Море воспоминаний

Элла обернулась, чтобы посмотреть на пенный след, оставляемый яхтой, и поймала взгляд Кристофа, устремленный на нее. Взгляд этот был так же непредсказуем, как океан: он то сверкал внутренним светом, то был сумрачен, словно шторм. Элла почувствовала, как зарделись ее щеки, но глаз не отвела. Искра, промелькнувшая между ними вчера, в этот момент превращалась в волну, сильную, как прилив, и девушка интуитивно понимала, что нет смысла плыть против такой волны. Это было нечто, намного превосходящее все, что она испытывала раньше, нечто, с чем она не смогла бы бороться, как не стала бы бороться с силами природы, даже если бы захотела. Но она не хотела!

С притворным спокойствием она улыбнулась ему, изо всех сил пытаясь унять сердцебиение:

– Ты и правда думаешь, что я смогу научиться управлять «Бижу»?

Он долго не отвечал, не сводя с нее глаз, словно загипнотизированный. Наконец подвинулся, освобождая ей место. Она взялась за румпель, спиной ощущая сильную смуглую руку, которая помогала ей держать ровный курс.

– Легкими движениями, плавно. Она послушно выполнит все твои желания. Попробуй чуть-чуть отодвинуть эту штуку от себя. Да, вот так. Видишь, яхта поворачивается по ветру, и мы немного теряем скорость. Тебе нужно слегка поиграть рулем, чтобы почувствовать правильный момент, когда паруса идеально ловят ветер. Смотри на полоску на полотне паруса: она должна быть прямой, не трепыхаться и не хлопать. Так, хорошо!

Часом позже они вошли в бухту, окруженную дюнами, и бросили якорь. Кроме лодки случайного рыбака, занимавшегося своими делами вдалеке, никого в поле зрения не было. «Бижу» с неплотно свернутыми парусами тихонько покачивалась на волнах. Ветер стих, и солнце стояло высоко, прямо над мачтой.

– Давайте поплаваем, а потом пообедаем, – предложила Каролин и тут же начала стягивать одежду, под которой был надет купальный костюм. Кристоф проделал то же самое и с задорным гиканьем нырнул с борта яхты. Его длинное гибкое тело вошло в воду почти без брызг. Элла пожалела, что не догадалась надеть свой купальный костюм под одежду, достала его из соломенной сумки и остановилась в растерянности.

– Ты можешь спуститься в каюту, – подсказала ей Каролин.

Элла быстренько переоделась, а завязывала сзади на шее свой купальный костюм уже на ходу. Она купила его в «Дженнерс»: белый с желтыми маргаритками, он был гораздо красивее, чем практичный темно-синий, в котором она училась плавать в «Банях Уоррендера».

Она нерешительно присела на борт лодки и свесила ноги. Легкие волны игриво плескались под ее ногами, будто пытаясь ухватить ее за пятки и потянуть в пучину. Несмотря на то, что Элла была одной из лучших пловчих в классе, сейчас она чувствовала тревогу. Вокруг было гораздо больше воды и никакой твердой поверхности, за которую можно уцепиться и отдохнуть при необходимости. Где же вы, тренер, когда вы так нужны?

Резко повернувшись, девушка ухватилась за борт, опустилась в воду и ахнула от обжегшего ее разгоряченную кожу холода. Но уже мгновение спустя она ощутила блаженство, оттолкнулась от яхты и сделала несколько робких гребков. Соленая вода странным образом бодрила, и Элла поплыла увереннее к Кристофу и Каролин, которые наблюдали за ней.

– Это божественно! – воскликнула она, доплыв до них, и перевернулась на спину, как они, глядя на берег.

Ее лицо озарила улыбка, когда она узнала вид.

– Это ведь та самая картина! Та, что над моей кроватью! Я узнаю эти дюны, изгиб пляжа!

Кристоф удовлетворенно кивнул:

– Да, все верно.

– У тебя наметанный глаз, Элла, – заметила Каролин, скользя по воде. – Ты изучала искусство?

– Только в школе. Но я люблю посещать картинные галереи и выставки в Эдинбурге.

– Может, подумаешь о карьере в искусстве? Я вот собираюсь сделать это в Париже. Подам заявки в несколько галерей, чтобы изучить процесс реставрации музейных картин.

– Я и не знала, что такое существует. Это, конечно, звучит веселее, чем курсы в колледже для секретарей, куда я должна пойти осенью. Мама считает, что это наиболее подходящая профессия. С моим французским я могла бы получить место даже в дипломатическом департаменте. Но я не думаю, что настолько хороша в рисовании, чтобы делать что-то в мире искусства. И не уверена, что мои родители будут рады такому моему решению. А ты, Кристоф, что планируешь делать? Ну, кроме того, чтобы стать знаменитым художником? – поддразнила она его. – Ты собираешься работать в музее, как Каролин?

Его глаза снова потемнели непостижимым образом.

– Нет, – коротко ответил он. В его голосе послышалась горечь: – Papa заявил, что искусство – это то, чем могут заниматься девушки, пока их не подцепит какой-нибудь достойный мужчина. Я же должен пойти по его стопам, в банк. Это уже решено. Но давайте не будем портить чудесный день подобными разговорами. Возвращаемся к яхте, на обед. Allons-y!

И он шлепнул ладонями по воде, подняв тучу брызг, отчего девушки завизжали, и таким образом серьезность момента была развеяна.

Они снова забрались на «Бижу»: Кристоф без особых усилий перемахнул через корму и помог обеим девушкам. Пока Элла вытирала волосы, брат с сестрой доставали еду из плетеной корзинки и расставляли ее на носовой палубе. Внезапно девушка поняла, что ужасно голодна.

Все трое сидели в довольном молчании под импровизированным навесом, сооруженным Кристофом, поглощая хлеб с золотистой корочкой, густо намазанный мягким острым сыром и увенчанный ломтиками самых красных и сочных помидоров, когда-либо виденных Эллой. Ей казалось, что она никогда не ела ничего вкуснее.

Они запили все это водой из глиняной бутылки, а затем Каролин вручила каждому по нагретому солнцем персику, такому сладкому и спелому, что сок потек по подбородку и пальцам Эллы, как только она надкусила его.

Потом они лежали в тени навеса, разомлевшие от солнца, моря, тепла и такой вкусной еды. Элла смотрела на невероятную синеву неба, чуть зажмурившись от яркого света, прислушивалась к плеску волн о борт покачивающейся яхты, а потом закрыла глаза… всего на мгновение…

Она не представляла, сколько проспала, но солнце уже светило под другим углом, и «Бижу» слегка повернулась на якоре, поэтому один из лучей проник под навес и теперь играл на ее влажных волосах, рассыпанных по плечам и маргариткам на купальнике. Она облизнула губы, почувствовала соленый привкус, обернулась. Каролин тоже спала, свернувшись калачиком и мирно сопя. Кристоф сидел, подогнув ноги, и сосредоточенно смотрел в альбом с набросками. Его карандаш быстро двигался по шершавой бумаге, рисуя четкие, уверенные линии. Кристоф поднял голову, их глаза снова встретились. Он вдруг растерялся, как будто пока они спали, он блуждал где-то далеко, а ее пробуждение выдернуло его обратно в реальный мир. Элла молча улыбнулась и, подбородком указав на Каролин, поднесла палец к губам; он кивнул, улыбаясь в ответ. Так же без слов Элла протянула руку, показывая на наброски. Он покраснел и, закрыв альбом, помотал головой. Но она, не опуская руки, продолжала настойчиво смотреть ему в глаза. Он нехотя отдал альбом, и Элла принялась листать страницы с самого начала.

Казалось, Кристоф старался запечатлеть все увиденное на острове: морской пейзаж с дюнами, покрытыми редкой травой, ряд рыбацких домиков с мальвами, жмущимися к белым стенам, сад за домом, где Анаис щипала траву. Не забыл и про сестру с мамой, сидящих на террасе: Каролин увлеченно читает книгу, а Марион сосредоточенно шьет. Перевернув еще страницу, Элла увидела на рисунке юную девушку, стоящую на пристани. Одной рукой девушка придерживала широкополую шляпу, а ее пышную юбку развевал морской ветер. На всех следующим изображениях снова была Элла. Некоторые зарисовки были сделаны буквально несколькими штрихами, карандашу и его владельцу удалось поймать всего один жест или мимолетное выражение лица, и Элла узнавала в этих набросках себя. Другие были прорисованы куда более тщательно; очевидно, над ними Кристоф работал долго.

Последний рисунок, который буквально сочился нежностью, показывал, что она спит, прикрыв глаза пальцами согнутой руки, так безмятежно и невинно, что у нее перехватило дыхание.

Каролин зашевелилась, просыпаясь; Элла быстро захлопнула альбом и вернула его Кристофу. Он встал, разминая затекшие ноги, слегка подтолкнул сестру.

– Давайте, спящие красавицы, поднимайтесь! Пора домой, – заговорил он и принялся распускать парус, готовясь отправиться в обратный путь.

За ним, в рассеянной задумчивости широко раскрыв глаза, неотрывно следила Элла, потрясенная истиной и красотой только что увиденного.





2014, Эдинбург





– Ты уверена, что тебе достаточно тепло, бабушка? – осведомляюсь я, накидываю Элле на плечи тонкую шерстяную шаль и присаживаюсь рядом с ней на скамейку.

– Я в полном порядке. Перестань суетиться, Кендра! Здесь просто прекрасно, это была замечательная идея.

В этот осенний день в воздухе все еще ощущается немного невесомого тепла, небо – удивительно синее, а ярко-желтые листья на его фоне – совершенно неподвижны. День на редкость безветренный, и я предлагаю бабушке в кои-то веки выйти из душного кокона ее комнаты в сад. Это предложение вызывает удивленную улыбку у девушки-администратора, которой приходится некоторое время копаться в ящике стола в поисках ключа, чтобы отпереть нам заднюю дверь. Но сама Элла с готовностью соглашается. Мы сидим, подставив свои лица солнечным лучам, спиной к серой стене, окружающей аккуратно постриженную лужайку и неказистые розовые кусты, на которых упрямо цепляются за жизнь несколько поздних цветков.

Элла с наслаждением вдыхает осенний воздух:

– Ах, какое блаженство! Почему-то начинаешь все это ценить, только когда сознаешь, что это ненадолго!

Не знаю, что она имеет в виду: то, что зима не за горами, или что-то более глобальное. Я беру ее руку, чтобы утешить, но внезапно понимаю, что Эллины пальцы успокаивают меня саму. От этого мягкого прикосновения или от мысли о скорой потере бабушки к горлу подкатывает ком. Теперь, думая об этом, я пытаюсь вспомнить, когда мы с Дэном в последний раз держались за руки, и в голову не приходит ничего, кроме небрежных поцелуев в щеку, мимоходом, по привычке. Ее прикосновение дает мне понять, как сильно я хочу держать в своих руках руки Финна, чтобы дать ему такое же ощущение любви и поддержки. Я с трудом сглатываю ком, застрявший в горле, и нежно сжимаю ладонь Эллы в ответ.

Она улыбается, глядя на наши сцепленные пальцы:

– Какая у тебя прекрасная кожа! Чистая, гладкая… Глядя на мои руки, сложно представить, что и у меня когда-то была такая. Эти ужасные пигментные пятна… Солнечный свет, который я впитывала на протяжении всей жизни, теперь берет свое. Но как чудесно почувствовать его снова!

Бабушка закрывает глаза, и я задаюсь вопросом, не перенеслась ли она сейчас мыслями в свое первое, головокружительное лето на острове Ре.

Словно прочитав мои мысли, она спрашивает:

– Как продвигается работа?

– Неплохо. Хочешь, в следующий приезд я возьму с собой то, что уже написала, и прочту тебе?

Она похлопывает меня по руке и поправляет складку шали:

– Нет, я доверяю тебе. И хочу, чтобы ты написала эту историю по-своему. Прочтешь мне все, когда закончишь. И да, не стесняйся задавать мне вопросы. Некоторые мои воспоминания обрывочны. Возможно, я что-то пропустила, пока записывала их на эту машинку.

Я качаю головой. Ее записи содержательны, последовательны и логичны. Это позволяет мне легко плести нить ее истории, а фотографии помогают представить все с большей достоверностью. На пленках голос бабушки звучит сильнее и увереннее, чем в жизни. Может быть потому, что эти воспоминания и есть ее жизнь.

Элла снова закрывает глаза и тихо говорит:

– Иногда требуется время, чтобы узнать людей. Некоторых мы не узнаём по-настоящему никогда. Других – в мгновение ока. Так было с Кристофом и Каролин. Я полагаю, неискушенность и наивность, свойственные юности, помогли мне в этом… Друзья детства, первая любовь. С годами все становится сложнее. Но в то лето я влюбилась в саму жизнь, Кендра, не просто в остров и в семью Мартэ, а в возможности и надежды, пробудившиеся во мне. Я увидела, какой может быть жизнь! – Она смотрит на меня пронзительным взглядом, словно собирается проникнуть мне в душу. – Ты когда-нибудь испытывала подобное, Кендра?

В прозрачном осеннем свете ее глаза кажутся темно-зелеными с золотистыми крапинками. «Как у Финна», – думаю я и знаю, что она заметила печаль на моем лице, прежде чем я успела скрыть ее за улыбкой.

– Когда я впервые встретила Дэна – да. До него у меня было несколько парней, но ничего особенного. А когда встретила его, все поняла в мгновение ока, как ты сказала. Тогда мы были молоды, самоуверенны и полны грандиозными планами. Но, как ты говоришь, жизнь есть жизнь. Надежды похоронены под ворохом проблем. Уверенность будто испарилась… – на этих невеселых словах я замолкаю, в горле спазм. Нечасто я признаюсь кому-то, а особенно себе, насколько сейчас сложно.

Какое-то время мы сидим молча, потом Элла снова берет мою руку:

– Никогда не теряй надежды, Кендра! Даже если лишилась всего остального. Жизнь без надежды – всего лишь существование. Надежда – это то, что делает нас людьми. Без нее мы рискуем потерять понимание того, что значит быть живым.

Я киваю:

– Но иногда лучше не надеяться, чтобы потом не чувствовать боли.

Она снова смотрит на меня своими темно-зелеными глазами:

– Возможно, да. Но, по моему опыту, когда ты так много теряешь, лучше чувствовать эту боль, чем не чувствовать ничего.

Ее слова и выражение глубокой печали заставляют меня вспомнить о ее разрыве с моей матерью. Неужели она все еще верит в примирение? Пока еще не слишком поздно? Написание ее истории как-то связано с этим, хотя я пока не знаю, как и почему. Возможно, тот факт, что она поделилась со мной своими воспоминаниями, которые останутся на бумаге даже после ее ухода, дает ей призрачную надежду. Или благодаря этому у нее теперь есть цель, или она делает это для меня, пытаясь заставить меня вырваться из той рутины, в которой я погрязла. Я думала, что, приезжая сюда, поддерживаю ее, но теперь меня не оставляет стойкое ощущение, что сама получаю гораздо больше, чем отдаю…

Солнце ускользает, прячется за стену, и тень, ползущая по зеленой траве, падает на лицо Эллы. Она слега вздрагивает:

– Ну ладно, все это было очень мило, пока было, а сейчас нам пора возвращаться.

Я помогаю ей подняться и предлагаю опереться на мою руку, когда мы идем к двери.

– Увидимся, бабушка. И между прочим, скоро у вас ужин.

– Спасибо, Кендра, за свежий воздух, за то, что пришла ко мне. У меня есть еще кассета для тебя. Ах да, я нашла несколько писем Каролин, они могут тебе понравиться.

Когда мы подходим к задней двери, Элла оборачивается, смотрит на сгущающиеся тени, на одинокие розы, мерцающие белым светом, и спрашивает:

– Как ты думаешь, Финну может понравиться этот сад? Может быть, ты как-нибудь возьмешь его с собой?

– Возможно, если погода будет хорошей. Вообще он любит ходить с отцом на огород. Но его нужно осторожно знакомить с новыми местами. Все незнакомое вызывает у него панику. Посмотрим.

На самом же деле я уверена, что он моментально возненавидит дом престарелых с его странными запахами, узкими коридорами и чужими людьми. Все это ужаснет его.

Элла не настаивает, улыбается и говорит мягко:

– Ну, я надеюсь увидеть его когда-нибудь еще.