Мио-блюз

— Надеюсь, вам понравится, — сказал администратор, протягивая мне карточку-ключ.

— Спасибо, не сомневаюсь.

Номер и правда оказался выше похвал. Просторный и светлый. С хорошим кондиционером и традиционной корзиной фруктов на журнальном столике.

За окном вид на многие мили вокруг.

— Все видно до самого Марианнелунда, — немного погодя пробормотал я, в одиночестве стоя у окна.

Дорожная сумка стояла в углу, я ее не открывал. В руке держал стакан воды. Повсюду вокруг тишина и пустота. Никогда человек не бывает более одинок, чем в одиночестве гостиничного номера. Я был солдат без союзников. Без оружия. Без ответа на необходимые вопросы. Знал только имя человека, который, может статься, сумеет мне помочь.

Звали его Винсент Бейкер. Брат того коллеги, который участвовал в похоронах парня, нечаянно застреленного мною двадцать с лишним лет назад.

Я молил высшие силы, чтобы он обнаружился на одном из фрагментов пазла, которые мне так нужны.





41

Понедельник




В Швеции я бы нашел Винсента Бейкера за две секунды. Коль скоро его личные данные не засекречены, что, как известно, бывает редко. В Штатах дело обстоит иначе. Здесь не существует волшебного регистра переписи населения, который можно использовать как угодно. Поэтому найти человека, не желающего, чтобы его нашли, весьма трудно.

У меня не было времени изучать данные американской администрации. На мои простые вопросы требовался простой ответ.

Где живет Винсент Бейкер?

И когда его можно повидать?

На последний вопрос никто из чиновников, понятно, ответить бы не сумел. Зато я мог сам в этом разобраться, если б добыл его адрес.

Я выбрал кратчайший путь, рискнул всем. Очень уж быстро не получилось: в воскресенье работу не начать. Дождавшись понедельника, я отправился в полицейский участок, где, как мне было известно, он служил. Кто-нибудь там мне поможет. Более-менее добровольно.

Я увидел ее, едва только вошел в стеклянные двери. Молодую девушку за стойкой так называемой приемной, где посетителю надлежало сообщить о своем деле. Перед стойкой — несколько рядов стульев. Металлических, выкрашенных черной краской и привинченных к полу. Засиживаться тут явно никто не захочет.

Мы с девушкой встретились взглядами, и на короткое время ко мне вернулось мое прежнее “я”. Вновь я стал этаким ловеласом, любителем пофлиртовать в любой ситуации. Не спеша подошел, облокотился на стойку.

— Винсент Бейкер, — сказал я. — Можно его повидать?

На самом деле я не хотел встречаться с Винсентом Бейкером. Не в эту минуту и определенно не у него на работе.

— К сожалению, нужно записываться заранее. Вы по какому делу?

Она широко улыбнулась. Идеальное сочетание — отзывчивость и профессионализм. Черт возьми. Я бы предпочел, чтобы она обладала только первой.

— К сожалению, не могу сказать.

Я напустил на себя серьезность, и она автоматически последовала моему примеру.

— Дело касается его брата, умершего несколько лет назад, — сказал я, вполне сознавая риск, что именно эти мои слова Винсент Бейкер позднее услышит от девушки.

Она покачала головой.

— Никогда о нем не слыхала.

Еще бы, подумал я. Тебе тогда было лет пять.

— Я адвокат. И у меня есть новая информация, которая, полагаю, его заинтересует. Нельзя ли узнать его домашний адрес, я бы его навестил.

Дай она мне адрес, я был бы разочарован. Девушка совершила бы грубое должностное нарушение, однако, судя по всему, она подобных ошибок не делала.

— Очень жаль. Но я ничем не могу вам помочь. Если вы хотите оставить сообщение для комиссара Бейкера, я, разумеется, его передам, но разглашать его адрес и номер телефона я не вправе.

Вот черт. Надежды на “более-менее добровольно” растаяли. Я всего-навсего бумажный тигр, лезть на рожон бесполезно. Придется пойти на попятную, поискать другой способ. Здесь мне адрес Винсента Бейкера не добыть.

Я кивнул и снова поменял выражение лица. На понимающее.

— Разумеется. Разумеется, я понимаю: таковы правила. Знаете, пожалуй, мне теперь надо поразмыслить, как быть. Но вы передайте ему, что я приходил.


Девушка словно бы вздохнула с облегчением, наверно, думала, что я начну с ней препираться.

— Как ваше имя? — спросила она.

Я помедлил. У меня не было доказательств, что у Винсента Бейкера со мной какой-то конфликт, что он вообще знает, кто я такой.

И все же я услышал собственный голос:

— Знаете, передайте ему привет от Люцифера. Он знает, кто я.

Люцифер. Это имя можно назвать в Техасе любому полицейскому, в полной уверенности, что он знает, о ком речь. Девушка озадаченно посмотрела на меня, когда я произнес имя Люцифера, но от комментариев воздержалась, сказала только:

— О’кей.

— О’кей, — сказал и я.

Поблагодарив за помощь, я ушел. Было начало двенадцатого, и я однозначно чувствовал, что объявил войну незнакомому человеку.





* * *


В тот миг я мог довериться мало кому на свете. В общем-то, почти никому. Будь мне четыре года, как Белле, я бы закричал: “Я совсем один!” Но мне было не четыре, и так не годится. Стоять на тротуаре и кричать — это не выход. Нельзя мне стоять на месте, я должен продвигаться дальше, вперед. И без союзников никак не справлюсь. Это ясно. Значит, нужно выбрать кого-нибудь, кому я доверюсь. Кого-нибудь, кто не надует меня сразу же. В Хьюстоне у меня, по сути, не было никого, к кому бы я питал хоть столь малую толику доверия.

За исключением одного человека — моего бывшего шефа Джоша Тейлора.

Ему я доверился, когда звонил по поводу того, что мы называли похоронами Пастора Парсона, ему же придется довериться и теперь. Хоть он и сказал, что слышать обо мне больше не желает.

Звонить ему я не стал. Зашел на работу. В другой полицейский участок, в другом районе Хьюстона. На сей раз, когда я спросил в приемной, кого ищу, все сработало отлично.

— Не уверен, что у него найдется время, — сказал мужчина, с которым я разговаривал.

— Скажите, его спрашивает Мартин Беннер. Он найдет время.

И действительно. Уже через несколько минут он спустился вниз. Отнюдь не обрадованный.

— Извини за вторжение, — сказал я.

Здороваясь, я, к собственному удивлению, весь как-то сжался. Джош Тейлор стал на двадцать лет старше, а сам я вроде как помолодел. Чувствовал себя мальчишкой, который стоит перед учителем, шаркая ногой и зная, что сделал какую-то ужасную глупость.

— Идем, — сказал Тейлор.

Мы прошли в коридор за приемной. На стенах красовались большие портреты прежних полицейских начальников. Пол затянут вытертым ковром. Обои еле держатся. Хьюстонская полиция не избалована щедрым финансированием.

Тейлор открыл дверь в маленькую комнату для совещаний:

— Заходи.

Он оглянулся, словно проверяя, не видит ли нас кто. Насколько я заметил, вокруг не было ни души.

Едва закрыв дверь, Тейлор напустился на меня:

— О чем ты, черт побери, думал, когда явился сюда и спросил меня? Ты рехнулся?

Взрослого человека распекают редко, и, когда такое случается, он не знает, как себя вести.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я и устыдился, потому что говорил запинаясь.

— Спасибо, это я понял, еще по твоему звонку. Но не припомню, чтобы приглашал тебя приехать сюда и разнюхивать. Или я не прав?

Двадцать лет назад Джош Тейлор считался восходящей звездой на полицейском небосклоне. К числу сильных его сторон относились прежде всего быстрая реакция, владение словом и неиссякаемая энергия. В о́круге он был лучшим допросчиком, а кроме того, превосходным руководителем. Мог бы далеко пойти. Но не пошел. Это я отчетливо видел.

— Что случилось? — спросил я.

Он осекся.

— Когда?

— С тобой, — сказал я. — Как это получилось?

Американцы — народ гордый. Терпеть не могут, когда их тычут носом в неудачи или не замечают их успехов. Тейлора не понизили, нет. Но меня удивило, что он не поднялся выше. Двадцать лет назад говорили, что с его потенциалом он может стать шерифом. Теперь это отошло далеко в прошлое.