Мир без конца
Часть 32 из 212 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Керис прошла к южному рукаву трансепта. Там, подальше от шума, сутолоки и крови, старшие врачи-монахи суетились вокруг все еще безжизненного тела графа Ширинга. С него сняли мокрую одежду и накрыли тяжелым одеялом.
— Он жив, — сообщил ей Годвин, — но положение очень серьезное. — Ризничий показал на затылок: — Раздроблена часть черепа.
Голова графа напоминала раздавленную корку пирога, смоченную кровью. В щели даже виднелось серое вещество. Конечно, с такими страшными ранами ничего не поделаешь. Брат Иосиф, видимо, считал так же, поскольку потер большой нос и прошепелявил:
— Необходимы мощи. Только они дадут надежду на выздоровление.
Керис не очень верила в это, но ничего не сказала. Зная, что в данном отношении отличается от остальных, она редко афишировала свои воззрения. Сыновья графа, лорд Уильям и епископ Ричард, стояли тут же. Высокий черноволосый бравый Уильям был более молодой копией человека, лежавшего без сознания. У Ричарда же были более светлые волосы и выпирающий животик. Возле них мялся брат Мерфина Ральф.
— Это я вытащил графа из воды, — напомнил он.
Керис уже второй раз слышала от него эти слова.
— Да, хорошо, — отозвался Уильям.
— А вы ничем не можете помочь графу? — обратилась к монахам Филиппа.
Годвин ответил:
— Самое сильное средство — молитва.
Мощи святого Адольфа покоились в ковчеге под главным алтарем. Когда Годвин и Иосиф ушли за ними, Мэтью Цирюльник наклонился над графом и осмотрел рану на голове.
— Так не лечат, — бросил он.
Уильям резко бросил:
— Что вы хотите этим сказать?
Лорд говорил, как и его отец.
— Череп ничем не отличается от других костей, — ответил Мэтью. — Он может срастись, но нужно правильно свести осколки. Иначе, если криво…
— Вы полагаете, что знаете лучше монахов?
— Милорд, монахи знают, как призвать помощь невещественного мира. Я лишь скрепляю поломанные кости.
— А откуда у вас такие знания?
— Много лет назад я служил хирургом в королевской армии. Войну с шотландцами прошел бок о бок с графом Роландом. Я и раньше видел проломленные головы.
— Вы можете что-нибудь сделать для моего отца?
От напора Уильяма Мэтью заметно нервничал, но говорил уверенно:
— Я бы вынул частички сломанной кости из мозга, промыл их и попытался сложить.
Керис разинула рот. Она не осмелилась бы на такую дерзкую операцию. Как у Цирюльника хватило духу предложить такое? А если он не прав?
Уильям спросил:
— И отец выздоровеет?
— Не знаю, — ответил Мэтью. — Иногда раны головы имеют странные последствия — нарушается ходьба или речь. Все, что я могу, это сложить череп. Если вы хотите чудес, просите святого.
— Так вы не можете обещать успеха.
— Всемогущ только Господь Бог. Люди должны делать то, что могут, и надеяться на лучшее. Однако я считаю, что ваш отец умрет, если рану не обработать.
— Но Иосиф и Годвин читали книги древних.
— А я видел раненых на полях сражений. Одни умирали, другие выздоравливали. Вам решать, кому довериться.
Уильям посмотрел на жену. Филиппа предложила:
— Пусть Цирюльник сделает что может, попросив помощи у святого Адольфа.
— Хорошо, приступайте, — кивнул Уильям.
— Графа нужно положить на стол, — решительно начал Цирюльник. — Возле окна, где на рану будет падать яркий свет.
Уильям щелчком подозвал двух послушников.
— Выполняйте приказы этого человека, — велел он.
Мэтью продолжил:
— Все, что мне потребуется, это миска теплого вина.
Монахи принесли из госпиталя грубо сколоченный стол и поставили его под большим окном южного рукава трансепта. Два сквайра положили на него графа Роланда.
— Пожалуйста, лицом вниз, — попросил Мэтью.
Графа перевернули. У хирурга имелся кожаный ранец, где он хранил острые инструменты, благодаря которым цирюльники и получили свое наименование. Сначала он достал маленькие ножницы и, наклонившись над Ширингом, начал срезать густые черные, но сальные волосы вокруг раны. Срезанные локоны Мэтью отбрасывал в сторону, и когда выстриг вокруг раны круг, ее стало лучше видно.
Вернулся брат Годвин с ковчегом — резной шкатулкой из золота и слоновой кости, где хранилась голова святого Адольфа и фрагменты руки. Увидев манипуляции Мэтью, он возмущенно спросил:
— Что здесь происходит?
Хирург поднял глаза.
— Пожалуйста, если вы поставите реликвии на спину графа, поближе к голове, я думаю, святой направит мою руку.
Годвин медлил и явно злился, что инициативу перехватил простой цирюльник. Лорд Уильям сказал:
— Делайте, как он говорит, брат, или ответственность за смерть моего отца ляжет на вас.
Но ризничий, не двинувшись, обратился к стоявшему в нескольких ярдах Карлу Слепому:
— Брат Карл, лорд Уильям приказывает мне…
— Я слышал лорда Уильяма, — перебил Карл. — Лучше выполнить его пожелание.
Годвин надеялся услышать другой ответ, и лицо его искривилось. С явной неохотой монах поставил священный ковчег на широкую спину графа Роланда.
Мэтью взял тонкие щипчики. Керис завороженно наблюдала, как очень осторожно Цирюльник захватил один осколок за наружный краешек, вместе с налипшими волосами и кожей отделил от головы, не затронув серое вещество под ним, и аккуратно положил в миску с теплым вином. То же самое он проделал еще с двумя осколками. Шум в соборе — стоны раненых, рыдания родных — куда-то отступил. Все молча, неподвижно стояли вокруг Мэтью и безжизненного тела графа. Затем цирюльник занялся осколками, не отделившимися от черепа. Срезал волосы, осторожно промывал маленькой льняной тряпочкой, смоченной в вине, затем пинцетом аккуратно прижимал кость туда, где, как полагал, ей место.
Суконщица едва дышала — такое в воздухе повисло напряжение. Еще никем и никогда она не восхищалась так, как теперь Мэтью Цирюльником. Сколько мужества, сколько умения, сколько уверенности. И он оперирует графа! Если Роланд умрет, его могут повесить. И все же его руки так же тверды, как и руки ангелов над соборными вратами.
Наконец хирург приладил три осколка, которые прежде положил в миску с вином, как будто склеил разбившийся кувшин, натянул кожу и сшил ее быстрыми точными стежками. Теперь череп Роланда в целости.
— Граф должен проспать сутки, — распорядился Цирюльник. — Если проснется, дайте большую дозу успокоительной настойки Мэтти Знахарки. Он должен лежать неподвижно сорок дней и сорок ночей. Если необходимо, привязывайте ремнями.
И попросил мать Сесилию перевязать рану.
Расстроенный, раздраженный Годвин вышел из собора и побежал вниз к берегу. Нет твердой власти: из Карла можно вить веревки. Антоний хоть и слаб, но все-таки лучше слепого регента. Нужно найти его.
Из воды вытащили уже почти все тела. Люди с простыми ушибами, оправившись от испуга, разошлись по домам. Почти всех мертвых и раненых перенесли в собор. Кое-кто еще оставался в воде посреди обломков.
Мысль о том, что Антоний мог погибнуть, страшила и волновала Годвина. Он мечтал о новой власти в аббатстве, более строгом соблюдении правила Бенедикта, безукоризненном ведении финансовых дел, но в то же время сознавал, что дядя ему покровительствует, а поддержки другого аббата он может и не получить.
Мерфин командовал лодкой. Он и еще двое молодых людей в одних подштанниках выплыли на середину реки, где теперь плавало почти все, что раньше было мостом. Все вместе пытались приподнять бревно, чтобы кого-то спасти. Подмастерье был невысок, но помощников подобрал сильных, упитанных. Годвин понял, что это сквайры из свиты графа. Несмотря на хорошую физическую форму, здоровяки, стоя в небольшой лодке, с большим трудом поднимали тяжелое бревно. Ризничий присоединился к группе горожан, терзаемых страхом и надеждой, когда сквайры достали-таки бревно и Мерфин вытащил из воды тело. Осмотрев его, он крикнул:
— Маргарита Джоунс — мертва.
Немолодая Маргарита была тихой, незаметной женщиной. Монах нетерпеливо спросил:
— Ты видишь там аббата Антония?
Молодые люди в лодке переглянулись, и Годвин понял, что слишком поторопился. Но Мерфин крикнул ему в ответ:
— Я вижу рясу.
— Так это аббат! — закричал ризничий. Единственным не найденным пока монахом оставался Антоний. — Как он?
Ученик Элфрика наклонился через борт лодки, но не смог разглядеть и залез в воду. Скоро он крикнул:
— Дышит.
Годвин испытал радость и разочарование.
— Так вытаскивайте скорее! — И спохватился: — Пожалуйста.
Не очень вежливая просьба, но Фитцджеральд нырнул под частично выступающее из воды бревно, сказав что-то сквайрам. Те отпустили бревно, которое держали за конец — оно плавно соскользнуло в воду, — и приготовились схватить то, под которое заплыл Мерфин. Похоже, юноша старался отцепить одежду Антония от досок и щепок. Годвин, переживая, что не может ускорить процесс, велел двум парням, стоявшим рядом:
— Идите в аббатство и скажите монахам, чтобы принесли носилки. Передайте — вас послал Годвин.
— Он жив, — сообщил ей Годвин, — но положение очень серьезное. — Ризничий показал на затылок: — Раздроблена часть черепа.
Голова графа напоминала раздавленную корку пирога, смоченную кровью. В щели даже виднелось серое вещество. Конечно, с такими страшными ранами ничего не поделаешь. Брат Иосиф, видимо, считал так же, поскольку потер большой нос и прошепелявил:
— Необходимы мощи. Только они дадут надежду на выздоровление.
Керис не очень верила в это, но ничего не сказала. Зная, что в данном отношении отличается от остальных, она редко афишировала свои воззрения. Сыновья графа, лорд Уильям и епископ Ричард, стояли тут же. Высокий черноволосый бравый Уильям был более молодой копией человека, лежавшего без сознания. У Ричарда же были более светлые волосы и выпирающий животик. Возле них мялся брат Мерфина Ральф.
— Это я вытащил графа из воды, — напомнил он.
Керис уже второй раз слышала от него эти слова.
— Да, хорошо, — отозвался Уильям.
— А вы ничем не можете помочь графу? — обратилась к монахам Филиппа.
Годвин ответил:
— Самое сильное средство — молитва.
Мощи святого Адольфа покоились в ковчеге под главным алтарем. Когда Годвин и Иосиф ушли за ними, Мэтью Цирюльник наклонился над графом и осмотрел рану на голове.
— Так не лечат, — бросил он.
Уильям резко бросил:
— Что вы хотите этим сказать?
Лорд говорил, как и его отец.
— Череп ничем не отличается от других костей, — ответил Мэтью. — Он может срастись, но нужно правильно свести осколки. Иначе, если криво…
— Вы полагаете, что знаете лучше монахов?
— Милорд, монахи знают, как призвать помощь невещественного мира. Я лишь скрепляю поломанные кости.
— А откуда у вас такие знания?
— Много лет назад я служил хирургом в королевской армии. Войну с шотландцами прошел бок о бок с графом Роландом. Я и раньше видел проломленные головы.
— Вы можете что-нибудь сделать для моего отца?
От напора Уильяма Мэтью заметно нервничал, но говорил уверенно:
— Я бы вынул частички сломанной кости из мозга, промыл их и попытался сложить.
Керис разинула рот. Она не осмелилась бы на такую дерзкую операцию. Как у Цирюльника хватило духу предложить такое? А если он не прав?
Уильям спросил:
— И отец выздоровеет?
— Не знаю, — ответил Мэтью. — Иногда раны головы имеют странные последствия — нарушается ходьба или речь. Все, что я могу, это сложить череп. Если вы хотите чудес, просите святого.
— Так вы не можете обещать успеха.
— Всемогущ только Господь Бог. Люди должны делать то, что могут, и надеяться на лучшее. Однако я считаю, что ваш отец умрет, если рану не обработать.
— Но Иосиф и Годвин читали книги древних.
— А я видел раненых на полях сражений. Одни умирали, другие выздоравливали. Вам решать, кому довериться.
Уильям посмотрел на жену. Филиппа предложила:
— Пусть Цирюльник сделает что может, попросив помощи у святого Адольфа.
— Хорошо, приступайте, — кивнул Уильям.
— Графа нужно положить на стол, — решительно начал Цирюльник. — Возле окна, где на рану будет падать яркий свет.
Уильям щелчком подозвал двух послушников.
— Выполняйте приказы этого человека, — велел он.
Мэтью продолжил:
— Все, что мне потребуется, это миска теплого вина.
Монахи принесли из госпиталя грубо сколоченный стол и поставили его под большим окном южного рукава трансепта. Два сквайра положили на него графа Роланда.
— Пожалуйста, лицом вниз, — попросил Мэтью.
Графа перевернули. У хирурга имелся кожаный ранец, где он хранил острые инструменты, благодаря которым цирюльники и получили свое наименование. Сначала он достал маленькие ножницы и, наклонившись над Ширингом, начал срезать густые черные, но сальные волосы вокруг раны. Срезанные локоны Мэтью отбрасывал в сторону, и когда выстриг вокруг раны круг, ее стало лучше видно.
Вернулся брат Годвин с ковчегом — резной шкатулкой из золота и слоновой кости, где хранилась голова святого Адольфа и фрагменты руки. Увидев манипуляции Мэтью, он возмущенно спросил:
— Что здесь происходит?
Хирург поднял глаза.
— Пожалуйста, если вы поставите реликвии на спину графа, поближе к голове, я думаю, святой направит мою руку.
Годвин медлил и явно злился, что инициативу перехватил простой цирюльник. Лорд Уильям сказал:
— Делайте, как он говорит, брат, или ответственность за смерть моего отца ляжет на вас.
Но ризничий, не двинувшись, обратился к стоявшему в нескольких ярдах Карлу Слепому:
— Брат Карл, лорд Уильям приказывает мне…
— Я слышал лорда Уильяма, — перебил Карл. — Лучше выполнить его пожелание.
Годвин надеялся услышать другой ответ, и лицо его искривилось. С явной неохотой монах поставил священный ковчег на широкую спину графа Роланда.
Мэтью взял тонкие щипчики. Керис завороженно наблюдала, как очень осторожно Цирюльник захватил один осколок за наружный краешек, вместе с налипшими волосами и кожей отделил от головы, не затронув серое вещество под ним, и аккуратно положил в миску с теплым вином. То же самое он проделал еще с двумя осколками. Шум в соборе — стоны раненых, рыдания родных — куда-то отступил. Все молча, неподвижно стояли вокруг Мэтью и безжизненного тела графа. Затем цирюльник занялся осколками, не отделившимися от черепа. Срезал волосы, осторожно промывал маленькой льняной тряпочкой, смоченной в вине, затем пинцетом аккуратно прижимал кость туда, где, как полагал, ей место.
Суконщица едва дышала — такое в воздухе повисло напряжение. Еще никем и никогда она не восхищалась так, как теперь Мэтью Цирюльником. Сколько мужества, сколько умения, сколько уверенности. И он оперирует графа! Если Роланд умрет, его могут повесить. И все же его руки так же тверды, как и руки ангелов над соборными вратами.
Наконец хирург приладил три осколка, которые прежде положил в миску с вином, как будто склеил разбившийся кувшин, натянул кожу и сшил ее быстрыми точными стежками. Теперь череп Роланда в целости.
— Граф должен проспать сутки, — распорядился Цирюльник. — Если проснется, дайте большую дозу успокоительной настойки Мэтти Знахарки. Он должен лежать неподвижно сорок дней и сорок ночей. Если необходимо, привязывайте ремнями.
И попросил мать Сесилию перевязать рану.
Расстроенный, раздраженный Годвин вышел из собора и побежал вниз к берегу. Нет твердой власти: из Карла можно вить веревки. Антоний хоть и слаб, но все-таки лучше слепого регента. Нужно найти его.
Из воды вытащили уже почти все тела. Люди с простыми ушибами, оправившись от испуга, разошлись по домам. Почти всех мертвых и раненых перенесли в собор. Кое-кто еще оставался в воде посреди обломков.
Мысль о том, что Антоний мог погибнуть, страшила и волновала Годвина. Он мечтал о новой власти в аббатстве, более строгом соблюдении правила Бенедикта, безукоризненном ведении финансовых дел, но в то же время сознавал, что дядя ему покровительствует, а поддержки другого аббата он может и не получить.
Мерфин командовал лодкой. Он и еще двое молодых людей в одних подштанниках выплыли на середину реки, где теперь плавало почти все, что раньше было мостом. Все вместе пытались приподнять бревно, чтобы кого-то спасти. Подмастерье был невысок, но помощников подобрал сильных, упитанных. Годвин понял, что это сквайры из свиты графа. Несмотря на хорошую физическую форму, здоровяки, стоя в небольшой лодке, с большим трудом поднимали тяжелое бревно. Ризничий присоединился к группе горожан, терзаемых страхом и надеждой, когда сквайры достали-таки бревно и Мерфин вытащил из воды тело. Осмотрев его, он крикнул:
— Маргарита Джоунс — мертва.
Немолодая Маргарита была тихой, незаметной женщиной. Монах нетерпеливо спросил:
— Ты видишь там аббата Антония?
Молодые люди в лодке переглянулись, и Годвин понял, что слишком поторопился. Но Мерфин крикнул ему в ответ:
— Я вижу рясу.
— Так это аббат! — закричал ризничий. Единственным не найденным пока монахом оставался Антоний. — Как он?
Ученик Элфрика наклонился через борт лодки, но не смог разглядеть и залез в воду. Скоро он крикнул:
— Дышит.
Годвин испытал радость и разочарование.
— Так вытаскивайте скорее! — И спохватился: — Пожалуйста.
Не очень вежливая просьба, но Фитцджеральд нырнул под частично выступающее из воды бревно, сказав что-то сквайрам. Те отпустили бревно, которое держали за конец — оно плавно соскользнуло в воду, — и приготовились схватить то, под которое заплыл Мерфин. Похоже, юноша старался отцепить одежду Антония от досок и щепок. Годвин, переживая, что не может ускорить процесс, велел двум парням, стоявшим рядом:
— Идите в аббатство и скажите монахам, чтобы принесли носилки. Передайте — вас послал Годвин.