Мойте руки перед бедой
Часть 11 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Кого? – с недоумением ответил вопросом на вопрос приятель.
– Нет-нет. Это я так, – быстро отреагировал Семён. Он испугался, что его примут за психического больного и в несколько шагов, как ни в чем не бывало, догнал собеседника.
– Вы не ощущаете запах табака? – спросил Тимофей Иванович.
– Ничуть, – отозвался Свистунов. Он лукавил, ему действительно показалось, что кто-то курил трубку, но вида не подал.
В столовой пахло молочной манной кашей и какао, хотя в действительности давали тушёную капусту и чай. Капуста была неотъемлемой частью ежедневного рациона в столовой учреждения. Если завтрак ещё отличался некоторым разнообразием, то обед таковым качеством не обладал. На первое, как правило, давали борщ, а попросту капусту с водой; на второе капусту без воды; на третье это была вода без капусты. Ужин всегда состоял из картофеля или капусты с рыбой. Сахар подавался только кусками.
Бося и Полковник уже позавтракали, но не спешили уходить. Бося поднялся с места и пересел поближе к новому приятелю Свистунова. Пока Тимофей Иванович ковырял ложкой капусту в алюминиевой тарелке, Семён Семёнович внимательно наблюдал за происходящим. Свистунов принялся отламывать куски хлеба от оставшейся буханки – ножей и вилок здесь не полагалось. Тимофей Иванович положил ложку и поднял глаза. Приятели посмотрели друг на друга, засмеялись и одновременно отодвинули тарелки.
– Придется ограничиться малым, – констатировал Семён и придвинул кружку с чаем.
В результате Бося стал счастливым обладателем двух дополнительных порций капусты.
– Ну, что ж дело привычное, – согласился Тимофей Иванович, макнул кусочек сахара в чай и отправил его в рот.
Приём пищи, как правило, проходил организованно, и в строго определенное время столовая закрывалась, но сегодня правила были нарушены. Двери до сих пор оставались открытыми, и помещение стало наполняться людьми.
Тимофей Иванович с удивлением огляделся и произнёс:
– А чего это происходит?
– Однако-сь, свободолюбивый люд на «марш» начали собираться? – предположил Свистунов.
– А не рановато? – засомневался Тимофей Иванович.
– Вот и я тоже думаю. Посмотри, как наши «пассажиры» оживились, – Семён незаметно указал на Босю и Сергея Ильича, которые уже сидели в первых рядах, чинно положив руки на колени. Кухонные работники из числа больных шустро убирали грязную посуду, остатки пищи и насухо вытирали столы. Тётя Фрося, как могла, быстро протирала пол в проходах. Суета нарастала с каждой минутой. За раздачей поставили несколько стульев. Все места на длинных скамейках уже были заняты, а желающие поучаствовать в мероприятии всё прибывали.
Среди толпы больных Свистунов заметил Костю-«Крысолова» и несколько охранников во главе со своим начальником Куроедовым. Стол на раздаче застелили кумачом, и стало понятно, что мероприятие предстоит не стихийное.
13
Собрания в психиатрической лечебнице случались довольно часто. Как минимум один раз в месяц происходили различного рода сборища, но в основном это касалось кадрового состава врачей, администрации и прочего обслуживающего персонала. Процедура была отработана до мелочей, роли распределены, решения подготовлены, но исполнять их было вовсе не обязательно. Гораздо важнее был собственно протокол, зафиксированный на бумаге, как свидетельство того, что мероприятие состоялось. У главного врача был даже заместитель, который отвечал за такие собрания.
Виталий Иванович Быков, заместитель главного врача, любил своё дело. В своё время Быков получил образование филолога, поэтому считался специалистом во всех сферах деятельности, и это давало ему возможность участвовать во всех процессах учреждения. Целый день он трудился в поте лица. Его можно было увидеть на кухне, где Виталий Иванович следил за соблюдением приготовления пищи, а потом контролировал её качество; в ординаторской, где он давал дельные советы даже врачам; в палатах, беседующим с больными и сестринским персоналом во время процедур. Короче говоря, Быков переживал за всё, но ни за что не отвечал.
После того, как руководству стало известно о проведении «марша здоровья», оно попыталось найти инициатора, но сделать это не удалось. Тогда было принято решение возглавить митинг. Именно с этой целью начало собрания назначили на пару часов раньше и поручили это дело Виталию Ивановичу, который с присущим ему рвением взялся за дело.
Сейчас Быков стоял за столом и аккуратно выставлял на красную скатерть графин и несколько гранёных стаканов. Потом обернулся в цех к поварам и попросил наполнить графин кипячёной водой.
Подготовка закончилась, заместитель главврача трижды хлопнул в ладоши, взмахнул рукой и с воодушевлением запел гимн. Зал нестройно подхватил. Чтобы побудить хор к активности, Быков принялся энергично размахивать руками, но это не возымело действия. Наконец он сделал жест, призывающий к завершению песнопения, и зал весело выдохнул финальную фразу: «…славься, страна, мы гордимся тобой!»
Виталию Ивановичу намеревался председательствовать на собрании. Должность эта была выборная, но среди присутствующих уже находился человек, которому поручили выкрикнуть его фамилию. Быкову оставалось лишь мгновенно поставить предложение на голосование, что и было с успехом проделано. Аудитория голосовала всегда только «за».
Только что избранный председатель собрания облачился в маску «Бэсими-акудзё» – старого свирепого вожака длинноносых гоблинов тэнгу, мифических существ, обитающих в горах. Быков поправил неудобную маску, затем поднял руку вверх и громко произнёс:
– Тише, товарищи! Тихо! Нам необходимо избрать президиум. У кого будут предложения?
Из зала тот же человек, что предложил Быкова на должность, старательно зачитал по бумажке несколько фамилий. Без паузы тоном, не терпящим возражений, Виталий Иванович обратился к аудитории:
– Как будем голосовать, списком или пофамильно?
Зал привычно отреагировал: «Списком!»
– Делай раз! – скомандовал председатель собрания и толпа дружно вскинула руки, – Делай два! – руки опустились.
– Единогласно! – не глядя в зал, Быков озвучил результаты импровизированных выборов. Названные им люди загрохотали стульями и начали пробираться к столу президиума. По счастливой случайности они все сидели в первом ряду. Председатель опустил голову и принялся перебирать бумажки на столе. Из зала раздался нетерпеливый возглас: «Повестку оглашай, а то к ужину не управимся!».
– Так, минуточку! – Виталий Иванович поднял руку вверх, чтобы остановить крики недовольных и помахал листком бумаги, – Тут пришла директива сверху, и мы должны выбрать оппозицию.
– Это что это за зверь такой? – продолжал вопрошать всё тот же нагловатый голос.
– Несколько человек, а точнее пятеро, которые будут нам возражать и выражать иную точку зрения. Тексты они уже получили, – в качестве доказательства Быков предъявил бумажку с гербовой печатью.
– А у нас нет иной точки зрения! – задорно выкрикнул кто-то из больных, но тут же испуганно умолк.
– Давай, выбирай. Только по-быстрому, – снисходительно отозвался зал. Собрание было единственной возможностью вести себя с начальством в достаточно фривольной манере, которая служила доказательством существования демократии в больнице. Пять заранее назначенных человек поднялись со своих мест и уселись на уже приготовленные стулья поодаль от стола президиума.
Свистунов изредка посматривал на Тимофея Ивановича, а тот был очень удивлён происходящим в столовой. Скорее всего, он впервые участвовал в подобном действе и внимательно наблюдал, что будет дальше. Семён прекрасно знал порядок ведения собрания, знал, чем всё закончится и был огорчён лишь тем, что не успел сбежать до начала театрализованного представления.
Тем времен Быков продолжил уверенно вести собрание и громко произнёс
– Итак, утверждаем повестку дня. Нам предстоит сегодня обсудить некоторые недостатки в порядке обслуживания больных во время терапевтических процедур. Это первое, второе – разное. Голосуем! – и без паузы воскликнул: – Единогласно!
Возражений не было. Быков снял маску «Бэсими- акудзё», напялил вместо неё «Сякуми» – женщины, имеющий богатый жизненный опыт и принялся достаточно быстро зачитывать доклад, не обращая внимания на аудиторию. Он вполголоса бубнил текст, а зал в свою очередь также не мешал ему делать своё дело. Все сидели тихо и смирно, терпеливо ожидая окончания речи председателя собрания. Оппозиция уткнулась в бумажки, готовясь к возражениям и предложениям.
Свистунов внимательно наблюдал за Босей и Полковником. Они оба пребывали в странном возбуждении. Больничный гений порывался подняться, а Сергей Ильич удерживал его и что-то шептал ему на ухо. Возня свистуновских соседей по палате не осталась без внимания окружающих людей. Больные начали оборачиваться в их сторону. Те, кто сидел дальше вытягивали шеи, пытаясь увидеть источник шума. Наконец докладчик перестал читать, строго посмотрел на Сергея Ивановича и Босю.
Полковник не выдержал, вскочил и крикнул Быкову: «Что уставился? Ты свои генитальные идеи брось!» Зал захохотал, а Сергей Иванович тут же поправился: «Тьфу, то есть гениальные идеи, я хотел сказать». Полковник лукавил. Он прекрасно осознавал, что говорил. Просто таким образом он хотел спровоцировать докладчика, а умышленной оговоркой обезопасить себя от неприятностей, которые могли последовать немедленно. Тем более, что Куроедов уже напрягся и приготовился дать команду подчинённым схватить его и отправить в карцер.
Смех в зале перевёл в ситуацию в разряд казусной, и расчёт Сергея Ильича полностью оправдался. Однако случилось непредвиденное. Непредвиденное Виталием Ивановичем. Как по команде в зале поднялись около десятка больных и принялись кричать насколько возмущенно и гневно, настолько же невразумительно и бессмысленно.
Куроедов растерялся. Сил было явно недостаточно, чтобы утихомирить толпу, которая готова была вот-вот сорваться с места. Оказалось, что пока Быков бубнил свой доклад, кто-то пустил по рядам несколько фляжек с разведённым медицинским спиртом и теперь разгорячённые люди явно намеревались кинуться в драку.
Разбушевавшийся Костя- Рыбак вскочил на стол президиума и заорал:
– Даешь справедливость и равноправие в лечении!!
– Правильнааа! – раздавались выкрики с места и ободрённый ими Константин продолжил. – Вон в шестой палате только цветные таблетки дают и много, а мне только белую и одну! Разве это справедливо?! Даешь революцию “цветных пилюль”!»
– А мне красные дают! Я терпеть не могу этот цвет! – подхватил кто-то из зала.
Ситуация стала критической, и Куроедов был готов действовать, однако без соответствующей команды он сделать этого не мог. Таков был инстинкт сурового, но совершенно беспомощного без инструкций руководства больничного силовика.
Между тем вакханалия в зале продолжалась. Толстый мужчина с пунцовым лицом, брызгая слюной, гневно перекрикивал орущую толпу: «Всем уколы в вену ставят, а мне в задницу! Каждый раз я унижаюсь, снимаю штаны перед каждой шлюхой в белом халате!! Вон их всех отсюда!»
Постепенно возгласы возмущения начали сменяться призывами к смене власти и аресту главного врача. Полковник стащил за ногу Костю-Рыбака и сам влез на стол. «Тихо!» – заорал он, и гвалт как по мановению невидимой руки стих, а Сергей Ильич, не снижая тона, возопил: «Сейчас выступит Боссель Алексей Савельевич!!»
«Это кто такой?» – шепотом спросил Тимофей Иванович. Свистунов недоумённо пожал плечами в ответ и вытянул шею, напряжённо всматриваясь в толпу.
Полковник соскочил со стола и услужливо приставил стул поближе к столу. На него неуклюже начал залазить Бося. Из зала раздались восторженные крики: «Давай, скажи слово, Алексей Савельевич!»
«Вот те раз! – удивился Свистунов, – Он у нас оказывается Алексей Савельевич, и когда успел подготовиться?» Боссель подбоченился, втянул живот, чтобы казаться более представительным, выбросил руку вперёд и начал говорить: «Товарищи! Товарищи, сегодняшнее событие в истории нашей нации олицетворяет для вас, господа, священное и вечное обязательство.
Вы не являетесь представителями местного или отдельного племени, вы не являетесь представителями частных интересов, ибо, прежде всего, вы – избранные представители всей германской нации!».
Зал заорал в ответ и от восторга никто даже не подумал, какое отношение толпа психически больных людей могла иметь к германской нации. Алексей Савельевич, ободрённый выкриками народа, продолжил: «В ходе нашей борьбы мы совершенствовали эти добродетели внутри себя, что привело к разобщению. Это разобщение было известно как демократия, разрешившая открытое выражение мнений и инстинктов, и ведущая не только к развитию или свободе частных ценностей или сил, но также вызывающая их бессмысленную трату и, в конце концов, парализующая каждого человека, который все еще может обладать подлинной созидательной силой».
И вновь зал восторженно отозвался дружным рёвом. Было не понятно, почему больные, только что требовавшие равенства, справедливости и демократии, теперь радовались прямо противоположным тезисам оратора. Боссель, тем не менее, продолжил в том же русле: «Нелепо говорить, что покорность и дисциплина нужны лишь солдатам и играют незначительную роль в жизни наций. На самом деле все наоборот. Дисциплинированное и обязанное подчиняться общество способно к мобилизации всех сил, облегчающих утверждение существования нации, и поэтому с великим успехом представляет интересы всех своих слоев».
Алексей Савельевич, казалось, вошёл в транс и своей энергетикой подчинял себе толпу людей, полностью завладел их вниманием и вселил безрассудство во всех сразу и отдельно в каждого. Он яростно жестикулировал. Сгибал руки в локтях перед собой, как будто отталкивал от себя аудиторию развернутыми ладонями, затем наоборот – привлекал их к себе. Сжимал кулаки и стучал ими о невидимую поверхность. На губах выступила пена, но речь продолжала звучать отчётливо и завораживающе: «При назначении человека на тот или иной руководящий пост в государстве или партии, большую ценность следует придавать характеру, а не чисто академическому или, как утверждают, интеллектуальному соответствию. Нельзя считать абстрактное знание решающим фактором, ибо там, где необходим руководитель, там важен скорее природный талант к руководству, а с ним и развитое чувство ответственности, которое придает ему решимости, отваги и стойкости.
И все это я говорю вам, господа, оглядываясь на один год нашей истории, который показал мне, более ясно, чем вся моя предыдущая жизнь, как жизненно необходимы эти качества; и как во время кризиса, один единственный энергичный деятель перевешивает тысячу немощных интеллектуалов».
Лишь два человека не поддались влиянию энергичной и впечатляющей речи Босселя. Свистунов почувствовал беду и незаметно потащил Тимофея Ильича ближе к выходу. Это далось ему с трудом, так как возбуждённая толпа не замечала их и не желала расступаться. Приятели добрались до выхода, но покидать помещение столовой не стали. Они ждали, что будет дальше.
Толпа, разгоряченная последними словами Алексея Савельевича о руководителе, отреагировала мгновенно. Из зала послышались дружные выкрики, предлагавшие кандидатуру Босселя на должность главного врача, только теперь они называли её Верховый целитель.
Бося, совершенно преобразившийся добивал народ новыми высказываниями: «Однако такое общество нельзя создать с помощью одного только принуждения, но лишь захватывающей силой идеи, то есть, с помощью напряженного постоянного образования.
Но этот новый тип человека, как общественный фактор выбранный, за воплощение качеств руководителя, также должен быть освобожден от многочисленных предрассудков, которые я могу описать лишь, как лживый и полностью бессмысленный набор общественных моралей…»
Свистунов и Тимофей Иванович решили не дожидаться окончания речи. Чем закончится собрание, им уже было понятно. Они быстро шагали по коридору, и до них доносился рёв толпы. Затем послышалось дружное скандирование: «Дураки превыше всех! Дураки превыше всех! Революция “цветных пилюль”» Вероятно обидное слово «дураки» теперь ассоциировалось у больных с символом унижения и означало победу над теми, кто их так презрительно называл.
Тимофей Иванович многозначительно посмотрел на Свистунова, и тот немедленно отозвался: «Да-да. У меня это было любимое обращение».
Лозунг выдвинутый «больниционерами» «цветных пилюль» и не мог иным, потому что речь Босселя представляла собой почти дословное выступление Гитлера в 1939 году перед Рейхстагом. 30 января 1939 года в Германии торжественно отмечалась шестая годовщина прихода Гитлера к власти. В этот день в 1933 г. Рейхспрезидент Германии Гинденбург назначил главу (фюрера) Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП) Адольфа Гитлера канцлером. В зале берлинской Кролль-оперы рейхсканцлер выступил перед членами рейхстага с большой речью, к которой тщательно готовился. Геббельс посетил его 29 и 30 января и записал в своем дневнике, что «Гитлер старается сделать речь образцом ораторского искусства».
Ни Свистунов, ни Тимофей Иванович этого не знали, но предчувствие беды отныне поселилось в них надолго, если не навсегда.
Тем временем беснование в столовой продолжалось. После долгого и дружного скандирования лозунга вдруг, как по команде на арену действа выскочил Костя – Рыбак, которого успели переименовать в «Крысолова» взмахнул тремя четвертушками бумажек и прокричал: «Стасюк подал заявление об увольнении!».
Толпа тут же отреагировала сменой требований. Теперь они жаждали крови, подавшего заявление, главного врача. Крысолов, заходясь в истерике и захлёбываясь собственным воплем, орал: «Вот! Вот подписи, на всех трех листах заявления! Кто не верит, может посмотреть. Своей собственной рукой подписал!».
Желающих проверить подлинность не оказалось, все и так верили. И вновь, как по команде, зазвучал очередной лозунг: «Бей врачей! Бей врачей!» Толпа дружно кричала, подпитывая самоё себя своей же злобой и ненавистью, – ре-во-лю-ция «цвет-ных пи-люль»!
Разгорячённые больные спешно вооружались невесть откуда взявшимися металлическими прутьями и палками. Куроедов быстро отреагировал и отдал команду своим подчинённым. Те также похватали дубины и теперь стали частью восставших больниционеров.
Разделившись на группы по три-четыре человека, бунтари рванулись на поиски врачей. В особенности их интересовал бывший главный врач Стасюк.
Ни в этот вечер, ни в последующие дни он так и не был найден. Как в воду канул, зато почти весь медперсонал был избит. Несколько медсестер были изнасилованы, три врача отправлены в реанимацию в крайне тяжелом состоянии.
14
– Нет-нет. Это я так, – быстро отреагировал Семён. Он испугался, что его примут за психического больного и в несколько шагов, как ни в чем не бывало, догнал собеседника.
– Вы не ощущаете запах табака? – спросил Тимофей Иванович.
– Ничуть, – отозвался Свистунов. Он лукавил, ему действительно показалось, что кто-то курил трубку, но вида не подал.
В столовой пахло молочной манной кашей и какао, хотя в действительности давали тушёную капусту и чай. Капуста была неотъемлемой частью ежедневного рациона в столовой учреждения. Если завтрак ещё отличался некоторым разнообразием, то обед таковым качеством не обладал. На первое, как правило, давали борщ, а попросту капусту с водой; на второе капусту без воды; на третье это была вода без капусты. Ужин всегда состоял из картофеля или капусты с рыбой. Сахар подавался только кусками.
Бося и Полковник уже позавтракали, но не спешили уходить. Бося поднялся с места и пересел поближе к новому приятелю Свистунова. Пока Тимофей Иванович ковырял ложкой капусту в алюминиевой тарелке, Семён Семёнович внимательно наблюдал за происходящим. Свистунов принялся отламывать куски хлеба от оставшейся буханки – ножей и вилок здесь не полагалось. Тимофей Иванович положил ложку и поднял глаза. Приятели посмотрели друг на друга, засмеялись и одновременно отодвинули тарелки.
– Придется ограничиться малым, – констатировал Семён и придвинул кружку с чаем.
В результате Бося стал счастливым обладателем двух дополнительных порций капусты.
– Ну, что ж дело привычное, – согласился Тимофей Иванович, макнул кусочек сахара в чай и отправил его в рот.
Приём пищи, как правило, проходил организованно, и в строго определенное время столовая закрывалась, но сегодня правила были нарушены. Двери до сих пор оставались открытыми, и помещение стало наполняться людьми.
Тимофей Иванович с удивлением огляделся и произнёс:
– А чего это происходит?
– Однако-сь, свободолюбивый люд на «марш» начали собираться? – предположил Свистунов.
– А не рановато? – засомневался Тимофей Иванович.
– Вот и я тоже думаю. Посмотри, как наши «пассажиры» оживились, – Семён незаметно указал на Босю и Сергея Ильича, которые уже сидели в первых рядах, чинно положив руки на колени. Кухонные работники из числа больных шустро убирали грязную посуду, остатки пищи и насухо вытирали столы. Тётя Фрося, как могла, быстро протирала пол в проходах. Суета нарастала с каждой минутой. За раздачей поставили несколько стульев. Все места на длинных скамейках уже были заняты, а желающие поучаствовать в мероприятии всё прибывали.
Среди толпы больных Свистунов заметил Костю-«Крысолова» и несколько охранников во главе со своим начальником Куроедовым. Стол на раздаче застелили кумачом, и стало понятно, что мероприятие предстоит не стихийное.
13
Собрания в психиатрической лечебнице случались довольно часто. Как минимум один раз в месяц происходили различного рода сборища, но в основном это касалось кадрового состава врачей, администрации и прочего обслуживающего персонала. Процедура была отработана до мелочей, роли распределены, решения подготовлены, но исполнять их было вовсе не обязательно. Гораздо важнее был собственно протокол, зафиксированный на бумаге, как свидетельство того, что мероприятие состоялось. У главного врача был даже заместитель, который отвечал за такие собрания.
Виталий Иванович Быков, заместитель главного врача, любил своё дело. В своё время Быков получил образование филолога, поэтому считался специалистом во всех сферах деятельности, и это давало ему возможность участвовать во всех процессах учреждения. Целый день он трудился в поте лица. Его можно было увидеть на кухне, где Виталий Иванович следил за соблюдением приготовления пищи, а потом контролировал её качество; в ординаторской, где он давал дельные советы даже врачам; в палатах, беседующим с больными и сестринским персоналом во время процедур. Короче говоря, Быков переживал за всё, но ни за что не отвечал.
После того, как руководству стало известно о проведении «марша здоровья», оно попыталось найти инициатора, но сделать это не удалось. Тогда было принято решение возглавить митинг. Именно с этой целью начало собрания назначили на пару часов раньше и поручили это дело Виталию Ивановичу, который с присущим ему рвением взялся за дело.
Сейчас Быков стоял за столом и аккуратно выставлял на красную скатерть графин и несколько гранёных стаканов. Потом обернулся в цех к поварам и попросил наполнить графин кипячёной водой.
Подготовка закончилась, заместитель главврача трижды хлопнул в ладоши, взмахнул рукой и с воодушевлением запел гимн. Зал нестройно подхватил. Чтобы побудить хор к активности, Быков принялся энергично размахивать руками, но это не возымело действия. Наконец он сделал жест, призывающий к завершению песнопения, и зал весело выдохнул финальную фразу: «…славься, страна, мы гордимся тобой!»
Виталию Ивановичу намеревался председательствовать на собрании. Должность эта была выборная, но среди присутствующих уже находился человек, которому поручили выкрикнуть его фамилию. Быкову оставалось лишь мгновенно поставить предложение на голосование, что и было с успехом проделано. Аудитория голосовала всегда только «за».
Только что избранный председатель собрания облачился в маску «Бэсими-акудзё» – старого свирепого вожака длинноносых гоблинов тэнгу, мифических существ, обитающих в горах. Быков поправил неудобную маску, затем поднял руку вверх и громко произнёс:
– Тише, товарищи! Тихо! Нам необходимо избрать президиум. У кого будут предложения?
Из зала тот же человек, что предложил Быкова на должность, старательно зачитал по бумажке несколько фамилий. Без паузы тоном, не терпящим возражений, Виталий Иванович обратился к аудитории:
– Как будем голосовать, списком или пофамильно?
Зал привычно отреагировал: «Списком!»
– Делай раз! – скомандовал председатель собрания и толпа дружно вскинула руки, – Делай два! – руки опустились.
– Единогласно! – не глядя в зал, Быков озвучил результаты импровизированных выборов. Названные им люди загрохотали стульями и начали пробираться к столу президиума. По счастливой случайности они все сидели в первом ряду. Председатель опустил голову и принялся перебирать бумажки на столе. Из зала раздался нетерпеливый возглас: «Повестку оглашай, а то к ужину не управимся!».
– Так, минуточку! – Виталий Иванович поднял руку вверх, чтобы остановить крики недовольных и помахал листком бумаги, – Тут пришла директива сверху, и мы должны выбрать оппозицию.
– Это что это за зверь такой? – продолжал вопрошать всё тот же нагловатый голос.
– Несколько человек, а точнее пятеро, которые будут нам возражать и выражать иную точку зрения. Тексты они уже получили, – в качестве доказательства Быков предъявил бумажку с гербовой печатью.
– А у нас нет иной точки зрения! – задорно выкрикнул кто-то из больных, но тут же испуганно умолк.
– Давай, выбирай. Только по-быстрому, – снисходительно отозвался зал. Собрание было единственной возможностью вести себя с начальством в достаточно фривольной манере, которая служила доказательством существования демократии в больнице. Пять заранее назначенных человек поднялись со своих мест и уселись на уже приготовленные стулья поодаль от стола президиума.
Свистунов изредка посматривал на Тимофея Ивановича, а тот был очень удивлён происходящим в столовой. Скорее всего, он впервые участвовал в подобном действе и внимательно наблюдал, что будет дальше. Семён прекрасно знал порядок ведения собрания, знал, чем всё закончится и был огорчён лишь тем, что не успел сбежать до начала театрализованного представления.
Тем времен Быков продолжил уверенно вести собрание и громко произнёс
– Итак, утверждаем повестку дня. Нам предстоит сегодня обсудить некоторые недостатки в порядке обслуживания больных во время терапевтических процедур. Это первое, второе – разное. Голосуем! – и без паузы воскликнул: – Единогласно!
Возражений не было. Быков снял маску «Бэсими- акудзё», напялил вместо неё «Сякуми» – женщины, имеющий богатый жизненный опыт и принялся достаточно быстро зачитывать доклад, не обращая внимания на аудиторию. Он вполголоса бубнил текст, а зал в свою очередь также не мешал ему делать своё дело. Все сидели тихо и смирно, терпеливо ожидая окончания речи председателя собрания. Оппозиция уткнулась в бумажки, готовясь к возражениям и предложениям.
Свистунов внимательно наблюдал за Босей и Полковником. Они оба пребывали в странном возбуждении. Больничный гений порывался подняться, а Сергей Ильич удерживал его и что-то шептал ему на ухо. Возня свистуновских соседей по палате не осталась без внимания окружающих людей. Больные начали оборачиваться в их сторону. Те, кто сидел дальше вытягивали шеи, пытаясь увидеть источник шума. Наконец докладчик перестал читать, строго посмотрел на Сергея Ивановича и Босю.
Полковник не выдержал, вскочил и крикнул Быкову: «Что уставился? Ты свои генитальные идеи брось!» Зал захохотал, а Сергей Иванович тут же поправился: «Тьфу, то есть гениальные идеи, я хотел сказать». Полковник лукавил. Он прекрасно осознавал, что говорил. Просто таким образом он хотел спровоцировать докладчика, а умышленной оговоркой обезопасить себя от неприятностей, которые могли последовать немедленно. Тем более, что Куроедов уже напрягся и приготовился дать команду подчинённым схватить его и отправить в карцер.
Смех в зале перевёл в ситуацию в разряд казусной, и расчёт Сергея Ильича полностью оправдался. Однако случилось непредвиденное. Непредвиденное Виталием Ивановичем. Как по команде в зале поднялись около десятка больных и принялись кричать насколько возмущенно и гневно, настолько же невразумительно и бессмысленно.
Куроедов растерялся. Сил было явно недостаточно, чтобы утихомирить толпу, которая готова была вот-вот сорваться с места. Оказалось, что пока Быков бубнил свой доклад, кто-то пустил по рядам несколько фляжек с разведённым медицинским спиртом и теперь разгорячённые люди явно намеревались кинуться в драку.
Разбушевавшийся Костя- Рыбак вскочил на стол президиума и заорал:
– Даешь справедливость и равноправие в лечении!!
– Правильнааа! – раздавались выкрики с места и ободрённый ими Константин продолжил. – Вон в шестой палате только цветные таблетки дают и много, а мне только белую и одну! Разве это справедливо?! Даешь революцию “цветных пилюль”!»
– А мне красные дают! Я терпеть не могу этот цвет! – подхватил кто-то из зала.
Ситуация стала критической, и Куроедов был готов действовать, однако без соответствующей команды он сделать этого не мог. Таков был инстинкт сурового, но совершенно беспомощного без инструкций руководства больничного силовика.
Между тем вакханалия в зале продолжалась. Толстый мужчина с пунцовым лицом, брызгая слюной, гневно перекрикивал орущую толпу: «Всем уколы в вену ставят, а мне в задницу! Каждый раз я унижаюсь, снимаю штаны перед каждой шлюхой в белом халате!! Вон их всех отсюда!»
Постепенно возгласы возмущения начали сменяться призывами к смене власти и аресту главного врача. Полковник стащил за ногу Костю-Рыбака и сам влез на стол. «Тихо!» – заорал он, и гвалт как по мановению невидимой руки стих, а Сергей Ильич, не снижая тона, возопил: «Сейчас выступит Боссель Алексей Савельевич!!»
«Это кто такой?» – шепотом спросил Тимофей Иванович. Свистунов недоумённо пожал плечами в ответ и вытянул шею, напряжённо всматриваясь в толпу.
Полковник соскочил со стола и услужливо приставил стул поближе к столу. На него неуклюже начал залазить Бося. Из зала раздались восторженные крики: «Давай, скажи слово, Алексей Савельевич!»
«Вот те раз! – удивился Свистунов, – Он у нас оказывается Алексей Савельевич, и когда успел подготовиться?» Боссель подбоченился, втянул живот, чтобы казаться более представительным, выбросил руку вперёд и начал говорить: «Товарищи! Товарищи, сегодняшнее событие в истории нашей нации олицетворяет для вас, господа, священное и вечное обязательство.
Вы не являетесь представителями местного или отдельного племени, вы не являетесь представителями частных интересов, ибо, прежде всего, вы – избранные представители всей германской нации!».
Зал заорал в ответ и от восторга никто даже не подумал, какое отношение толпа психически больных людей могла иметь к германской нации. Алексей Савельевич, ободрённый выкриками народа, продолжил: «В ходе нашей борьбы мы совершенствовали эти добродетели внутри себя, что привело к разобщению. Это разобщение было известно как демократия, разрешившая открытое выражение мнений и инстинктов, и ведущая не только к развитию или свободе частных ценностей или сил, но также вызывающая их бессмысленную трату и, в конце концов, парализующая каждого человека, который все еще может обладать подлинной созидательной силой».
И вновь зал восторженно отозвался дружным рёвом. Было не понятно, почему больные, только что требовавшие равенства, справедливости и демократии, теперь радовались прямо противоположным тезисам оратора. Боссель, тем не менее, продолжил в том же русле: «Нелепо говорить, что покорность и дисциплина нужны лишь солдатам и играют незначительную роль в жизни наций. На самом деле все наоборот. Дисциплинированное и обязанное подчиняться общество способно к мобилизации всех сил, облегчающих утверждение существования нации, и поэтому с великим успехом представляет интересы всех своих слоев».
Алексей Савельевич, казалось, вошёл в транс и своей энергетикой подчинял себе толпу людей, полностью завладел их вниманием и вселил безрассудство во всех сразу и отдельно в каждого. Он яростно жестикулировал. Сгибал руки в локтях перед собой, как будто отталкивал от себя аудиторию развернутыми ладонями, затем наоборот – привлекал их к себе. Сжимал кулаки и стучал ими о невидимую поверхность. На губах выступила пена, но речь продолжала звучать отчётливо и завораживающе: «При назначении человека на тот или иной руководящий пост в государстве или партии, большую ценность следует придавать характеру, а не чисто академическому или, как утверждают, интеллектуальному соответствию. Нельзя считать абстрактное знание решающим фактором, ибо там, где необходим руководитель, там важен скорее природный талант к руководству, а с ним и развитое чувство ответственности, которое придает ему решимости, отваги и стойкости.
И все это я говорю вам, господа, оглядываясь на один год нашей истории, который показал мне, более ясно, чем вся моя предыдущая жизнь, как жизненно необходимы эти качества; и как во время кризиса, один единственный энергичный деятель перевешивает тысячу немощных интеллектуалов».
Лишь два человека не поддались влиянию энергичной и впечатляющей речи Босселя. Свистунов почувствовал беду и незаметно потащил Тимофея Ильича ближе к выходу. Это далось ему с трудом, так как возбуждённая толпа не замечала их и не желала расступаться. Приятели добрались до выхода, но покидать помещение столовой не стали. Они ждали, что будет дальше.
Толпа, разгоряченная последними словами Алексея Савельевича о руководителе, отреагировала мгновенно. Из зала послышались дружные выкрики, предлагавшие кандидатуру Босселя на должность главного врача, только теперь они называли её Верховый целитель.
Бося, совершенно преобразившийся добивал народ новыми высказываниями: «Однако такое общество нельзя создать с помощью одного только принуждения, но лишь захватывающей силой идеи, то есть, с помощью напряженного постоянного образования.
Но этот новый тип человека, как общественный фактор выбранный, за воплощение качеств руководителя, также должен быть освобожден от многочисленных предрассудков, которые я могу описать лишь, как лживый и полностью бессмысленный набор общественных моралей…»
Свистунов и Тимофей Иванович решили не дожидаться окончания речи. Чем закончится собрание, им уже было понятно. Они быстро шагали по коридору, и до них доносился рёв толпы. Затем послышалось дружное скандирование: «Дураки превыше всех! Дураки превыше всех! Революция “цветных пилюль”» Вероятно обидное слово «дураки» теперь ассоциировалось у больных с символом унижения и означало победу над теми, кто их так презрительно называл.
Тимофей Иванович многозначительно посмотрел на Свистунова, и тот немедленно отозвался: «Да-да. У меня это было любимое обращение».
Лозунг выдвинутый «больниционерами» «цветных пилюль» и не мог иным, потому что речь Босселя представляла собой почти дословное выступление Гитлера в 1939 году перед Рейхстагом. 30 января 1939 года в Германии торжественно отмечалась шестая годовщина прихода Гитлера к власти. В этот день в 1933 г. Рейхспрезидент Германии Гинденбург назначил главу (фюрера) Национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП) Адольфа Гитлера канцлером. В зале берлинской Кролль-оперы рейхсканцлер выступил перед членами рейхстага с большой речью, к которой тщательно готовился. Геббельс посетил его 29 и 30 января и записал в своем дневнике, что «Гитлер старается сделать речь образцом ораторского искусства».
Ни Свистунов, ни Тимофей Иванович этого не знали, но предчувствие беды отныне поселилось в них надолго, если не навсегда.
Тем временем беснование в столовой продолжалось. После долгого и дружного скандирования лозунга вдруг, как по команде на арену действа выскочил Костя – Рыбак, которого успели переименовать в «Крысолова» взмахнул тремя четвертушками бумажек и прокричал: «Стасюк подал заявление об увольнении!».
Толпа тут же отреагировала сменой требований. Теперь они жаждали крови, подавшего заявление, главного врача. Крысолов, заходясь в истерике и захлёбываясь собственным воплем, орал: «Вот! Вот подписи, на всех трех листах заявления! Кто не верит, может посмотреть. Своей собственной рукой подписал!».
Желающих проверить подлинность не оказалось, все и так верили. И вновь, как по команде, зазвучал очередной лозунг: «Бей врачей! Бей врачей!» Толпа дружно кричала, подпитывая самоё себя своей же злобой и ненавистью, – ре-во-лю-ция «цвет-ных пи-люль»!
Разгорячённые больные спешно вооружались невесть откуда взявшимися металлическими прутьями и палками. Куроедов быстро отреагировал и отдал команду своим подчинённым. Те также похватали дубины и теперь стали частью восставших больниционеров.
Разделившись на группы по три-четыре человека, бунтари рванулись на поиски врачей. В особенности их интересовал бывший главный врач Стасюк.
Ни в этот вечер, ни в последующие дни он так и не был найден. Как в воду канул, зато почти весь медперсонал был избит. Несколько медсестер были изнасилованы, три врача отправлены в реанимацию в крайне тяжелом состоянии.
14