Молоко без коровы. Как устроена Россия

От Калуги до Брянска 220 километров по шоссе – мелочь по российским меркам. Но разница между скромными субъектами Нечерноземья – словно это итальянские Север и Юг. В Калуге с 2006 по 2017 г. открыто 99 новых предприятий, создано более 27 тыс. рабочих мест. И это не какие-то там лесопилки. Тут три завода по производству сельхозмашин немецких компаний Grimme, Lemken, Wolf System. Тут корпорация General Electric Energy запустила Центр энергетических технологий – предприятие по ремонту элементов газовых турбин. Здесь же Magna – крупнейший в мире производитель автокомплектующих. А чего бы Magna работать в каком-то другом месте, если в Калужской области открыли свои заводы Volkswagen, Peugeot, Citroen, Mitsubishi, Volvo. А неподалеку L’Oreal, Samsung, Continental, Novo Nordisk и другие. Грамотному экономисту не нужно объяснять, что такое синергия – концентрация в одном месте передовых производств и кадров и как она снижает издержки.

Калужская область – это адрес единственной в России региональной программы, которую, не стесняясь, величают «экономическим чудом». Причем не только губернаторские пиарщики, но и серьезные экономисты за рубежом. В России термин «чудо» не раз пытались приспособить для нефтегазовых взлетов в Югре и Сахалине. Или к дотационному благополучию Чечни, которой Москва дает до 85 % бюджета[1]. Но разница понятна и школьнику: Калуга совершила свой рывок без ресурсной базы, без подачек Москвы, без предприятий-доноров, какими является «Северсталь» для Вологды или «КамАЗ» для Казани.

Если в Калужской области работают 12 промышленных парков, то в соседней Брянской области – ни одного. Крупнейшие в регионе производства запыхтели еще в советские времена, а Брянский машиностроительный завод, выпускающий железнодорожные локомотивы, вагоны и судовые дизеля, – и вовсе в 1873 году. Брянск известен масштабными заготовками древесины, хотя тысячи гектаров товарных лесов находятся в «зоне отчуждения» после катастрофы на Чернобыльской АЭС. На базе лесозаготовок выросли многочисленные мебельные производства. В поселке Сураж местный завод «Пролетарий» развился в одного из крупнейших в России производителей картона и упаковки. Но это все равно не Samsung даже близко.

Можно предположить, что Калуга выехала на каких-то преференциях или открытии кимберлитовых трубок, полных алмазов. Но к началу XXI века Калужская область 45 % своей казны получала в виде федеральных дотаций и занимала в рейтинге регионов 80-е место из 83[2]. Невозможно было представить, что пройдет пять лет и в это гиблое место вложат каждый восьмой доллар иностранных инвестиций, направленных в Россию, а калужская экономика будет расти быстрее китайской.

Вскоре после прихода к власти Владимира Путина были пересмотрены отношения центра и регионов, которые раньше делили собираемые в областях и весях налоги, грубо говоря, пополам. А в новых условиях получилось, как объяснял на пальцах вице-губернатор Калужской области Максим Шерейкин, что с каждого заработанного рубля 85 копеек идет в федеральный бюджет, 14 – в областной и лишь одна копейка – в муниципальный[3]. Кроме того, Путин отменил губернаторские выборы («укрепил вертикаль власти»), в результате чего главы регионов стали назначаться на свой пост из Москвы.

Поставьте себя на место тогдашнего губернатора. Главное правило игры заключается в том, что вас могут снять в любой момент. А ваши экономические достижения – далеко не главный критерий оценки. Куда важнее не допустить расцвета внесистемной политической оппозиции или «социальных взрывов». А бюджетные дыры проще всего латать, выстраивая хорошие отношения с федеральными чиновниками, влияющими на процесс выделения субсидий регионам. Привлекать инвестиции в этой ситуации непродуктивно. Ну привел ты к себе какой-то крупный завод – а дальше? Пока он там построится, запустится, выйдет в прибыль, из которой в области останется 15 копеек с рубля. А тут удачно сходил на охоту с министром – и на следующий день проблемы нет. Во-первых, цены на нефть сказочно росли, государственная казна пузырилась от денег, и добиться новых дотаций для какого-то региона было куда проще, чем сегодня. Во-вторых, хорошие отношения с начальством означали для губернатора своего рода карт-бланш на перспективу. При таком раскладе инвестор, особенно крупный, это не спасение, а головная боль, поскольку он для губернатора «чужой» и может создать противовес его власти.

Вот, например, губернатор Брянской области Николай Денин, руководивший регионом с 2003 по 2014 г., жил в соответствии с правилами игры. До избрания Денин командовал птицефабрикой «Снежка». По версиям СМИ, контроля над предприятием после избрания губернатором он не утратил: крупные пакеты акций оказались у его супруги и племянницы. В 2005–2006 гг. губер перечислял птицефабрике из бюджета области по 100–200 млн рублей в год, а когда в кормовом цеху взорвался газовый баллон, ввел в регионе режим ЧС и вскрыл областной резервный фонд.

Пока вокруг Калуги строились технопарки, разворачивались Volkswagen и Mitsubishi, Денин решил построить большой хлебозавод. В 2006 г. выбрали фирму-подрядчика и заключили с ней контракт без конкурса, что, понятно, криминал. Тем более и цена вопроса для полунищей области стала атомной – стартовые 660 млн рублей за время работ выросли до 1,8 миллиарда. Стоит ли удивляться, что завод до сих пор не запустили[4].

Далее – в том же духе. Когда калужские соседи за считаные годы сосредоточили у себя треть российского автопрома, Денин пообещал наполнить областной бюджет доходами от продажи мороженого. И начал строить на казенные деньги мегафабрику «Брянское мороженое» за 456 млн рублей. Понятно, что и она осталась недостроем, который сегодня безрезультатно пытаются кому-нибудь продать[5].

Все брянцы знали, что Денин является другом детства криминального авторитета Николая Емельянова (Емели), который к тому же женат на сестре первой леди области. Когда Емеля уже был в бегах, его брат при Денине руководил Брянским районом, а племянник работал помощником губернатора[6]. Менеджер из Петербурга рассказал о своем впечатлении от Брянщины следующее: «Однажды мой работодатель решил вложить огромные деньги в создание современного деревоперерабатывающего комплекса в одной из областей Нечерноземья. Мы договорились с губернатором об использовании лесных угодий, он был в полном восторге. А дальше начались чудеса. Нам сообщили, что на интересующий нас участок леса претендует другой инвестор и нам нужно поднимать цену, если мы хотим его получить. Мы понимали, что это блеф, что предприятий нашего уровня технологичности в России просто не существует. Да еще с видами на тот же медвежий угол. Однако нам стали настойчиво втюхивать земли, к которым имеет отношение один из губернаторских заместителей. А вместе с ними и долгосрочный контракт на транспортное обслуживание. Затем нам предложили в виде аванса восстановить какой-то монастырь. Мы ушли в другой регион, где власти куда более адекватные. Да и лес не является в России великим дефицитом. Мы давно построились и работаем. В нашей стране для инвестора важнейшее условие успеха – отношения с местной властью».

Когда я пересказал эту историю директору Агентства регионального развития Калужской области Илье Веселову, он ответил, что в его субъекте такого не может быть в принципе. Но ведь так скажет любой чиновник. Ведь что сделает тот же Веселов, услышав про подобное безобразие: посоветует обратиться в прокуратуру. «Я сам пойду с ним в прокуратуру, – расставил точки Веселов. – Наверное, сложно встроиться в сложившуюся систему и пытаться ее изменить. Но в Калуге команда сформировалась давно, и правила игры в ней сразу были установлены жесткие. Иначе работа всего коллектива с инвестором бессмысленна. А сотрудники с нездоровой карьерной мотивацией увольняются – в лучшем для них случае».

«Калужский феномен» уже 10 лет пытаются разложить на рецепты. И получаются азбучные вещи: взяли кредиты, создали площадки, провели рекламную кампанию. Но гладко на бумаге. Для начала, крупная компания никогда не пойдет в Россию под обещания губернатора что-то в будущем построить, подтянуть коммуникации, решить все юридические вопросы. Потому что губернатора в любой момент могут сменить. Это в США население может и не заметить, что у них новый глава штата. В России даже в небольшом субъекте, где меньше миллиона жителей, за назначением следует грандиозная кадровая перетряска органов власти – вплоть до начальников отделов и секретарш. С государственными предприятиями переподписываются договоры, состоявшиеся тендеры между подрядчиками аннулируются и назначаются новые состязания – уже с другими фаворитами. Для бизнеса это всегда раскаленная сковорода. И если вы построили в регионе завод, о чем-то договорившись с прежним губернатором, то накапайте себе валерьянки и готовьтесь понравиться его преемнику. Или уходить куда глаза глядят.

В общем, чтобы только включиться в борьбу за частные деньги, губернатор должен не обещать, а делать. Как минимум, необходимо создать площадку под будущее предприятие. Этим глава региона демонстрирует: раз я вложил в это кучу денег, я заинтересован и другие вопросы решать-только работай здесь, дорогой ты мой фабрикант. Площадка под первый индустриальный парк «Ворсино» обошлась Калуге в 7 млрд рублей. Это цена ровной территории (изначально перепады высот достигали 24 м), водозаборных и очистных сооружений, газо- и электроснабжения, мультимодального логистического терминала. Но ни один банк не дал бы огромный кредит нищей области, если бы она не наскребла по сусекам собственный миллиард, вложив его в подготовку площадки. Сегодня в «Ворсино» инвестировано около 85 млрд рублей, налоговые поступления в бюджеты всех уровней – 15 миллиардов. Хотя в парке до сих пор свободно 400 га земли.

Конечно, в Калужской области были вкусные для серьезного воротилы обстоятельства: рядом трасса Москва – Киев, до Шереметьево – 150 километров. Но от Твери, Владимира и Рязани до столицы еще ближе, а ничего похожего на Калугу они не предложили. У любого инвестора, говорят, есть прямой телефон бессменного губернатора Калужской области Анатолия Артамонова. Правда, де-юре губернатор не указ местным руководителям федеральных ведомств: пожарным, энергетикам, ветеринарам. Этих ведомств десятки, и их филиалы на местах развалили в России не один перспективный проект проволочками или откровенным вымогательством взяток. Вряд ли Артамонов когда-нибудь расскажет, как выстроил с ними отношения, но один из его приемов известен. Все ревизоры включены в инвестсоветы при губернаторе и свои претензии по проектам вынуждены высказывать прилюдно, за длинным столом. А это куда сложнее, чем с «жертвой» тет-а-тет. Не скажешь же при всем правительстве, что у нового завода электропроводка на 10 см выше ГОСТа, и поэтому придется остановить производство. А ГОСТ ты сам меняешь пятый раз за полгода. Говорят, завод Samsung в Калуге, по документам, построили за один день. А значит, губернатор решает вопросы. Но есть вопрос, ответ на который он и сам для себя, возможно, ищет в тишине: зачем он во все это полез?

Как пишет журналист Дмитрий Соколов-Митрич, калужское экономическое чудо создавалось по Венедикту Ерофееву – медленно и неправильно[7]. Команда – вовсе не чудо-мальчики из Чикаго. Губернатор – бывший директор совхоза, заместители – либо чересчур опытные старперы, либо какие-то невнятные выпускники пединститута. Сам Артамонов ни промышленностью, ни предпринимательством не занимался, а его идеалом руководителя является не какой-нибудь либеральный янки, а многолетний диктатор Сингапура Ли Кван Ю. При таком кумире городу Калуге много лет не везет с мэрами: равного себе Артамонов не потерпит, а те, кто под него подстраивается, не справляются с задачами. Однако из губернатора сыплются вполне рыночные мудрости: «Лошадь, которая возила бригадира, пахать не будет», «Помогать надо только тем, у кого спина мокрая», «Чтобы коллектив работал в полную силу, в нем должно хотя бы одного человека не хватать». В декабре 2014 г. Артамонов запретил чиновникам в своем регионе произносить слово «кризис».

По легенде, большую роль в старте «чуда» сыграл балкон, который в здании администрации тянется по всему этажу. На него чиновники выходили покурить, именно здесь возникло «общество чести»: давайте, мол, покажем всем, что мы что-то можем. Через год после получения 5-миллиардного кредита ВЭБа на промзону в Ворсино из банка приехала комиссия с проверкой. Ее повезли в поле и показали трансформаторную подстанцию, газораспределительную станцию и рычащие экскаваторы. Комиссия была в шоке: «Вы что, и правда собираетесь строить завод?» Ревизоры привыкли, что при существующей централизации власти «ничьи» государственные деньги просто «пилят», а им предъявляют виртуальные презентации и умасливают всеми доступными способами.

Писатель-патриот Александр Проханов по этому поводу пышно декламирует: «Мне вдруг показалось, что главным содержанием калужского чуда является чудо руководителя, чудо лидера, в душе и в сознании которого вдруг среди его бесконечных забот, рациональных усилий, изнурительных хлопот возникает сияющее откровение, связанное с желанием сделать свою область самой прекрасной, самой развитой, самой гармоничной»[8]. Но, даже если описывать экономическое развитие с библейским пафосом, губернатор Артамонов даже не приблизился к чаяниям своей возвышенной души. Да, 12 индустриальных парков построены в течение одного десятилетия. Да, калужский голова неоднократно занимал первое место в рейтинге эффективности российских губернаторов и остается на своем посту уже 17 лет. Да, он уже привык перечислять собственные рекорды: 1 – е место в РФ по объему производства обрабатывающей промышленности на душу населения, 1-е место по темпу роста производства молока, 6-е – по объемам жилищного строительства на душу. Но если вы попадете из разворованного Брянска в процветающую Калугу, вы можете и не заметить особой разницы.

Брянск – это древний город с древним ремонтом. Дороги ужасающего качества, но куда важнее, что проезжая часть даже на центральных улицах очень узкая. Стукнулись две машины – полгорода тут же накрывает транспортный коллапс. Метро нет, а для рейсовых автобусов и троллейбусов отсутствуют выделенные полосы. Как следствие, общественным транспортом из пункта А в пункт Б можно добираться непредсказуемо долго, а народ предпочитает маршрутки и частных извозчиков.

В Калуге малость поживее: есть стильные кофейни и пабы, встречаются люди, одетые со вкусом. Но с дорогами тоже беда, остатки дореволюционной архитектуры отреставрированы неважно, а новых знаковых проектов нет. Любимое место отдыха молодежи – «Шарик», символизирующий нашу планету, с площадки у которого открывается вид на правый берег Оки и автомобильную развязку. Облик города – брежневско-хрущевский, о современности напоминают разве что коробки торговых центров. А чему удивляться, если бюджет города Калуги в 2018 г. составил 7 млрд рублей, из которых 70 % тратится на социалку[9]? А если отъехать от областного центра километров за 30, сквозь геометрически строгие силуэты технопарков, то полумертвые деревни вообще ничем не будут отличаться от брянских аналогов.

Но все-таки, может быть, Артамонов и его команда затеяли историю с «чудом» ради собственных карьер? Калужский губернатор вроде бы в большом почете, в отличие от брянского коллеги Денина, который в 2014 г. лишился должности «в связи с утратой доверия», а в 2015-м получил 4 года общего режима за манипуляции с бюджетными средствами. Но и волшебник Артамонов в Москву ведь не уехал. Более того, после всех своих успехов он работает, как на вулкане. И не исключено, завидует нынешнему губернатору Брянской области Александру Богомазу, который спокойно властвует и не знает многих его проблем.

Разумеется, трудяга Артамонов ни капли не виноват в возобновлении холодной войны России с Западом, вследствие которой иностранные инвесторы задумались об уходе. Положа руку на сердце, западные концерны со старта не собирались прийти в Россию на века. Они размышляли примерно так: пока цена на нефть высока, а российские банки имеют доступ к дешевым кредитам, на одной седьмой части суши будет твориться потребительский бум. И сколько-то лет эта красота точно продлится. А значит, есть смысл строить в России сборочные цеха, которые в случае изменения условий можно будет с минимальными потерями оставить. Все равно высокотехнологичные компоненты будут импортироваться, а большая часть прибавочной стоимости оставаться за границей. Но для конечной цены авто очень важно получить в России таможенные и налоговые льготы.

Новое калужское чудо заключается в том, что к середине 2018 г. ни один иностранный инвестор из Калуги так и не ушел. Хотя все автогиганты сократили объемы производства и уволили часть персонала. Поскольку на автокластер приходилось 46 % ВРП Калужской области, Артамонова стали критиковать: зачем, дескать, сложил все яйца в одну корзину[10]? Как будто кто-то на его месте, будучи в здравом уме, мог отказаться принять на своей территории завод Volkswagen. Или другая претензия к губернатору: зачем позволил закрыться традиционным предприятиям, которые давали работу калужанам с советских времен: мясокомбинату, молокозаводу, хладокомбинату, макаронной фабрике, фабрике «Аккорд», производящей пианино для школьных классов музыки, и заводу «Кристалл», известному производителю водки? Хотя очевидно, что закрыл их не Артамонов, а шумпетеровское «созидательное разрушение», конкуренция и падение спроса на пианино и бухло, критики не преминули заметить: почему пробивал льготы для басурманских заводов, а не для отечественного производителя макарон?

На критику Артамонову, может, и было бы начхать, если бы политическая оппозиция не зачастила в Калугу ради проведения митингов и участия в выборах всех уровней. И снова боком вышла стратегия развития. В депрессивном Брянске оппозиции рассчитывать особо не на что, а в Калуге заводские инженеры и квалифицированный пролетариат способны воспринять аргументы митингующих: дескать, для чего вы строили заводы, если все налоги забирает Москва?

Для Москвы Калуга стала превращаться в политически нестабильный регион, а ответственность тут, согласно старым правилам игры, – на губернаторе. Тем более у Калужской области стал стремительно расти государственный долг, и у начальства наверняка возникло подозрение, а не исчерпал ли дядя Толя Артамонов свои идеи и фарт? Во всяком случае, когда губернатор попросил у центра реальной финансовой поддержки, ему не далось.

И как тут не позавидовать брянскому коллеге Богомазу, у которого бюджет оказался больше калужского! Это не шутка: расходы Брянской области в 2018 г. составили 55 млрд рублей, а Калужской – 53,2 миллирада. Как такое возможно, если ничего похожего на экономическое чудо в Брянске не происходит, а Калуга за последние два года умудрилась создать у себя новый фармацевтический кластер, который скрасил потери от упадка автопрома? И население у соседей сопоставимо по численности: 1,2 млн и 1 млн человек. Все очень просто: Богомаз получил в 2018 г. дотации из Москвы на 12,8 млрд рублей[11]. А Артамонову дали 200 млн, почти что ноль, поскольку он умный хозяйственный мужик и наверняка сам что-нибудь придумает. И какой вывод должны сделать из этого другие губернаторы?





Инвестор здесь не ходит




Если посмотреть на карту, Псковская и Новгородская области покажутся мечтой для инвестора. Ближайшая к границам Евросоюза часть России. На полпути между Москвой и Петербургом. Свободной земли завались, есть и квалифицированная недорогая рабочая сила. Политика импортозамещения дает шанс заменить прибалтов и белорусов на рынке сельхозпродукции. Да еще и возможности для туризма неплохие: Псковский и Новгородский кремли, крепости в Изборске и Порхове, Пушкинские горы, сотни древних храмов и недобитых дворянских усадеб. Тем не менее Псков и Новгород в последние 25 лет столь активно деградировали, что всерьез звучат призывы укрупнить их в один субъект. Хотя каждая из областей по площади больше соседней Эстонии.

Доходы бюджета Псковской области в 2017 г. составили 21,7 млрд рублей, дефицит -2,1 миллиарда. Принимая эти скорбные цифры (у соседней Тверской области, например, доходы выше более чем в два раза), областные депутаты не уставали повторять, что рассчитывают на федеральную субсидию в 5 млрд рублей. В итоге из Москвы пообещали меньше 3 миллиардов. Самая большая статья тут – реконструкция сельских дорог за 338 млн, а остальное тонким слоем на софинансирование всего подряд: от закупки лекарств до пристройки к ДК в Бежаницах, которую пристроить своими силами никак не получается. Каждый год центр дает Псковщине все меньше, а госдолг области достиг 92,3 % собственных доходов[12].

Почему же все так плохо? Смотрим, кто больше всех зарабатывает для областной казны. Крупнейший налогоплательщик – ОАО «Псковвтормет», перечислившее в казну 152 млн рублей. Для сравнения, флагман Мурманской области «Апатит» заплатил 6,5 млрд, в Карелии «Карельский окатыш» – 1,5 миллиарда. Судя по размещенной на сайте информации, главный псковский кормилец является предприятием по сбору и переработке металлолома[13].

А как поживает, например, Псковский завод радио-деталей, который в советские времена обеспечивал работой более 12 тыс. человек? Оказалось, предприятие растащили – сегодня на нем работает в десять раз меньше людей. Показательно, что радиозавод пережил самые проблемные постсоветские времена, и к 1998 г. имел оборот больше, чем при СССР. Уже в сытые годы за акции градообразующего предприятия началась борьба между полукриминальными структурами, близкими к таможенному бизнесу. А что же чиновники – стояли и смотрели? Нет, они активно участвовали в драке, не видя смысла бороться за завод, которому тяжело давалась конкуренция с корейцами и китайцами. Сегодня в Архангельской области крупнейший налогоплательщик – ЦБК, в Калининграде – филиал «Лукойла», в Смоленской и Новгородской областях – производитель минеральных удобрений, в Карелии – добытчик и переработчик железной руды. Тут все понятно: бумагу, пиломатериалы, нефтехимию, железо и удобрения продать проще, чем станки или приборы. В итоге псковский радиозавод совсем немного не дожил до перевооружения армии, до пиковых бюджетов «Роскосмоса» в 2005–2014 годах. Мог бы хорошо зарабатывать на госзаказе и кормить тысячи псковичей.

В брежневские времена в Пскове пытались создать кластер высокотехнологичных производств, младшего партнера питерских и рижских гигантов. А сегодня по уровню развития науки и инноваций Псков на дне общероссийских рейтингов. На исследование и разработку новых продуктов, услуг и производственных процессов в области в 2015 г. потратили 9,5 млн рублей – меньше всех в СЗФО. У соседей в Новгороде другой порядок -779 млн рублей. Но настоящий шок вызывают затраты Пскова собственно на науку – 337 тыс. рублей, из них на зарплаты ученых – 115 тыс. рублей за год. В Москве это зарплата менеджера средней руки за месяц, но, согласно подсчетам Росстата, в Псковской области 35 научных сотрудников.

Кроме того, Псковщина – один из трех субъектов, где нет ни одного доктора наук и всего 157 аспирантов. У соседей тоже негусто: в Карелии и Калининградской области по одному доктору наук, в Новгородской области их пять[14]. Преподаватель вуза в Пскове в первом полугодии 2016 г. был самым бедным в регионе с зарплатой в 31 тыс. рублей, а научный сотрудник получал и вовсе 17 тысяч. А теперь поставьте себя на место инвестора. Если местная власть умудрилась довести до такого состояния родной регион с некогда мощным кадровым потенциалом, то что хорошего ждет здесь вас – чужака с деньгами?

На Псков и Новгород интересно взглянуть поближе как раз потому, что здесь вся надежда на Москву. Чаще всего, у назначенного Кремлем губернатора нет ничего общего с местными элитами, но ему надо как-то с ними договариваться: оставлять делянку для заработка, идти на компромиссы. Главное условие дружбы – не приводить крупняк со стороны, который создаст «коренным» конкуренцию. Вместо привлечения инвестора региону разумнее всюду показывать минус и требовать от Москвы «на бедность».

В 2017 г. в Новгородской области как раз сменился губернатор: 65-летнего Сергея Митина поменяли на 37-летнего Андрея Никитина. Оба они к Новгороду отношения не имели – Москва не хочет рисковать и поставить местного. Еще не забылось, как в ельцинские времена законно избранный губернатор Михаил Прусак решил опереться на крепких бизнесменов области. А те оказались бандитами и загнали «дядю Мишу» в угол. Сложилась система, при которой авторитет Коля Бес мог прийти к вице-губернатору в кабинет посреди совещания и при всех начистить ему пятак. А авторитет Реча, по слухам, забил насмерть безопасника лучшей гостиницы прямо в холле на глазах десятков свидетелей – и никто не заявил в полицию[15].


Молодой варяг Никитин сразу заявил, что одной из задач развития региона в 2017 г. «будет постановка более амбициозных целей». Многие новгородцы только усмехнулись: Митин тоже часто говорил о развитии судоходства по реке Волхов, проекте тракторомобиля или «аэропорте подскока» в Кречевицах. Понятно, что при всех вышеперечисленных обстоятельствах денег на это никогда не будет. Вот и Никитин со старта заявляет, что главными приоритетами для Новгорода будут туризм, инвестиции и бизнес. «Считаю важным убрать все ограничения, все барьеры для предпринимателей, дать им возможность построить малый, средний, а там, может быть, и крупный бизнес», – молвил и.о. губернатора[16]. А что в реальности?

Еще в конце того лета о намерении покинуть область заявил один из крупнейших бизнесменов – президент обувной компании Zenden, уроженец новгородской деревни Заручевье Андрей Павлов. Сворачивая финансирование детского военно-патриотического лагеря «Вымпел» в родном Заручевье, предприниматель, плативший в областной бюджет более 100 млн рублей, назвал причиной исхода штрафы финнадзора и налоговой «на ровном месте». Павлов порекомендовал руководству Новгородской области «не питать иллюзий» по поводу привлечения капиталов в регион: «У меня много компаний и много друзей – владельцев компаний. Слава Богу, никому не посоветовал и сам через неделю ухожу»[17].

Инвестор, прежде чем построить любую будку на Новгородчине, должен пройти 200 согласований. В Великом Новгороде, например, требуют разрешение от троллейбусного депо, а в Крестецком районе введено 19 дополнительных согласовательных процедур[18]. И вроде бы это не проблема централизации власти – сами местные умудрились создать такие условия, что инвестору проще вложиться в Москву, Тверь или в Прибалтику. Но все-таки маразм начался, когда местные стали брать пример с федеральных ревизоров. А предприимчивый человек решал, что выгоднее устроиться на госслужбу, а не создавать собственное дело. Для государства этот выбор, свершающийся в неподвластной ему голове, судьбоносен: самые хваткие и честолюбивые решают не зарабатывать и платить налоги, а, наоборот, самим получать их в виде зарплаты и привилегий.

В местных СМИ писали, что новгородцы «страшно заинтригованы» пришествием нового губернатора. Хотя с чего бы им ждать чудес. Примерно через год утряслась кадровая чехарда, но люди Никитина оказались удивительно похожими на людей Митина. Никакого роста собственных доходов у области не предвидится – скорее, наоборот. Например, с 2017 г. Москва пересмотрела в свою пользу нормативы акцизов на нефтепродукты. Теперь регионы будут получать не 88 %, а 61,7 %, и бюджет Новгородской области потеряет на этом 724 млн рублей[19]. Как скоро варяг поймет, что работа на перспективу, мягко говоря, затруднена? Тем более неподалеку прекрасно себя чувствовал псковский коллега Андрей Турчак, в конце 2017 г. ушедший в Москву на повышение. Ему позорная отставка и нары не грозили: во-первых, он из уважаемой в Питере семьи, а во-вторых, четко брал под козырек любые указания из центра.

В 2013 г. губернатор Турчак объезжал сельские волости, рекламируя кандидата от партии власти на пост главы Псковского района. Заехал и в деревню Ершово на открытие новой газораспределительной станции. Тут-то к командирскому телу пробилась старушка Валентина Васильевна Федорова: дескать, их деревню Малую Остенку не подключили, пожалели 600 метров трубы. А раз так, то и на выборы идти не стоит. Присутствие телекамер обязывало ответить что-то царственное. «А что Сашка сказал?» – кивнул Турчак на вице-губернатора Александра Кузнецова. «Сказал, что сделают, когда бабка помрет…», – бодро сообщила Федорова. Кузнецов, конечно, начал спорить, пообещал к 2014 г. вопрос решить, а его патрон пророчествовал: «Доживете, доживете. А я к вам еще на пирог приду». Федорова умерла три года спустя, а газоснабжения в Малой Остенке так и не появилось. Губернатора в гости она тоже не дождалась[20].

Но какой спрос с подневольного человека? Псковщина особо отличилась по части оптимизации здравоохранения – это когда закрывают больницы или их отделения. Предлог может быть самым благородным: например, хотят улучшить жизнь роженицам, открыв в Пскове современный перинатальный центр. И под этим соусом закрывают районные роддома – плевать, что «скорая» не довезет женщину по ухабам за 200 километров. Росстат подсчитал, что на Псковщине умирают 1 791 человек на 100 тыс. населения, что выше среднего по стране почти на 500 человек. На 100 родов 74 аборта (3-е место в России). По уровню доходов населения Псков на последнем месте, а связь прямая: чем хуже обеспечение, тем меньше женщин решаются рожать[21].

Столь же рьяно исполняются рекомендации Москвы по «повышению эффективности образования». В Невельском районе в середине учебного года администрация решила объединить школьников не по возрасту, а по предметам. Четырем разновозрастным классам «литераторша» должна рассказать сначала про метафоры в «Аленьком цветочке», перейти к образам городского дна у Достоевского, потом разразиться «Евгением Онегиным» и наконец отправиться на бал к Воланду в образе Маргариты. А экономия в том, что учителю-ведьме платят за один урок, хотя она должна написать к нему четыре учебных плана. Жаль только, что на каждом учителе можно сэкономить 3 тыс. рублей в месяц, а на зарплаты педагогам не хватает около 3 миллионов. И все, что возможно просто закрыть, давно закрыто.

Но указания из центра еще ужать расходы не прекращаются, а отказаться нельзя. Глава Дедовичского района Игорь Гуменюк – душевный открытый мужик с усами. В 2011 г. выдвигался от партии «Яблоко», обещал до конца сражаться за сохранение местной больницы, где работал замом главного врача с 1988 г. до самых выборов. Весь район проголосовал за Гуменюка, который не только не спас свою больницу, но и предложил депутатам ликвидировать либо интернат при общеобразовательной школе № 1, либо филиал средней школы № 2 в деревне Сосонка. Казалось бы, как можно закрыть интернат? Куда девать воспитанников? Но опытный врач уверял, что некоторые родители из меркантильных соображений сдают детей в интернат, чтобы сэкономить на их пропитании. А если депутаты одобрят оптимизацию, то придется уволить лишь воспитателя, двух его помощников да прачку, которая обстирывает всю школу, где более 400 учеников. Зато для районного бюджета удастся сэкономить 570 тыс. рублей. К слову, сам Гуменюк задекларировал годовой доход 798 тыс. рублей, его супруга – 520 тысяч[22].

По жизни, что тут злодейского? Главе района говорят в области – выравнивай бюджет. От губернатора того же самого требуют в Москве. А как его выравнивать, если доходы падают, центр добавляет новых обязательств, попутно выгребая из областных бюджетов налоговые крохи? А сам губернатор, несмотря на машину с мигалкой, – та же прачка, которую могут уволить в любую минуту. Конечно, он понимает, что в субъекте, где нет ни образования, ни здравоохранения, ни науки, не только невозможно развитие, но даже выживание затруднено. Какая работа на перспективу, если на той же Псковщине половина кредитов – коммерческие? То есть берут на невыгодных условиях, просто чтобы выжить. В выживании тоже нет ничего циничного. Цинизм – это когда псковские власти вдруг разворачивают кампанию по привлечению в регион инвесторов. Вот на этом месте надо либо снять крестик, либо надеть трусы.

Понятно, что из столицы пришла вводная «повысить привлекательность». «Работа с инвесторами не должна сводиться к проведению ярмарок, созданию сайтов и прочему. Вы лично сопровождаете каждого, ножками, носите их бумаги, индивидуально решая проблемы каждого», – заявил подчиненным Турчак в конце февраля 2017 года[23]. Губернатор прошелся по системе электронного документооборота, где разрешительные бумаги согласуются месяцами: «Если в 2017 году не будет динамики, начнут лететь шапки». Но разве это все не было очевидно в 2009 г., когда Турчак пришел на должность? Разве тогда нефть не стоила 130 долларов, а инвестиции не текли рекой? И разве можно выбрать худший момент для охмурения бизнеса, чем сегодня? Ведь бабушка уже давно умерла.

По всей видимости, и сам губернатор Турчак это прекрасно понимал. И, имея отменную номенклатурную фору, добился перевода в Москву с повышением, став сенатором. А его преемник на Псковщине ежедневно ломает голову, как «показать динамику» к концу года.

Конечно, можно продать уцелевшие леса или городские газораспределительные сети, как планируют в 20-тысячном Острове. А что дальше? Как убедить серьезного предпринимателя, который создает рабочие места на десятилетия, что матерые кровососы станут нежными спаниелями по одному только указанию из Москвы? Что разоренные без единого выстрела школы, больницы, заводы и НИИ никак не помешают ему собрать продвинутый коллектив? Что экономящая на прачках область вложит сотни миллионов, дабы обеспечить ему коммуникации? И у преемника наверняка закрадывается мысль, что самый надежный выход – это радовать московское начальство и просить субсидии на бедность.





Регионы просят огня




Эта книга нисколько не претендует на оценку такого масштабного и многоликого явления, как централизация власти в России в обывательских терминах «хорошо – плохо», «полезно – вредно». К слову, оборотами вроде «общее благо», «всеобщая польза» оперируют обычно популисты и аферисты. Кто-то всегда ущемлен или насторожен. Трудно вспомнить хоть одну реформу или политический акт, которые приветствовало бы все население от министра до конюха. «Великие реформы» при Александре II были встречены браунингами и бомбами народовольцев, а сам Царь-освободитель, заикнувшись в 1856 г. об отмене крепостного права, тянул со своим Манифестом целых пять лет. А дотянув, держал с запасного хода дворца оседланных жеребцов – «Баязета серого и Адраса бурого»[24]. Сегодня александровские преобразования признаются наиболее последовательными и удачными в нашей истории, они едва не спасли Российскую империю от краха.

«За кадром» подписания Декларации независимости США 1776 г. остались сотни тысяч британских лоялистов, уходящих в сторону канадской границы[25]. И даже Славной революцией 1688 г., которую в наших учебниках упрямо именуют просто «буржуазной», остались недовольны широкие слои англичан: мол, пришедшие к власти голландцы угробят нашу старую добрую Англию[26]. Разглядеть перспективы в вихре перемен всегда непросто.

Весьма соблазнительно оценивать последствия централизации по всем известному критерию – сколько выходит денег на душу населения. Дескать, если реальные доходы населения растут высокими темпами, то, значит, и централизация себя оправдала. Бывший замглавы Минфина Сергей Алексашенко пишет, что первые годы президентства Владимира Путина были многообещающими. Новый Налоговый кодекс ввел плоскую 13 %-ную шкалу подоходного налога. Земельный кодекс узаконил частную собственность на землю, что стимулировало экономическую активность в сельском хозяйстве. Новый Трудовой кодекс снял ряд архаичных ограничений, унаследованных от плановой экономики. Как следствие, реформа электроэнергетики привела к росту инвестиций в важнейшем секторе[27].

Удачно сложились и внешние факторы. Дефолт 1998 г. резко снизил уровень зарплат в России. А значит, производить у нас за рубли и экспортировать за доллары стало страшно выгодно – что нефть, что пшеницу, что лес. Потом понеслись вверх цены на энергоносители: с 28 долларов за баррель в 2000 г. до 120 долларов в 2005-м. Рост зарплат потянул потребительский бунт и жилищное строительство. Но, пока народ обрастал собственностью и думал, что рост теперь навсегда, Москва прибирала к рукам власть.

О подноготной российской политики написаны вдумчивые и информативные книги Михаила Зыгаря, Дмитрия Травина, Станислава Белковского, Владислава Иноземцева, Джона Кампфнера. И нет смысла снова подробно рассказывать, кто за кем стоял и чем продиктованы отдельные высочайшие указы. Важно лишь напомнить, что в первые постсоветские годы регионы, особенно национальные республики, получили максимум полномочий, а налоговые поступления делились с федеральным центром примерно пополам. Губернаторы составили мощную фронду в Совете Федерации (верхней палате парламента), а после 1998 г. едва не отобрали у команды президента Ельцина власть, учредив избирательный блок «Отечество – Вся Россия». К бывшему премьер-министру Евгению Примакову и мэру Москвы Юрию Лужкову примкнули 24 члена Совета Федерации, включая глав Татарстана, Башкортостана, Ингушетии, Санкт-Петербурга. Неудивительно, что команда Владимира Путина, преемника Ельцина, воспринимала губернаторов-тяжеловесов как естественных конкурентов[28].

Советский Союз был по факту унитарным государством, где не существовало никакого законодательного разделения прав и ответственности между центром и республиками. Бюджетного федерализма не было и подавно: все решал ЦК. Ситуация стала быстро меняться еще до распада империи. В августе 1990 г. Борис Ельцин сказал главам автономных республик: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить». Однако в принятой в 1993 г. новой Конституции независимой России не прописано четкого разграничения полномочий между регионами и центром.

Если бы Россия унаследовала от Союза сколько-нибудь значимую часть законодательства, тогда все спорные вопросы можно было бы решать «как раньше». Но российское законотворчество велось с чистого листа. И каждый понимал его, как хотел. К началу 2000 г. Минюст констатировал, что каждый пятый принятый в регионах закон противоречит федеральным нормам[29].

Еще в декабре 1999 г. губернаторский блок проиграл выборы в Госдуму, а Примаков не стал выдвигаться в президенты. Воспользовавшись замешательством, Кремль начал погром региональной самостоятельности. Владимир Путин отменил своими указами ряд областных законов, а потом объединил субъекты в федеральные округа. У губернаторской власти появился противовес – полномочный представитель Президента РФ в округе. С губернаторами перестали согласовывать назначение силовиков, а 4 из 7 полпредов были выходцами из МВД и ФСБ. Появлялся нехилый рычаг давления: например, губернатор Петербурга Владимир Яковлев досрочно ушел в отставку летом 2003 г., после того как уголовные дела были возбуждены на семерых его заместителей.

Если раньше в Совет Федерации «автоматом» попадали губернатор и глава парламента от каждого субъекта РФ, то с 2002 г. их заменили назначенные Москвой представители. А после теракта в Беслане в сентябре 2004 г. были вовсе отменены губернаторские выборы. Отныне стало так: президент вносит региональному парламенту своего кандидата и в случае троекратного неутверждения имеет право парламент распустить.

Апогеем региональной политики Кремля стали майские указы 2012 г., окончательно сломавшие регионам хребет. Президент Путин выдал губернаторам 218 поручений, касающихся преимущественно социальной политики[30]. Например, зарплата учителей должна равняться средней по региону и не опускаться ниже этой планки. Врачи и вузовские преподаватели должны получать вдвое больше среднего по региону. Центр надеялся таким образом сформировать в провинции лояльный электорат из бюджетников, которые благодарны за постоянную индексацию доходов. Одновременно у губернаторов изымались последние «бюджеты развития». Минфин прикинул, что исполнение указов обойдется субъектам более чем в 2 трлн рублей, а на компенсацию этих издержек центр выделяет крохи: к примеру, в 2015 г. – 80 млрд рублей. Уже через два года после публикации майских указов Счетная палата констатировала: каждый шестой субъект РФ находится на грани банкротства – то есть его госдолг превышает собственные годовые доходы.

В ответ правительство предложило не впадать в панику и кивало на испанские провинции Валенсия и Каталония, у которых объем долга превысил 200 % годовых доходов. В ряде германских земель ситуация не лучше, однако это не мешает нормальному течению жизни и развитию хозяйства. Но в Европе большинство кредитов долгие и дешевые: например, под 2 % годовых на 30 лет. Поэтому Каталония спокойно тратит на обслуживание своего долга 1,5 % бюджета и в ус не дует. А в России кредиты дорогие и короткие – не успели попользоваться, а уже надо отдавать. А на обслуживание долгов уходит 10–15 % расходов областного бюджета[31]. Кремль такая ситуация до поры устраивала: губернаторы уже давно не строят никаких заговоров, а покорно ждут в приемных федеральных чиновников.

Оправдывая новый виток централизации при Владимире Путине, власть уверенно стоит на том, что спасла страну от распада в конце 1990-х, взяла под контроль коррупцию на местах и аккумулировала средства для важнейших реформ. В марте 2015 г. впервые в новейшей истории главу региона увезли в столицу в наручниках. А на суде губернатор Сахалинской области Александр Хорошавин получил 14 лет лишения свободы[32]. Телезрителям показали миллиард рублей наличными, которые госслужащий хранил дома, и «лексус», который он подарил приглянувшейся путане. Парадокс в том, что именно при Хорошавине Сахалин вырвался в лидеры среди российских регионов по уровню доходов населения. Хотя, в отличие от Калужской области, роль эффективного менеджмента сыграл случай.

95 % доходов Сахалина – от нефти и газа. Нефть здесь начали добывать еще японцы, а после распада СССР «Роснефть» со товарищи докачивали старые кормушки. Хотя давно было известно, что сахалинский шельф сказочно богат, собственных инвестиций на его освоение не предвиделось. И в 1990-е Москва легко пустила туда иностранцев на основе СРП (соглашения о разделе продукции). Их суть в том, что корпорации вкладываются в обустройство месторождений, а налоги начинают платить, когда отобьют свои вложения.

За десять лет российская сторона получила около 800 млрд рублей. Но еще в 2009 г. областному бюджету доставались крохи нефтегазового пирога. Почти 93 % доходов от экспорта забирали федеральный центр и международные корпорации. Местные жители, не стесняясь, называли такой подход колониальным. Но договор в 1990-е гг. был составлен таким образом, что, когда инвесторы выйдут в ноль, 75 % налога на прибыль достанется Сахалину. И этот счастливый миг совпал по времени с приходом команды Хорошавина.

Деньги пошли рекой, областной бюджет за два года вырос вдвое. Начинающему врачу платили 80 тыс. рублей зарплату, плюс 800 тыс. подъемных единовременно, плюс по 1 миллиону ежегодно на специальный сертификат, по которому можно впоследствии купить жилье в любом уголке России. Поэтому, когда на чиновничий новогодний сабантуй выписали из Москвы ансамбль «бурундийских барабанщиков» за 490 тыс. рублей, островитяне особо не возмущались: «Ворует? А кто здесь не вор?» По версии следствия, на этих шальных деньгах Хорошавин и выстроил свои схемы – отсюда и миллиард налом в губернаторском жилище. Но для многих сахалинцев все наоборот: миллиард налом как раз и лежал для москвичей – чтобы дали Сахалину и дальше нормально развиваться. Но все же наиболее разумной выглядела налоговая версия: Хорошавин посмел не послушаться Москву в вопросе перераспределения доходов от СРП и был наказан в назидание другим губернаторам.

И действительно: в 2017–2018 гг. мы увидели процесс раскулачивания Сахалина. Минфин подтвердил, что предполагается изменить норматив зачисления налога на прибыль по СРП с 25 % до 75 % в федеральный бюджет. А раньше три четверти денег оставалось в регионе.

За пределами Сахалина раскулачивание не вызвало ровно никаких эмоций. Российская школьная программа по истории обожествляет централизацию власти и финансовых потоков. В учебниках нет ни строчки сочувствия к регионам, которых «сильные государи» Петр I и Иван IV лишали самостоятельности и выжимали до нитки в целях некоего «государственного блага». За бравурными главами об основании блистательного Петербурга потерялся Архангельск, который Петр начисто разорил приказом не принимать иностранные корабли, чтобы те скорее пошли в новую столицу.

Централизация власти в небольшой республике вроде Беларуси не выглядела бы такой абсурдной. А в России, растянувшейся на 11 часовых поясов, она способна снизить экономическую эффективность. Вот утром перед проходной завода в Иркутске стоит грузовик, а на вахте областной администрации безнадежно дремлет командировочный. Их остановил знакомый каждому сибиряку ответ: «Москва еще спит». Это значит, что грузовику для начала погрузки-разгрузки нужно разрешение столичного офиса. А когда в Иркутске 9 утра, в Москве – 4 часа ночи. Может ли региональная экономика нормально функционировать, когда 90 из 100 крупнейших собственников – за пределами области, а иркутские чиновники боятся подписать что-либо без «согласования с центром»? Интересно ли вкладываться в регион, где губернатора, словно прачку, могут поменять в любой момент? А за новым назначенцем последует капитальный пересмотр всех прежних правил и договоренностей?

В эффективность московской политики сибирякам мешает поверить и близость Китая. Возьмите для сравнения Благовещенск, по соседству с которым на китайской стороне Амура вырос 1,8-миллионный город Хэйхэ. Вырос в буквальном смысле: его образовали решением Госсовета КНР в 1980 г., а сейчас здесь километры богато освещенных небоскребов, мостов, виадуков. С 2004 г. гражданам России открыт безвизовый доступ в образованную в Хэйхэ зону свободной российско-китайской торговли, и они могут сами судить, какая из сторон по-хозяйски распорядилась дивидендами от этой торговли; кто вкладывается в будущее, а кто просто «качает бабло». В Благовещенске живут 224 тыс. жителей, что на уровне 20-летней давности. Его архитектура осталась брежневско-хрущевской. А безработное население берется за любую работу. На смену предприимчивым челнокам первых постсоветских лет пришли студенты и пенсионеры, оформляющие мелкими партиями чужой груз.

Но вот вам здрасьте: Китай тоже централизованная держава, управляемая Политбюро ЦК Компартии. Почему же китайцы видят смысл вкладываться в свою страну, а россияне нет? Потому что Поднебесная вначале вырастила корову, и только потом заговорила о повышении надоев. Китайские коммунисты не слишком боятся сепаратизма и оставили провинциям львиную долю собираемых налогов. Право собственности надежно защищено, а коррумпированных чиновников расстреливают. Это не значит, что коррупции нет: просто она находится на безопасном для экономики уровне, потому что чиновник не чувствует себя хозяином положения.

Сама по себе централизация власти – еще не приговор. Практически все страны применяли ручное управление, начиная с Англии в XVIII веке. Им пользовались США после Великой депрессии, Япония, Франция, Южная Корея, «азиатские тигры». Как говорит профессор МГИМО Владимир Осипов, чаще всего к ручному управлению прибегали в кризис, поддерживая своих производителей. Цель у всех была одна – преодолеть системный сбой в экономике: «Ручное управление обычно проходит три этапа. Первый этап – закрытие внутренних рынков и создание условий для импортозамещения. Второй – определение, кто из отечественных производителей выпускает более или менее качественную продукцию, их поддержка для вывода продукции на уровень мировых требований. И третий – выращивание «национальных чемпионов», которые выходят на внешний рынок и встраиваются в мировую конкуренцию»[33].