Митральезы для Белого генерала

– Я смотрю, ваш артиллерист недурно пристрелялся? – почти прокричал немного оглохший от залпа Дмитрий.

– О да! – подтвердил его догадку лейтенант. – В своем роде Владимир Андреевич – виртуоз! Но давайте отойдем в сторону. Вы ведь, верно, пришли сюда не ради соперничества с Майером?

– Ничего-то от вас не утаишь, – скривил губы Будищев.

– Какие-нибудь трудности с начальством?

– И это тоже, но их я переживу.

– Даже так?

– Да ничего особенного, не берите в голову. Проблемы у нашего общего друга – барона Штиглица.

– Вот уж не знал, что мы с ним дружны, – высоко поднял брови Шеман. – Но в чем, собственно, дело?

– В том, что всякий раз, когда он оказывается в обществе других офицеров, те на него только что пальцем не показывают. Вот, мол, трус идет!

– Странно, это ведь вы отказались от дуэли. Мне казалось, что претензии должны быть к вам.

– А вот фигушки! Знаете, какое у меня погоняло после взятия Янги-Калы?

– Что, простите? Какое еще «погоняло»?

– Прозвище, Николай Николаевич. Или, если угодно, кличка.

– Ах вот оно что. Своеобразно, хотя по-своему верно. И какое же?

– Мясник.

– Как?!

– Мясник, – выразительно повторил прапорщик, попытавшись придать своей физиономии довольно зловещее выражение.

– Вот как? – округлил глаза лейтенант, сделав вид, что никогда не слышал этого прозвания.

– Ага. И теперь даже самые отмороженные кавказцы не рискуют хамить мне. Хотя по глазам вижу, что им страсть как хочется!

– Но при чем тут Штиглиц? Хотя, кажется, я понял. Именно они и подзуживают барона.

– Вот именно! И у меня серьезное подозрение, что парень скоро сорвется. Или себе пулю в голову пустит, или мне.

– Н-да. Не слишком приятный выбор.

– И, как вы понимаете, меня не устраивают оба варианта!

– А ведь вы все-таки имеете виды на его сестру, – хмыкнул Шеман.

– Думайте что хотите, – махнул рукой Дмитрий, уставший объяснять, что с семейством Штиглицев у него совсем иные отношения.

– Но чем я могу вам помочь?

– Даже не знаю. Вы все-таки кадровый офицер и потомственный дворянин, не то что «азм многогрешный», как говорит отец Афанасий. Может, есть какой-то способ заткнуть рты этим уродам, не прибегая к свинцовым затычкам? Как бы война кругом, и без того пули свистят…

– Как вы сказали? – оживился лейтенант. – Война кругом?

– Ну да.

– Пожалуй, это может сработать.

– Что именно?

– Пока ничего. У вас какие планы?

– Да особо никаких. Хотел присмотреть парочку хороших позиций да пострелять. Все равно с пулеметами работать не дают, а тут хоть какая-то польза.

– Тоже верно. Тогда отправляйтесь на свою охоту, коли есть такое желание. До обеда управитесь?

– Это вряд ли.

– Тогда жду вас к ужину. Непременно приходите. Разносолов не обещаю, но голодным не останетесь. Кстати, а почему вы нынче без своего верного Санчо Пансы?

– Оставил его на хозяйстве. У нас там какие-то саперные работы намечаются, так что мне велено было убираться подальше и не тревожить попусту неприятеля.


– Новую параллель тянуть будут?

– Аллах его ведает, – поморщился прапорщик, как будто вопрос был ему неприятен. – Ладно, я, пожалуй, пойду.

– Ни пуха, ни пера! – пожелал ему на прощанье лейтенант.

– Идите к черту! – ухмыльнулся Дмитрий и, подхватив «шарпс», отправился искать место для засады. Мощная и дальнобойная винтовка, волей судьбы попавшая к нему, позволяла метко посылать пули на такое расстояние, о каком и помыслить не могли текинцы, среди которых хватало хороших стрелков. Единственным ее недостатком был дымный порох, но с этим приходилось мириться. Поэтому сделав несколько прицельных выстрелов, он доводил своего противника до умоисступления, после чего спокойно менял позицию, не без удовольствия наблюдая, как текинские пушкари лупят из своих древних орудий по его прежнему местонахождению.

– У нашего друга какие-то трения с начальством? – не удержался от вопроса гардемарин.

– Еще бы, – усмехнулся Шеман.

– Но в чем причина?

– В том, что он бывает крайне не воздержан на язык. Помните дело 23 декабря?

– Это когда погиб генерал Петрусевич?

– Вот именно.

– Но ведь Будищева там не было?! Более того, вполне вероятно, драгуны Булыгина[58] не подверглись бы такому безжалостному разгрому, если бы с ними были наши митральезы.

– Именно так он и сказал после боя, а потом его слова передали полковнику Арцышевскому.

– Тогда понятно.



Уже темнело, когда вернулся перепачканный пороховой гарью и грязью Будищев. Тяжело опустившись на землю рядом с норой Майера, он положил рядом футляр с винтовкой и тяжело вздохнул.

– Вы не ранены? – обеспокоенно поинтересовался гардемарин.

– Нет, – помотал головой прапорщик. – Просто устал.

– Как «охота»?

– Так себе. Текинцы после обеда будто вымерли. Я им всех часовых перестрелял, а они хоть бы хны.

– А ведь они что-то затевают, – насторожился Шеман.

– Пожалуй. Знать бы еще что?

– Очевидно, вылазку. Вы есть будете?

– О да. Только ради всего святого, дайте умыться!

– Абабков! – велел Майер. – Принеси их благородию воды.

– Сей секунд! – сделал оловянные глаза вестовой и бросился выполнять распоряжение.

Вода, принесенная им, неожиданно оказалась теплой, а в придачу к ней полагался изрядный кусок мыла, благоухающего каким-то восточным ароматом, и почти чистое полотенце.

– Ты где пропадал? – спросил у матроса Дмитрий, покончив с водными процедурами.

– В госпитале лежал, – с трагическим видом поведал Абабков. – Потому как я был наскрозь ранетый!

– Вот даже как!

– Так сами, небось, знаете, господин прапорщик, что у нас как кровь проливать за отечество, так одни, а как кресты давать, так кому-то иному!

– Ишь ты, – ухмыльнулся Будищев, хорошо знавший, что храбрость не входит в число добродетелей вестового.

– Обидно! – даже немного всхлипнул матрос, страстно желавший украсить свою голландку[59] крестом, но при этом упорно избегавший передовой.

– Как я тебя понимаю, братан! – сочувственно отозвался Дмитрий. – А не хочешь ли пойти ко мне в пулеметчики? Гадом буду, но все мои по окончании похода станут георгиевскими кавалерами! Ну, те, кто выживут, конечно.

– Покорно благодарю, – поежился от подобной перспективы Абабков. – Только на кого же я их благородие господина Майера брошу? Ить он пропадет без меня, ровно дите малое!

– И то верно, – ухмыльнулся Будищев.

– Ну, где вы там? – крикнул ему гардемарин. – Ваш ужин уже неоднократно остывал и новой поджарки просто не выдержит!

– Ничего страшного, я такой голодный, что того и гляди от твоего вестового кусок откушу, а он опять в госпиталь удерет.

– Я ему удеру! – рассвирепел моряк. – Будь моя воля, он бы у меня линьков[60] получил, как в блаженные времена Николая Павловича, а не лечение! Трус, дезертир, подлец!