненных, сами прекрасно знаете. Заменить вас некому. Скоро соединимся с нашими, там уж поступайте как сочтете нужным. А пока, считайте, у вас появилось боевое охранение.

– Ладно, хрен с тобой, – буркнул комбат, присаживаясь на сиденье и пристраивая рядом автомат. – Насчет дальнейших действий соображение имеешь?

– Сейчас главное – не останавливаться. Максимум через полчаса, скорее даже раньше, ударим в тыл фрицам в районе Мысхако. Противника мы всполошили, но опомниться и организовать оборону он вряд ли успеет – как я понимаю, за день его наши здорово потрепали. Так что шансы на успех велики, даже очень. Часть грузовиков, наверное, останется на ходу, можно будет перегрузить раненых. Да и пушки бы забрать стоило, жалко бросать. Хотя насчет грузовиков – не принципиально, на плацдарме особо не покатаешься, места маловато. Он всего-то шесть на четыре кэмэ, не развернешься.

Уже произнеся последнюю фразу, Алексеев внезапно подумал, что с точки зрения комбата звучит она достаточно двусмысленно: откуда ему, собственно говоря, знать размеры этого самого плацдарма, если он там еще не был? Блин, снова он прокололся!

Кузьмин, впрочем, ничего не заметил, занятый совсем другими мыслями:

– Согласен, останавливаться никак нельзя. Поехали?

– Ага… – Степан замер, прислушиваясь. Стрельба потихоньку стихала, основную часть фрицев уже перебили, и сейчас морские пехотинцы подчищали уцелевших. Тех, кто ломанулся искать спасения в лесу, не преследовали – ночью в зарослях, пусть даже и зимних, просматриваемых насквозь – в темноте, ага! – особо не навоюешь.

Старлея насторожило другое: со стороны головы колонны накатывался гул двигателя возвращающего танка. Сделав знак Аникееву – «не высовывайся, мол», – он аккуратно выглянул из-за корпуса бронетранспортера, разглядывая приближающийся «Стюарт». Ай, молодцы, танкисты, хорошо поработали, не дали себя спалить!

Лихо затормозив перед «двести пятидесятым», танк остановился, качнувшись взад-вперед. Мотор продолжал работать, отплевываясь сизыми облачками отработанного бензина. Броню покрывали следы многочисленных пулевых попаданий. Правая надгусеничная полка оказалась сорвана напрочь, левая лишилась надкрылка и задралась кверху, смятая ударом. Гусеницы и опорные катки боевой машины влажно отблескивали в свете горящего грузовика, и Степан догадывался, от чего именно. Особенно учитывая намертво намотавшуюся на ведущую «звездочку» тряпку, подозрительно напоминающую изодранную до состояния ветоши немецкую шинель. Степана увиденное удивило не особенно: приходилось читать в мемуарах прошедших войну ветеранов, что порой после атаки на живую силу экипажам советских танков приходилось ломами и лопатами выковыривать из ходовой останки перемолотых гусеницами фашистов.

Из башенного люка выбрался танкист, спрыгнул на землю. Обежав бронетранспортер, разглядел в проеме десантной дверцы комбата, вытянулся, инстинктивно поправив шлемофон:

– Товарищ капитан третьего ранга, командир танкового взвода младший лейтенант Паршин! Разрешите доложить. Вражеская колонна уничтожена, дорога свободна!..





Глава 14

Станичка




Район Мысхако – Станички,

5 февраля 1943 года

Перехватив танкиста, Алексеев наскоро выяснил подробности – следовало понимать, что ждет впереди. Рассказ младшего лейтенанта много времени не занял. Продолжая спихивать с дороги вражеские грузовики, танк быстро достиг головы колонны. Из пушки сделали всего три выстрела – берегли боеприпасы. Двумя разбили бронетранспортер, третьим накрыли попытавшуюся удрать легковушку, видимо, командирскую. Сколько людей было внутри, танкисты не знали: после прямого попадания развороченный взрывом автомобиль сразу загорелся, так что наружу никто не вылез. Немцев не щадили, расплачиваясь за сгоревших на побережье боевых товарищей – давили гусеницами, расстреливали из пулеметов, после чего снова давили уже упавших. Закаменев лицом, механик-водитель старался не упустить никого из мечущихся в панике гитлеровцев. Пришедшие в себя фрицы начали было разворачивать поперек шоссе одну из противотанковых пушек, но мгновенно оценивший опасность Паршин бросил боевую машину на таран. М3, понятно, не тридцатьчетверка и тем более не КВ, но двенадцати тонн брони хватило, чтобы уничтожить орудие. О том, что при этом они едва не застряли, чуть не порвав гусеницу, Михаил на всякий случай умолчал – сам виноват, незачем было пытаться его раздавить. Причесав из пулеметов разбегающийся расчет, младлей решил возвращаться – отличить фашистов от атакующих морпехов в темноте было нереально. Задавить своего и получить в ответ гранату в ходовую не хотелось.

Двинулись. Пока катили вдоль разгромленной колонны, Степан осмотрелся, на всякий случай стараясь не особо высовываться из-за брони. Похоже, с идеей прихватизировать уцелевшие грузовики он поспешил: танкисты с морпехами постарались на славу. В том смысле, что большая часть автотранспорта если и сможет самостоятельно двигаться, так исключительно после замены простреленных колес левого борта, причем всех. Чем сейчас никто заниматься не станет – просто из-за недостатка времени. Меньшая же отныне годится разве что в переплавку или на запчасти. Жалко, особенно пушек, которые могли бы пригодиться на плацдарме. Не гаубицы, понятно, но хоть что-то: пока еще наши собственную артиллерию выгрузят. Увы, но придется сжечь, не оставлять же фрицам ремонтопригодную технику.

Проехали разбитый бронетранспортер – в целом похожий на «бронезапорожец», но куда длиннее, видимо, тот самый знаменитый «Ганомаг», он же Sd.Kfz.251. Подобного Степан воочию пока еще не видел, только на хроникальных фото в интернете или в кино, потому глазел с любопытством. Мимоходом даже пожалел, что не довелось затрофеить – внутри определенно куда больше места, не пришлось бы ютиться, как сейчас. Но тут без вариантов: первый снаряд Паршин уложил в двигатель, напрочь разворотив капот, вторым продырявил бензобак, отчего бэтээр сейчас жарко полыхал, весело постреливая остатками боекомплекта. В стороне факелом горел легковой автомобиль – изрешеченные осколками дверцы распахнуты, выгнутая ударной волной крыша вздыблена горбом. Алексеев хмыкнул: вот тебе и тридцать семь миллиметров – такое ощущение, словно на фугасе подорвался. Кому-то из фашистских командиров сегодня фатально не повезло, угу. Зато и в придорожной канаве не прикопают, поскольку хоронить будет просто нечего.

Вдоль обочин двумя шеренгами топали морские пехотинцы, собранные и готовые к новому бою. Лица бойцов в неверном, колышущемся свете казались высеченными из гранита или отлитыми из бетона, словно на привычных старлею памятниках воинам-освободителям, в этом мире пока еще не установленных. На какой-то миг Степану даже стало жутко, уж больно реальным все это выглядело – ожившие монументы, честное слово! Помотав головой, морпех пару раз сморгнул, прогоняя наваждение. Помогло, теперь он снова видел самые обычные и, главное, живые лица. Бесконечно усталые, сосредоточенные до самого последнего предела, но – живые…