Мио-блюз

Прискорбные, но необходимые вопросы.

— Нет. От него ни словечка, — ответила девушка. — Я с ума схожу от тревоги.

Я тоже, но не потому, что Элиас пропал, а потому, что я знаю о его смерти.

Я пытался понять, как вышло, что Мария нашла Элиаса на виду, в совершенно пустом доме. Кто его там оставил? Трупы прячут, а не выставляют на обозрение в гостиной. Больше всего мне хотелось поехать в Сольну и еще раз осмотреть дом. Но я понимал: это невозможно. Я успел засветиться в том квартале, и это уже плохо. Снова поехать туда и шнырять по саду — все равно что явиться в полицию и признаться в убийстве. Я нипочем не оправдаюсь, когда Элиаса найдут.

Если он по-прежнему в доме.

Я не выдержал. В отчаянии позвонил Борису, хотел попросить, чтобы он послал в Сольну Марию или еще кого-нибудь. Он не ответил. Я нетерпеливо барабанил пальцами по блестящей поверхности письменного стола. Похоже, впрямь схожу с ума.

Тут я вспомнил про материалы, которые Люси собрала о персонале детского сада. Достал из сумки конверт. Я захватил его с собой, когда уходил из конторы. Дрожащими пальцами вскрыл, достал бумаги. Люси поработала на славу. На основе полицейских материалов сумела идентифицировать весь персонал и установила, кто и где теперь находится. Из района никто не переехал, но некоторые уволились из детского сада и работали сейчас в других местах. Я внимательно изучил фотографии. Фото Мио не было. Вероятно, Сара сознательно не стала оформлять сыну загранпаспорт. Чтобы мальчика не вывезли из страны.

Я пытался определить, кто здесь загадочная Сюзанна, но безуспешно. Она могла быть любой из женщин, безмолвно смотревших на меня с фотоснимков.

Единственное знакомое лицо — Ракель Миннхаген.

— Вероника, — тихо сказал я. — Какого черта ты от меня хотела?

Как я уже упомянул, Люси проверила данные переписи населения по всем сотрудникам. В том числе и по Ракель Миннхаген. То, что в настоящее время Ракель зарегистрирована в Сольне, мне уже известно. А вот в прошлом году она была зарегистрирована в Орста-Хавсбаде[6], и это весьма любопытно. Я наморщил лоб. С одной стороны, потому, что она была там зарегистрирована меньше трех месяцев, в конце лета и осенью. А с другой — потому, что Орста-Хавсбад состоит главным образом из дачных домиков без водопровода и канализации. Тот, где она проживала, располагался на Аркитектвеген. Морщина у меня на лбу углубилась. А ведь точно: я бывал в Орсте на какой-то вечеринке. Лет десять назад или сто — не помню.

Я позвонил Люси.

— Ты была со мной на вечеринке в Орста-Хавсбаде? — спросил я.

Люси могла бы удивиться, почему я звоню с таким странным вопросом. Но она не удивилась. Мы уже не реагировали на странные вопросы и поступки друг друга.

— Не припомню, — сказала она. — Хотя да. Не там ли твой суперкрутой давний однокурсник угощал раками? И всем гостям сулили ночлег, а кончилось тем, что мы с тобой спали в гамаке?

— Точно, — сказал я.

Вечеринка была ужасная. Из всех моих суперкрутых однокурсников нет никого круче парня, которого имела в виду Люси. Герман Нильсон. Спесивый малый, который позднее стал чертовски успешным юристом по недвижимости. Такие, оказывается, тоже нужны.

Немного погодя Люси приехала в контору. Как и я, первым делом просмотрела газетные сообщения.

— По-прежнему ни слова.

— Да, — сухо сказал я.

Я с ужасом думал, что будет, когда Элиаса найдут. Страшно представить себе, что это означает для меня.

Ракель Миннхаген. Неужели за всем случившимся вправду стоит она? И только ли она одна? Все-таки в допущении, что она действовала в одиночку, нет логики. Надо проверить еще кое-что. Я установил, кто забрал Мио. Нашел ее дом. Но Мио там не было. Только мертвый Элиас.

Адрес в Орста-Хавсбаде — начну с него, больше у меня ничего нет. Я пытался понять, почему ухватился за эту ниточку. Только потому, что девять лет назад (мы вычислили, когда было дело) побывал там на вечеринке. Недолго думая, я связался с кадастром и запросил, кому принадлежит недвижимость, где была зарегистрирована Ракель Миннхаген. В ответ тамошний сотрудник пробормотал какую-то незнакомую фамилию и добавил:

— Он приобрел эту недвижимость в декабре.

— Можете посмотреть, кому она принадлежала ранее?

— Конечно. Прежний владелец — Герман Нильсон.





* * *


Я долго молча сидел за письменным столом. Как понимать, что Ракель Миннхаген была зарегистрирована, а возможно, и проживала, по адресу, принадлежавшему моему давнему сокурснику? Сокурснику, которого я никогда не считал близким другом и несколько лет вообще не видал. Меня охватило тягостное ощущение, что ответ прямо у меня под носом. Просто я его не вижу. Что-то упускаю. Что-то важное.

Снова зазвонил телефон. Номер незнакомый, и сначала я не хотел отвечать. Но затем подумал, что сегодня меня вряд ли ждут новые сюрпризы.

— Мартин Беннер, — сказал я.

— Это Йокке из автосервиса. Я только хотел спросить, когда вы собираетесь приехать за своей машиной.

Я кашлянул, постарался говорить смиренно и вместе с тем авторитарно:

— Хорошо, что вы позвонили. Видите ли, я тут немного зашиваюсь с делами. Может “порше” побыть у вас, ну, скажем, до следующего понедельника?

Я видеть не хотел эту машину. Не хотел, чтобы она была рядом.

— Нет.


— Нет?

— Нет, нельзя. Это идет вразрез с нашей политикой. Автомобили, с которыми мы закончили работу, нужно забирать. Проблема страховки.

— Понятно, — сказал я. — Разумеется, я возмещу расходы, коль скоро вы их понесете. Только пусть…

— Вы не понимаете. Я ничем не могу помочь. Можете приехать сегодня во второй половине дня?

Вот ведь какая штука — очень-очень редко насмарку идет что-то одно. Зачастую дело обстоит как в этаком зловещем домино. Если упала одна костяшка, падают все. Главное, чтобы они стояли достаточно близко.

— Что ж, это я запомню, — сказал я как можно более недружелюбно. — От такого предприятия, как ваше, я ожидал большего.

— А мы — от такого клиента, как вы, — отпарировал Йокке. — Здесь была полиция.

Я оцепенел.

— Они забрали автомобиль?

— Что? Нет, иначе я бы сразу сказал. Но визит был крайне неприятный. В присутствии других клиентов, которым все это очень не понравилось. В общем, чем раньше вы заберете свой “порше”, тем лучше.





24




Йокке настоял на своем. Я сразу же поехал в сервис. Ярко светило солнце, автомобиль блестел лаком. В обычных обстоятельствах я бы при виде его невольно заулыбался. Но не на сей раз. “Порше” вызвал у меня исключительно неприятные ощущения.

— Вмятину на капоте я тоже выправил, — сказал Йокке.

— Отлично.

Вмятина на капоте. О которой я понятия не имел, откуда она взялась.

— Что вы о ней скажете? В смысле, о вмятине.

— Сложный вопрос, — отозвался Йокке. — Полиция тоже про это спрашивала. Думаю, у них есть свои специалисты, но они хотели узнать и мое мнение.

— Они хотели знать, не появилась ли вмятина в связи с наездом на человека?

— Не они, а он. Приходил только один полицейский. А спрашивал действительно об этом.

Только один полицейский. Не несколько.

— Как его звали?

— Дидрик, кажись.

Понятно.

— И что вы ему сказали насчет вмятины?

— Что я не уверен. Но больше всего похоже, будто кто подпрыгнул и плюхнулся задницей на капот. Типа того.

— Крепкая задница. — Я постарался непринужденно рассмеяться.

Йокке хмыкнул.

— Еще какая крепкая. Ну а гнилым апельсином больше не воняет. В смысле, в машине.

Никогда я не вел машину с такой осторожностью, как когда выехал из мастерской. Двинул прямо домой и поставил “порше” в гараж. Я не собирался им пользоваться. И на всякий случай не стал выключать джипиэс. Чтобы, если кто спросит, не осталось сомнений касательно передвижений машины.

Когда я вернулся в контору, Люси не было, ушла по делам. Мне не давало покоя, что Дидрик ездил в сервис сам. Логичнее было бы послать кого-нибудь из подчиненных. Вдобавок меня тревожило, что несимпатичный Герман Нильсон предоставлял свой дом Ракель Миннхаген. Наверняка в этой неразберихе есть какой-то общий знаменатель. Только вот я никак его не найду.

Я снова перелистал детсадовские материалы Люси. Если Герман Нильсон замешан в заговоре против меня, звонить ему будет чертовски глупо. Да, чертовски глупо. Тем не менее позвонить необходимо. После некоторых колебаний я позвонил Мадлен Россандер. Поняв, кто звонит, она ответила довольно холодно.

— Только один короткий вопрос, — сказал я. — Ты помнишь Германа Нильсона?

— Конечно. Мы работали в одной конторе, всего несколько месяцев назад.

Эврика.