Миры Бесконечности

– Конечно, знаю, – выплевываю я. – Но при этом считаю, что нужно помогать таким людям, как та девушка из дворца. Людям, за которых больше никто не сражается. Вот что важно.

Должно быть важно. Потому что, если бы здесь оказалась Мэй, а у кого-то появился шанс ее спасти… мне бы хотелось, чтобы они посчитали, что ее жизнь стоит риска.

Гил медленно подходит к нам, словно волк, подкрадывающийся к добыче.

– Важна лишь миссия Поселения. Наше выживание.

– Знаю, – повторяю я. – Но не нам выбирать, кто должен выжить. Каждый заслуживает шанса.

Лицо Тео вытягивается, и я понимаю, что подобрала не те слова.

– Каждый? – помрачнев, переспрашивает Гил.

Все мои мысли резко замирают:

– Я говорила о людях.

– Ты уверена?

– Да, – шиплю я. – А теперь отпустите меня.

Тео отступает в сторону, но Гил тут же встает передо мной. Его взгляд мечется от одного моего глаза к другому, и чем пристальнее он смотрит, тем сильнее сжимаются веревки, сдавливая мне грудную клетку. Они будто пытаются выдавить весь воздух из моих легких.

Я чувствую его гнев, подобный взрыву вулкана. Он впивается в мою плоть, отрывая от меня кусок за куском.

– Нет, пока ты не поймешь… Пока не увидишь… – говорит он.

А потом протягивает руку к моему плечу и прижимает пальцы к моей коже, отчего мир тут же растворяется.

Война пахнет кровью, асфальтом и жженой древесиной. Глаза горят от обильного дыма, заполняющего воздух, и мне приходится помахать перед лицом, прежде чем потянуться за чем-то, закопанным в пыли.

Но это не моя рука. А Гила.

Пальцы – его пальцы – сжимают рукоять меча, наполовину зарытого в черный песок. Я поднимаю его перед собой, ловя отражение на стали, покрытой свежей кровью. Ее так много, что становится не по себе, но я знаю, что мне необходимо двигаться дальше.

Я смотрю на небо. Легион Гвардейцев парит в вышине, так же насмешливо, словно стервятники, которые только и ждут момента, чтобы поживиться, когда закончится сражение.

Если оно когда-нибудь закончится.

Но эти Гвардейцы Победы отличаются от Гвардейцев Победы, что в белой форме и с металлическими крыльями: они служат в герцогстве Войны.

Они парят, как банши, на ветру, громко смеясь и издавая боевой клич, а из-за их красных туник создается впечатление, будто небо обливается кровавыми слезами. Пламенные крылья, как у феникса, распахнуты за их спинами, из-за чего за ними тянутся по небу малиново-золотистые полосы.

И это лишь те, кто сейчас в воздухе.

А те, что на земле, как наемные убийцы, исчезают, как дым, в одном месте и тут же возникают в другом. На них черные доспехи, а принадлежность к двору принца Эттора они подтверждают кровавыми каплями, запятнавшими их мундиры и клинки.

Я замечаю одного из Гвардейцев на песчаном поле в окружении огня и разбросанных конечностей. Крики людей разрывают мое сердце, и я, подняв свой меч, бросаюсь навстречу ожидающей меня смерти.

Потому что из Войны еще никто не выбирался живым.

Гвардеец переводит взгляд в небо и поднимает руку, указывая на меня. Камни вырываются из земли, как скрюченные пальцы, в поисках следующей жертвы. Один из камней впивается мне в спину, с легкостью разрывая плоть. Рана так сильно горит, что ноги подгибаются и колени встречаются с изуродованной землей.

Разум кричит, чтобы я поднялась и продолжила сражаться. И я делаю это, несмотря на то что колени горят, словно в них впились сотни осколков, а мышцы болят от ушибов.

Я бросаюсь к Гвардейцу. А он тут же вытаскивает из-за пояса два меча и начинает вращать ими в воздухе, как пропеллер, жаждущий больше крови. Мой меч сталкивается с его мечом. Металл против металла. Я подставляю меч, чтобы блокировать его удар, а затем перепрыгиваю через второй клинок, едва не задевая острие. Я пытаюсь ударить по его ноге, но он слишком быстр для меня. Песок взметается в воздух, мешая мне сражаться, а Гвардеец продолжает двигаться, словно не устал. Словно он танцует.

Или играет со мной.

Его мечи со всей силой обрушиваются на мой, и мне едва удается совладать с этой мощью. Руки начинают дрожать, а через мгновение мой клинок разлетается на куски, которые осыпаются мерцающими осколками вокруг меня. А я в отчаянии бросаюсь в сторону.

Но мне не удается избежать его удара, и один из его мечей отсекает мою левую руку чуть выше локтя.

Я рыдаю, наблюдая, как брызжет кровь.

Падаю на колени, отчаянно ища в море отрубленных, оставленных на ветру конечностей, чем защитить себя. Боль застилает разум. Я не могу думать. Не могу вздохнуть.

Все, что я чувствую, – холодное, обжигающее приближение смерти. И наконец она хватает меня, принимая облик Гвардейца. Он поднимает меня за шею, как тряпичную куклу, а вторую руку вонзает мне в грудь.

И последнее, что я помню, как мое сердце вынимают из тела.

Несмотря на сотни пережитых смертей, Гвардеец отыскал новый способ убийства.

Мир кружится, словно в калейдоскопе, а затем перед глазами возникают Гил и Тео.


Пот струится по моему лицу и стекает по затылку. Тошнота подступает к горлу, а меня охватывает нестерпимое желание упереться руками в колени и блевать, пока не упаду без сил на пол.

Хватая ртом воздух, я пытаюсь подавить слезы, пробирающиеся изнутри, и ужас, который пронзает мой разум. Я хватаюсь за грудь, чувствуя нестерпимую боль там, где призрачная рука вырвала мое сердце.

Сердце Гила.

Он показал мне свои воспоминания. Использовал Обмен, чтобы я увидела то, что ему так хотелось мне показать.

– Ты не имел права влезать в мою голову. Заставлять меня видеть это. – Я всхлипываю, чувствуя, как слезы текут по моим щекам.

– Ты не хотела этого понимать, – холодно говорит он. – В этом-то и проблема. Ты думаешь, что худшее, что может произойти в Бесконечности, – это игра в переодевание с Колонистами. Ты не видела войны… не понимала, как важно ее остановить до того, как она достигнет наших стен. Потому что это случится, Нами. Однажды даже Поселение окажется под угрозой.

– Я знаю, – выдавливаю я, хотя горло саднит. – Именно поэтому и пытаюсь помочь.

Он опускает взгляд:

– Единственный человек, которому ты помогаешь, – ты сама. Ты ищешь любую возможность отвлечься… любую возможность избежать того, к чему мы так стремимся. У нас впервые за всю войну появился шанс покончить с Колонистами. А ты предлагаешь сражаться с ними на каждом шагу. Это равносильно тому, чтобы растянуть войну еще на несколько сотен жизней.

– Неправда. И это не я предложила закончить игры в шпиона, – огрызаюсь я. Глаза горят так, словно я выплакала еще не все слезы. – Но как оставить ту девушку, если у меня нет сомнений, что она осознает происходящее?

Гил качает головой:

– У нас вырисовывается первая реальная возможность уничтожить Сферу. Возможность, которая выпадает раз в четыреста лет. И если тебя поймают или твои действия привлекут слишком много внимания, то мы упустим ее. Вот на что ты хочешь обречь жителей Поселения? На очередные четыреста лет выживания в этой клетке ради спасения одного человека?

– Речь не только о спасении чьей-то жизни. Но и о том, чтобы совершить поступок, который, я надеюсь, кто-то совершит ради меня. Или моей сестры, – говорю я, пристально глядя на Тео. Если он и чувствует себя виноватым, то хорошо это скрывает. – Помочь той девушке – правильный поступок, – я поворачиваюсь к Гилу. – Человеческий.

Он оказывается передо мной прежде, чем я успеваю вздохнуть. Его глаза яростно сверкают. Я пытаюсь отступить назад, но не могу пошевелиться, и на мгновение мне кажется, что он сожжет комнату.

Я чувствую, как мое тело каменеет, застывает, а я становлюсь бесчувственной. Потому что не знаю, что чувствовать. Гил так близко, что я вижу каждую черточку его лица и изгиб шеи. Его губы плотно сжаты, словно он сдерживает тысячи слов, которые хотят сорваться с его языка. Словно пытается не дать им вырваться на свободу. А потом я встречаюсь с ним взглядом. И в его карих глазах вижу отчаяние.

Он хочет, чтобы война закончилась. Хочет стать свободным.

И я не могу злиться на него за это. А за все остальное?

Атмосфера в комнате меняется, пока он смотрит на меня, словно тоже задается вопросом, имеет ли он право злиться на меня. Наконец его губы приоткрываются:

– Ты сама сказала, что не хочешь быть Героем. Так не мешайся под ногами, когда остальные Герои делают свою работу.

Я вижу в его безжалостном взгляде предупреждение.

Я пытаюсь броситься к нему, но Гил взмахивает рукой, и веревки сдерживают меня.

– Сними их с меня, – злюсь я, изо всех сил стараясь вырваться.

Гил втягивает воздух носом:

– Сними их сама.

Он резко разворачивается и, не сказав больше ни слова, выходит из тренировочного зала. Хмурясь, я борюсь с веревками. Лицо Тео смягчается, и он тянется, чтобы помочь мне, но я отдергиваю плечо.

– Не прикасайся ко мне, – рявкаю я. – Сама справлюсь.

Он поднимает руки перед собой и опускает глаза.

Я выдыхаю, старательно сосредоточиваясь на веревках, а не на злости на Гила. А затем медленно вдыхаю, желая, чтобы веревка распустилась, пытаясь вызвать ощущения, которые возникли, когда лечила себя. Я сосредоточиваюсь на боли, которая окутывает руки и грудь, а также на узлах, стягивающих запястья. А потом представляю, как они растворяются и уплывают в туман.

Я представляю, как освобождаюсь.

Веревки ослабевают, и, когда я опускаю глаза, то вижу, что они лежат кучей у моих ног.

– Прости, – тихо извиняется Тео, когда я отталкиваю их подальше.

Я разворачиваюсь и направляюсь к выходу, но он хватает меня за запястье.

– У меня не было выбора. Я не мог рисковать, опасаясь, что Гил расскажет остальным о Мартине.

– О чем ты? – нахмурившись, спрашиваю я.

Он молча смотрит на дверной проем, словно проверяет, что там не собралась толпа зевак. И только убедившись, что нас здесь только двое, он еле слышно говорит мне:

– Я хочу, чтобы ты помогла мне спасти моего брата.