Митральезы для Белого генерала

– На ляжках, что ли?[38]

– Ну да.

– И в чем проблема? – пожал плечами прапорщик, делая себе очередной бутерброд.

– Ой, – схватился за рот молодой матрос и бросился прочь, под смешки более опытных товарищей.

– Ладно вам! – прервал неуместное веселье командир. – Те, у кого желудок слабый, пусть сухари едят. Их-то хоть нормально выдали?

– А как же, – охотно ответил Егорыч. – Интенданты расщедрились ажно по фунту в рыло. И круп двадцать четыре золотника[39]. Ешь, не хочу! Хорошо хоть казачуры овечек пригнали. С мясным приварком, глядишь, ноги-то не протянем.

– Н-да, началась осада, – мотнул головой Дмитрий. – Ну ничего, мы тут несколько мешков пшеницы надыбали. Надо мельницу поискать, глядишь, с мукой будем.

– Лучше ее коням. А то им всего по гарнцу[40] овса выделили. Хорошо хоть саману[41] тут вволю, можно подмешивать.

Судя по убежденности Егорыча, он и впрямь считал, что лошадям корм нужнее, а люди и так перебьются. Стоит ли удивляться, что высокое начальство думало точно так же. Это была одна из тех вещей, к которым Будищев так и не смог привыкнуть в этом времени, несмотря на весь свой цинизм. Впрочем, сейчас ему было не до этого. Подкрепившись и обогревшись, он вышел наружу, чтобы проверить, все ли в порядке.

Пройдясь по позициям и убедившись, что пулеметы вычищены и смазаны, огневые точки оборудованы, лошади накормлены и убраны от греха и шальных пуль подальше, Дмитрий остановился рядом с вышедшим покурить солдатом из Самурского полка. Тот, заметив офицера, вытянулся и хотел было рапортовать, но прапорщик остановил его.

– Не мельтеши!

– Слушаюсь, вашбродь.

– Как там текинцы?

– Скачут ироды вокруг лагеря, но близко не подходят, – словоохотливо отвечал солдат, обрадовавшийся возможности почесать языком. – Бывает, стрельнут издали и назад. Боятся, значит.

– Чего боятся?

– Как чего? Известное дело, чичас антиллеристы пушку развернут да и вдарят. Только шерсть в разные стороны и полетит!

– А это что за писк? – прислушался Будищев.

– Из-под сарая-то? Там сука с кутями[42] сховалась, потом или убежала, или прибили. Вот он и пищит, мамку зовет.

– Ничего себе, – заинтересовался Дмитрий и полез посмотреть.

Под глинобитным сараем и впрямь оказалась нора, из которой остро пахло псиной. Похоже, там и было логово неведомой собаки, так не вовремя разродившейся. Хотя сейчас в нем оставался только один щенок, наивно смотревший на человека одним глазом. Второй у него, судя по всему, залип от слизи. Бедолага был очень худ и дрожал от холода, но не решался подползти к офицеру и только обреченно поскуливал.

– Пропадет животинка, – довольно равнодушно заявил самурец. – Придавить бы его, чтобы не мучилась.

– Сейчас я тебя самого придавлю! – неожиданно сам для себя вызверился Будищев.

– Так точно, ваше благородие! – гаркнул солдат и застыл с тем тупым деревянным выражением лица, какое бывает у нижних чинов при виде высокого начальства, от которого они не знают, что ожидать.

Однако кое в чем вчерашний крестьянин был прав, и в глубине души Дмитрий это понимал. Если мать не сыщется, а она, скорее всего, погибла, то щенку не выжить. Разве что найдется добрая душа, у которой достанет терпения и времени ухаживать за ним. В противном случае эта едва теплящаяся жизнь скоро покинет тщедушное тельце, поставив точку в недолгом существовании. Надо было что-то делать, и Будищев решился. Подхватив маленький дрожащий комочек шерсти на руки, он сунул его за пазуху и решительно направился в лагерь.



Люсия Штиглиц сидела рядом с Катей Мамацевой в отведенной им кибитке и горько плакалась товарке.

– Ты не представляешь себе, какой он негодяй, – всхлипывала она.

– Поверь мне, милая, вполне представляю, – сокрушенно вздохнула молодая женщина, гладя подругу по волосам.

– Нет! – нелогично возразила уязвленная до глубины души баронесса. – Он пришел, весь такой любезный, и смотрит, будто я ему небезразлична, а его люди тем временем мешки воруют… подлец!

– Все они таковы, – вздохнула двадцатилетняя сестра милосердия с видом познавшей жизнь матроны и матери многочисленного семейства.

– Да что он вообще о себе думает? Бастард, невежа, мужик!

– Вот и забудь о нем. Есть масса прекрасных молодых офицеров хорошего рода, которые были бы счастливы, обрати ты на них хоть толику своего внимания. Взять хотя бы этого милого хорунжего, как его?

– Бриллинга? – переспросила Люсия, мгновенно перестав плакать. – Благодарю покорно!

– А что? – удивилась подруга. – Он хорошего рода, отнюдь не беден, со связями в обществе. Да, он был вынужден выйти из гвардии, но что с того? Вот отличится в бою и вернется в свой полк в сиянии славы…

– Негодяй еще хуже Будищева! – отрезала девушка.

– Откуда ты знаешь? – насторожилась мадам Мамацева.

– Он ухаживал за мной в Петербурге и даже был принят в нашем доме.


– Ты мне раньше об этом не рассказывала, – в голосе Кати явно прозвучала нотка обиды.

– Мне было стыдно, – призналась Люсия. – Брат говорил мне, что Бриллинг человек пустой и с дурной репутацией, но я тогда никого не слушала.

– И чем же все кончилось?

– Ничем. Мой отец узнал о его некоторых неблаговидных поступках и отказал ему от дома. Тогда он стал злословить в обществе на мой счет. К счастью, брат в то время уже был переведен в Туркестан, иначе непременно случилась бы дуэль!

– Ах, как это романтично! – зажмурила глаза от удовольствия сестра милосердия. – Мужчина вступился за честь дамы…

– Что ты такое говоришь?! – возмутилась Люсия. – Не хватало еще, чтобы этот негодяй убил моего Людвига!

– Да, такое тоже бывает, – вынуждена была согласиться Катя.

В этот момент из-за полога кибитки кто-то громко спросил подозрительно знакомым голосом:

– Милые дамы, к вам можно?

– Это он! – сразу же узнала его Мамацева, и лицо ее расплылось в слащавой улыбке.

– Кто он? – не поняла Люсия.

– Будищев конечно же, – хмыкнула подруга. – Вероятно, он пришел объясниться с тобой.

– Сейчас я ему все скажу! – взвилась баронесса и хотела было выйти, с тем, чтобы немедля выполнить свою угрозу, но на пути ее несокрушимой стеной встала мадам Мамацева.

– Ты не можешь…

– Еще как могу!

– Ты не можешь выйти к нему в таком виде! Посмотри на себя, волосы растрепаны, глаза заплаканы… Нет, это решительно невозможно! Сначала ты умоешься и приведешь себя в порядок, а уж затем можешь высказывать ему все, что тебе заблагорассудится!

– Пожалуй, ты права, – вынуждена была согласиться барышня.

– Отправляйся за занавеску, а я тем временем займу нашего гостя.

– Дамы, вы вообще живы? – с некоторым сомнением переспросил Будищев, не зная как истолковать упорное молчание, соединенное с непонятной суетой.

– Одну секундочку, Дмитрий Николаевич, – проворковала Катя медоточивым голосом. – Мы немного не одеты. А вы что-то хотели?

– Прошу прощения, – смутился прапорщик. – Я не стал бы тревожить вас, но у меня срочное дело к Люсии Александровне.

– Вы знаете, мадемуазель Штиглиц очень устала. И я даже не знаю, сможет ли она вас принять… или это вопрос жизни и смерти?

– Можно сказать и так, – хмыкнул Дмитрий. – Мне можно зайти?

– Да-да, конечно, то есть нет, мы не… ну вот вы уже зашли!

– Добрый вечер, Екатерина Михайловна, – почтительно поклонился вошедший к ним Будищев.

– Ах, какой вы все-таки коварный мужчина, всегда умеете застать нас, слабых женщин, врасплох!

– И в мыслях не было, – улыбнулся моряк, разглядывая внутреннее убранство, пытаясь при этом понять, куда делась Люсия.

– Что вам угодно? – появилась из-за занавеси баронесса.

Волосы ее покрывал белый сестринский платок с красным крестом, лицо умыто, а горевшие яростным огнем глаза были готовы испепелить негодяя, имевшего наглость заявиться к ней, будто имел на это право.

– Как я и сказал госпоже Мамацевой, вопрос жизни и смерти, – ничуть не смутился Дмитрий.

– И чьей же? – не предвещавшим ничего доброго тоном поинтересовалась мадемуазель Штиглиц, явно давая понять, что коли речь о самом Будищеве, то уж она и пальцем о палец не ударит для его спасения.

– Вот, – просто ответил прапорщик и достал из-за пазухи спасенного им щенка.

Бедняга тут же проснулся и заскулил, протестуя против того, что его вытащили из тепла.

– Что это, – едва не взвизгнула Катя, – крыса?

– Сами вы… – едва не сорвался на грубость Дмитрий, но тут же спохватился и самым любезным тоном поведал историю найденыша: – Это щенок алабая – местной породы собак. У него погибли мать и все братья, и теперь он остался совсем один. Видит бог, я взял бы его себе, но он очень слаб, и я не смогу о нем позаботиться.

– И что же вы хотите? – пролепетала Люсия, никак не ожидавшая такого поворота событий.

– Вы добрая и нежная! – убежденно заявил ей Будищев. – И если кто-то и может спасти это невинное существо от неминуемой гибели, то только вы!

– Я?!