Мoя нечестивая жизнь

Я не сказала ему, что больше всего обожаю читать «Полицейский вестник», который покупает миссис Броудер, – изнасилования, грабежи, убийства и перерезанные глотки. Доктора я боялась – его молчаливости и холодности. Лицо у него было круглое, и круглые очки в проволочной оправе смотрелись немного смешно. Читая, он обычно потирал щеку. На веке у него была бородавка.

– Я бы тебе поручил применить алфавитную систему моей жены вот к этим книгам по медицине. Расставь их по названиям. – Он показал на огромную стопку, высившуюся на полу подле стола.

– Да, сэр. Я постараюсь.

Он кивнул и погладил бороду. Борода была густая и седая, с черными вкраплениями. Доктор опять откашлялся и указал на полку у себя за спиной:

– Многие говорят, что юной девушке не пристало читать подобные вещи. Женский разум слишком слаб, чтобы верно воспринять сложные идеи, и на даму наваливаются всякие хвори и недомогания – вплоть до смерти, – если она схватится врукопашную с такой книгой. Верю, ты этого делать не будешь.

– Нет, сэр.

– Моя жена не считает необходимым чтение этих книг.

Я-то знала, что это неправда. Сама видела, как миссис Эванс листает книги именно из того раздела библиотеки, который, по его словам, может убить меня.

– А я бы предпочел видеть тебя живой, – сказал он.

– Спасибо.

Мне было за что благодарить. Доктор указал прямую дорогу к секретным знаниям.

После этого, стоило доктору выйти из дома на прогулку, как я кидалась к запретному плоду. Любимой книгой стали «Женские болезни» доктора Бенджамина С. Ганнинга – толстый зеленый фолиант с тарабарскими заголовками вроде «Pruntis Prudendal» или «Двойная инкапсулированная водянка яичника». Уж отсюда я узнаю тайну, отчего умерла мама. Я вытаскивала том и листала, сидя на своей стремянке.

Первый заголовок представлял собой историю болезни под названием «Замужняя беременная женщина, 22 лет, диагностирован белый болевой флебит (молочная нога)». Молочная нога. Что это такое? Я принялась читать. Оказывается, у беременной женщины ужасно распухла нога, поскольку в конечности отложилось материнское молоко. Затем я прочитала «Викарную менструацию у молодой женщины, 19 лет», «Абсцесс вульвы у матери, 27 лет», «Задержку менструаций у незамужней девушки, 20 лет».

С тех пор библиотека стала для меня школьным классом, а голова моя постепенно заполнялась зловещими подробностями из анатомии, осложнениями и лечебными процедурами, рассечениями, обследованиями и вскрытиями. Иногда от такого чтения на меня нападала такая печаль, что ночами я плакала.

Ответ на свой вопрос я нашла в главе «Геморрагическая лихорадка у матери, 32 лет».



Если частички последа упорно удерживаются в родовом канале, пациентка в большой опасности, она впадает в болезненное состояние, пульс частый и не наполненный, руки и ноги горят, либо внезапно начинается обильная потливость, септицемия или… геморрагия.



Значит, вот эта штука и убила маму? Взяла и убила? Геморрагия, сказала миссис Эванс. Септицемия. Почему? Что могло бы ее спасти? Я продолжала свои изыскания. В ход пошли и другие книги – соседи первой по полке.

– Иди и читай, Экси, милая, – говорила миссис Броудер. – Уж продержусь без тебя минутку-другую.

По правде, миссис Броудер радовалась, что теперь у нее есть возможность побыть одной и без помех и свидетелей пообщаться с бутылочкой. Думала, я не знаю. Но я-то давно нашла под раковиной бутылку с виски. И пока миссис Броудер услаждала себя горячительным, я услаждала себя ужасами из книг. Как-то раз я вытащила том «Советы жене» и на странице 224 с ужасом и восхищением вычитала следующее:



…после родов груди становятся болезненными и набухшими. Если это ваш случай, возможно, их придется опоражнивать каждый день. На сие употребляются женщины, коих обыкновенно именуют «сцеживатели», в просторечии «сосунки». Женщину следует отобрать чистую, солидную, трезвого нрава. Некоторые матери решительно отвергают услуги «сосунков», им не по душе, когда чужая женщина трогает губами их соски, что ж, это их право. Такая читательница, однако, может воспользоваться замечательным маленьким изобретением, отказаться от услуг «сосунка» и с легкостью осушить свои груди при помощи этого устройства. Называется оно «Молокосборник Мо с Отсосом для самообслуживания». Это полезное приспособление заслуживает широкой известности.



Именно за этим чтением меня и застукала миссис Эванс. От испуга я чуть не свалилась со стремянки.

– Энни?

Я захлопнула книгу:

– Простите, миссис.

– Что это ты там читаешь?

Она отобрала у меня книгу, пробежалась взглядом по странице и внезапно улыбнулась:

– Думаю, у тебя накопилось немало вопросов. Я покраснела.

Она выжидательно глядела на меня:

– Ну?

– Что такое «фистула»? И что такое «яичниковая водянка»?

Ее белесые брови изумленно изогнулись.

– Ты мне кое-кого напоминаешь.

– Кого?


– Мою дочь, – ответила она и отвела взгляд, словно обожглась.

– Мне очень жалко, мэм. Жалко вашей утраты.

Она зажмурилась, потом открыла ящик в столе мужа и достала пузырек. Сунула его в карман и вышла из библиотеки.

– А от чего она умерла, ее дочь-то? – спросила я у миссис Броудер, которая срезала мясо с костей для супа.

Она так и застыла с ножом в руке.

– От лихорадки, – вымолвила она наконец. – Она умерла от злой лихорадки.

И миссис Броудер бросила кости в кастрюлю, да так, что брызги полетели. Притворилась, будто вода попала ей в глаз, вытерла глаза фартуком.

– И это разбило сердце ее матери. Ты – вылитая Селия, вечно пристаешь с вопросами. Поэтому ты миссис и приглянулась.



Похоже, я ей не просто приглянулась. Как-то ночью вскоре после того разговора миссис Эванс подняла меня с постели, велела одеться и мы помчались по темным улицам вслед за мужчиной по фамилии Доггетт. Он так спешил, что, казалось, вот-вот рухнет без сил. Фонари наши раскачивались, тени гнались за нами, наползали на темные махины домов. Когда мы, преодолев немало ступенек, ворвались в квартиру Доггеттов, его жена еще не родила.

– Боли у нее адские, – испуганно прохрипел муж и ретировался.

– Не волнуйся, дорогая, – весело сказала миссис Эванс. – Мы с Энни здесь, так что все будет замечательно.

Женщина, казалось, нас не слышала. Но миссис Эванс это не смутило. Маленькими ножницами она остригла себе ногти и намазала правую руку лярдом, не переставая при этом мягко говорить, обращаясь то ко мне, то к роженице:

– Теперь ложитесь поудобнее, миссис Доггетт, скоро все закончится, ш-ш, тихо, милочка моя, и у вас появится еще один хорошенький ребеночек, и вы его будете любить и нежить. Сейчас я привяжу простыню к кроватным столбикам, и вы можете натягивать ее во время схваток. Так, Энни, подойди сюда, пожалуйста. Встань здесь и ничего не бойся. Оботри бедняжке лоб и лицо губкой. Правильно, милая, правильно. Тужьтесь, еще тужьтесь, сейчас мы увидим, как у нас дела.

Она сунула руку под юбку миссис Доггетт. Я вся обмерла, но она строго приказала мне наблюдать за происходящим и быть начеку. Говорила она нараспев, этот мотив я потом так часто слышала на занятиях, что могу напеть его сейчас, будто она по-прежнему рядом.

– Сейчас происходит прорезывание головки, это самый тяжелый процесс. Энни, помоги ей задрать ногу, да-да, вот так, положи ее. Перестань трястись, Энни, бояться совершенно нечего, вот и правильно. Ш-ш-ш, тихо, милая. Я всего лишь немножко поработаю, очень осторожно, ничего не порву, любовь моя, вы ведь не хотите этого, нет. Энни, посвети же сюда фонариком и прекрати трястись, я сказала.

Миссис Доггетт истошно завопила и с размаху откинулась на привязанную к столбикам кровати простыню, а моя учительница дернула меня к себе, чтобы я хорошенько все рассмотрела при свете фонаря. И я увидела весь плотский ужас. Багровое мясо вздулось, выпучилось, расступилось, показались волосики ребеночка, его головка, перемазанная в крови. Я тряслась, убежденная, что сейчас увижу еще одну смерть, но вместо этого увидела чудо чудесное.

– Держи свет – вот так, увидишь, как мы поможем растянуть канал, очень нежно, вот так, смотри сюда, Энни, посвети. Поднатужьтесь, миссис Доггетт, очень хорошо, почти все. Энни, на данной стадии мы должны поместить правую руку на твердое основание ниже выхода из родового канала и держать вот так, чтобы избежать разрыва. Рука должна быть твердой и неподвижной, да. Ускорять процесс не надо, Энни, нет, нет, природа создала самую удобную дорогу. Вот уже и чудное личико, самое тяжелое позади, дорогуша, у вас такая милая малышка.

А теперь, Энни, мы должны ощупать шейку младенца как можно тщательнее, потому что, если намоталась пуповина, надо постараться снять ее с головы ребенка, чтобы избежать трагедии. Мы не хотим, чтобы кто-то задушился, так ведь? Ну вот, у нас все хорошо. Еще немного потужьтесь, миссис. И, само собой, никогда не тащи ребенка из матери силой, позволь природе самой доставить дитя в этот мир. Еще один разок потужьтесь. Возблагодарим Господа, у вас девочка, миссис Доггетт. Чудесно. Замечательно.

Малышка миссис Доггетт лежала у меня на руках, вся в крови и какая-то уж больно тихая. Но миссис Эванс растерла ей спинку, подула в рот, потрясла вниз головой, и крошка ожила, запищала, все громче и громче. Я же словно лишилась голоса, потрясенная всеми страшными чудесами, что мне сегодня довелось увидеть, но более всего тем, что миссис Доггетт вдруг села в кровати, приняла у меня дочку и приложила к груди, а младенец тут же замолчал и принялся сосать.

Мать и ребенок были живы. Миссис Эванс сотворила чудо. Она владела секретами и особым даром. И мне вдруг захотелось стать такой, как она.

– Обмоешь девочку, Энни? – спросила миссис Эванс, мягко забирая младенца у матери.

– Да, мэм! – воскликнула я с жаром.

Так я стала ученицей миссис Эванс с Чатем-стрит. Мне было четырнадцать лет.





Глава четвертая

Учительница




Хотя в учебе я делала успехи, а здоровье основательно укрепилось благодаря регулярному употреблению хлеба с джемом (я у Эвансов провела уже больше года), душа моя по-прежнему пребывала в достойном сочувствия небрежении. По ночам в голове роились темные мысли и желания, я постоянно сочиняла письма брату и сестре. Впрочем, письма-молитвы приходили ко мне и днем.



Дорогая Датч, дорогой Джо, да святятся ваши имена. Помните ли вы еще свою сестру Экси, которая заботилась о вас и растила? Она (наша мама) умерла. Я пыталась ее спасти. Может быть, она покоится с миром. Я и знаю, и не знаю, что произошло, но в письме всего не напишешь, получится нехорошо и неприлично. В несчастье виновата повитуха. У нас с вами была маленькая сестричка, но Бог забрал ее.



Однажды на рассвете я утянула со стола мистера Эванса листок бумаги и принялась писать Датч уже настоящее письмо. Когда дом начал просыпаться, свернула листок и спрятала в щель в стене, чтобы ночью продолжить.



Я работаю горничной у доктора и его жены, они очень добрые. Миссис Броудер дала мне новые чулки и прочие вещи: башмаки, шапочку и фартук. У доктора бородавка на одном веке над глазом. Мне позволили читать книги из хозяйской библиотеки. Датч, там есть специальная лестница – до самого потолка. Тебе понравятся «Арабские ночи», я прочла от корки до корки.