Министерство справедливости
Часть 23 из 23 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Особенное? — Дорогин задумался. — А ведь, пожалуй, ничего. Просто в этот раз уже как к горлу подступило. Все вокруг верные, послушные, а работать невозможно, придурок на придурке. Поверите ли, иногда даже думал: а вот возьму, да и приближу кого из простого народа! Но потом сядешь в вертолет, сделаешь круг над страной, увидишь с высоты эти грязные селенья и скудную природу… Нет исключений. Снизу доверху — все рабы. Никакой духовности, им бы только денег и водки. Я никому не говорил, а вам, Роман Ильич, скажу сокровенное: Россия не достойна меня… Ну и пусть обходится без меня.
Я внимательно глянул на бывшего президента: он был серьезен, даже печален. Не похоже было, что притворяется. Мама дорогая, кто же нами рулил больше двух десятилетий?
— Ну хорошо, — сказал я, с трудом подавляя вздох. — Кое в чем мы разобрались. Почему вы понарошку убили Пал Палыча, я понял, спасибо. Россия вам надоела. Она больше не заслуживает такого счастья, как вы. И тэ дэ. Ясно. Почему с вашей подачи по-настоящему убили Льва Ильича — мне тоже понятно. Брат был угрозой вашему благополучию. Но объясните, зачем вы оставили в живых Романа Ильича? Вы ведь легко могли меня прибить, пока я был без сознания. К чему вся эта откровенность и разговоры по душам?
— А вы что, не догадались? — удивился Дорогин. — Всё же проще простого: я очень не хочу отправлять вас вслед за братом. Я надеюсь уговорить вас не бросать наш проект. Обещаю помогать и дальше: перед тем, как умереть, я раздобыл списочек — кто, куда и под каким погонялом рванет из России в случае чего, — а еще кое-что к списку прибавил попозже. Я смогу, как и прежде, отправлять вам клиентов — постепенно, чтобы не очень загружать вашу команду. Весь наш мир, Роман Ильич, держится на идее справедливости: чем ее будет больше, тем вернее планета Земля придет к счастью, равновесию и гармонии…
Оп-па! Что-то подобное я уже слышал — правда, в другом месте и от другого человека. Того самого, который платил зарплату мне и моей команде и начислял командировочные.
— Поразительно! — сказал я. — Вы — и борьба за справедливость? В голове не укладывается.
— Так вы уложите, — с усмешкой посоветовал Пал Палыч. — Отбросьте предубеждения. Я ведь не против справедливости, я «за». С одной поправочкой… Как бы вам растолковать попонятнее? Ну вот случай из жизни. Когда я только заступал на первый президентский срок, была на одном телеканале смешная программа — с куклами политиков. Думаете, я хотел ее закрыть? Нет же, я хотел, чтобы она осталась. Вызвал этих кукольников, чаем напоил и говорю: мочите, сколько захотите, буду аплодировать. Всё останется, как раньше, за одним ма-а-аленьким исключением из правил, во имя общего блага…
— Среди персонажей не должно быть вас, — догадался я.
— Совершенно верно. Мелочь! Если бы они пошли мне навстречу, сколько смеха и радости могли бы принести людям! Но чистоплюи уперлись рогом — свобода, мол, слова и прочий гнилой базар. Как скажете, говорю им. Свободны! И прикрыл лавочку… А через много лет Лев Ильич так же заупрямился и чуть не обломал весь кайф. К счастью, его сменили вы. У вас получается даже эффектнее, чем у него. Что ни эпизод, то конфетка. Я даже нарочно приплыл в Касабланку, чтобы полюбоваться развалинами церкви и нефтяным фонтаном… Хотите верьте, хотите нет, но я с удовольствием и — не побоюсь этого слова — с наслаждением слежу за тем, как вы боретесь против зла, щелкаете этих поганых людишек. Так им и надо!
Пал Палыч смотрел на меня ясными глазами, и в них не было никакого лукавства.
— Эти людишки — ваши собственные кадры, — заметил я. — Неужели вам не жаль своих?
Пал Палыч досадливо поморщился:
— Ой, Роман Ильич, давайте без дешевой демагогии. В политике не бывает «своих». Ребята эти — воры и повадки у них воровские. Если бы мой рейтинг упал, любой из них постарался бы расплатиться с Гаагой моей головой. Когда у меня в декабре прихватило сердце и я решил прикинуться трупом, то сперва не думал умирать насовсем. Просто хотел посмотреть: что они будут делать, как защищать мое наследие? А эти предатели сочли, что после меня страна уже в такой жопе, что самое надежное — свалить, бросить мать-родину. Ну и получите по полной от Министерства справедливости… Эй, тебе что надо?
Только что на палубе нас было двое — и вдруг стало трое. Наглая жирная чайка низко пролетела над нашими головами и уселась на кромку борта.
— Жрать хочет, — недовольно произнес Дорогин. — А работать не хочет. Кыш, пернатое! — Он погрозил чайке автоматом. Та взлетела с презрительным видом и умчалась по своим делам. Проводив ее взглядом, экс-президент улыбнулся и добавил: — Хотя птичка кое в чем права. Переговоры — переговорами, а обед по расписанию. Мое превосходительство, честно говоря, проголодалось… Так что, Роман Ильич? Зароем топор войны? Главное условие вы знаете. О том, что я жив, молчок. Мою куклу вуду, так сказать, оставляете за сценой. Сделаете для нее исключение, не будете ее колоть небесной иглой. Со всеми остальными куклами ваш великий и ужасный Карабас-Барабас пусть разбирается сколько ему угодно, а я тихонько посижу зрителем в партере… Ну же, соглашайтесь и пойдемте обедать. Откроем бутылочку бордо, я сделаю две порции омлета с помидорами… А?
— А если не соглашусь? — спросил я. — Вдруг я тоже из этих, из чистоплюев? Или, скажем, притворюсь для вида, а потом вы потеряете бдительность, и я вас вашим же автоматом…
— Если не согласитесь, мне придется сделать только одну порцию омлета, для себя, — спокойно объяснил Пал Палыч. — А вы, к моему искреннему сожалению, отправитесь вслед за братом. В магазине 32 патрона, я на вас жалеть не стану. А насчет обмануть… У меня есть не то что дар, как у вас, а так, кое-какая способность. В КГБ, когда я там работал, ее очень ценили. Вот вы меня сегодня во время нашего разговора ни разу не обманули — и это очень правильно. Потому что я всегда понимаю, когда мне говорят правду, а когда врут. Не всегда я об этом сообщаю вруну, потому что мало ли какая у человека есть причина — может, просто денежку попилил, — но замечаю всегда. Интуиция. Если бы я этого не знал, думаете, я бы продержался на своем месте так долго?
Хорошая способность, про себя оценил я. Жаль, не тому досталась. Я ведь ему и в самом деле, пока мы говорили, ни разу не сказал неправду… Или всё это — простая разводка?
— Конечно, Пал Палыч! — Я постарался улыбнуться как можно шире. — Договорились. Валяйте ваш омлет на двоих, я согласен, обожаю омлеты. А потом отвезите меня обратно в Касабланку и больше не увидимся. А то, что брата моего родного кокнули, то, считайте, я уже забыл. Дело превыше всего. Я еще месяца два назад знать не знал, жив он или умер.
Выслушав мой спич, Дорогин покачал головой. И сказал огорченно:
— Последняя фраза — правда, прочее вранье. Даже про омлеты. Притворяетесь на троечку, как в школьной самодеятельности. А напрасно. Я же не шутил. Как я сказал, так и будет.
Угадал, Монтигомо, подумал я. Ястребиный коготь хренов. Зря я брякнул про омлеты. У меня, наверное, на лице написано, что я их терпеть не могу, а тем более с помидорами.
— Раз уж вы тоже из наших, из феноменов, то отпираться глупо. Вот вам мой ответ. — Я вытянул вперед руку и выставил средний палец. — Ваше предложение рассмотрено, изучено и послано на три буквы, перечислять которые не стану из вежливости. Будь вы какой-нибудь мелочевкой, третьим помощником пятого зама председателя партии «Три медведя», я бы, может, еще подумал насчет общего блага, пользы и прочего. Но вы — главный гад. Вы — тот камень, от которого пошли круги по нашему болоту, вы — пациент номер один, от которого пошла вся зараза. Это совсем не значит, что прочие наши клиенты виноваты меньше вас, но без вас многих бы просто не было. Когда вы сдохли, у всех первая мысль была: почему же так поздно? Оставить вас в покое — значит предать саму идею справедливости. Сами знаете, в нашем деле мое личное мнение ничего не значит. Но я немножко знаю историю и уж точно знаю моего небесного, как вы говорите, Карабаса. Такими пустяками, как Кенарев или отец Пантелеймон, вы уж точно не отделаетесь.
Дорогин посмотрел на меня — огорченно, но не обиженно.
— Ну и дурак, — проговорил он. — Нет, за откровенность спасибо, и текст вы сказали отличный, прочувственный. Признаю, что ошибся. Вы ничем не лучше вашего покойного брата. Какой-то идиотский идеализм вместо логики. Когда мы выключили из проекта Льва Ильича, у меня вы оставались в резерве, а теперь придется закрывать весь проект… Жаль, жаль… Но за одно мне вас хочется особенно поблагодарить — за ту историю со львом. От нее мне вышла двойная польза. Первая — когда эта зверюга вычеркнула из списка живых этих генералов и полковников. Началась кадровая ротация, и многие подвинулись в званиях, включая и меня. Был младшим лейтенантом — стал капитаном, через одну ступеньку даже перепрыгнул… Ну все, Роман Ильич, прощайте. — Дорогин поднял автомат. — Обещаю вас похоронить по морскому обычаю…
— Стойте, — торопливо сказал я. — Вы говорили только про первую пользу. А где вторая?
Пал Палыч посмотрел на меня с любопытством.
— А ведь забавная вещь, — признал он. — Мой ответ вам совсем не интересен, вы явно тянете время и на что-то надеетесь, но на что? Горизонт чист, так что вряд ли кто-то успеет прийти на помощь. А действие транквилизаторов на ваши способности не могло пройти так быстро. Вас же не тошнит и не выворачивает от моего присутствия, несмотря на мою службу в госбезопасности. Стало быть, таблетки работают… Так в чем дело?
— Ни в чем, Пал Палыч, ни в чем, — честно ответил я. — Таблетки работают, вы выиграли, а я просто тяну время. Надеюсь на провидение и на случай. У вас же были проблемы с сердцем. Вдруг вас сейчас хватит инфаркт? Умирать-то не хочется. Это у вас есть опыт воскрешения из мертвых, а мне-то достанется гибель всерьез.
Умирать не хотелось. Из последних сил я мысленно пытался растормошить весы, придать им хоть минимальный импульс. Мы совсем близко, много-то не надо. Левка же не зря говорил о каких-то границах. Может, это не те, что вне меня, а те, которые внутри?
Не опуская автомата, Дорогин поглядел на меня еще внимательнее.
— Странно, — протянул он. — Удивительно. Моя интуиция мне подсказывает, что в ваших словах нет неправды. И в то же время я вам не верю. Хм! Ладно, не будем рисковать. Я…
Яхта вздрогнула — так сильно, словно легендарный морской змей толкнул дно «Гурона». Я вылетел из шезлонга, но успел ухватиться за борт обеими руками и остался на палубе.
Дорогину повезло меньше: его тоже вытряхнуло из шезлонга, но поскольку его правая рука была занята автоматом, он смог держаться за борт только левой. Мгновение спустя я увидел, как Пал Палыч летит в воду. А еще через мгновение гигантская серебристая туша — в несколько раз больше той, что была в фильме «Челюсти» — вынырнула рядом с яхтой.
Раскрылась пасть, похожая на открытый капот многотонного грузовика, но с несколькими рядами острейших зубов. Я увидел, как Пал Палыч Дорогин медленно вплывает в пасть ногами вперед. И когда скрылось из виду всё, кроме головы, эта голова успела крикнуть:
— Но как?..
Эпилог в Москве
— …Но как? — спрашивает шеф.
Юрий Борисович сидит за своим столом-сундуком и во все глаза смотрит на меня. Сейчас он больше похож не на шерифа, а на главаря мафии. Притом довольно испуганного.
— Вас что интересует конкретно? — спрашиваю я. — Как я доплыл, не умея управлять яхтой? Автоматика справилась и без меня. Этим и хороши яхты класса «Мизантроп». Или, может, вы хотите узнать, откуда взялась эта акула и почему в ее акулью голову пришла идея толкнуть «Гурон»? Да черт его знает. Я не управляю всеми случайностями в мире, это просто невозможно. Иногда они происходят с человеком сами собой — и мне везет.
— Роман Ильич, послушайте… — Голос шефа похож на шипение проколотой шины.
— Да-да, — киваю я, — понял, не продолжайте. Вас, наверное, интересует, есть ли шанс, что это было не просто везение? Я тоже думал об этом. Может быть, силе в моей голове перестало нравится, что ее ограничивают? Может, транки ее больше не останавливают?
— Ну пожалуйста, Роман Ильич…
— А-а, — говорю я, — так, значит, вы хотите знать, почему его прикончила именно акула? Мне это тоже было любопытно. Я даже залез в жизнеописание Дорогина, искал, но ничего не нашел. Возможно, это метафора. И до своего президентства, и во время он стольких съел в переносном значении, что под конец съели уже его — в прямом. Или, например, если зол уж очень много, равнодействующая дает что-нибудь экзотическое.
— И меня это тоже касается? — шепчет шеф. — Я ведь только раз, честное слово…
— Тогда с вами будет просто, — объясняю я. — Принцип бумеранга. Вы подстроили брату автокатастрофу — значит, вам прилетит какая-нибудь авария. Ждите и надейтесь.
— Я не хотел, — бормочет Юрий Борисович. — Вы же прекрасно знаете, я не для себя стараюсь — для дела. Где найдешь другой такой же источник? Выгода взаимная: Дорогин сдает нам клиентов, мы его не трогаем. Тем более что кроме меня никто не знает имени главного информатора. Он же мертв официально, никаких проблем. Но вашему брату как втемяшилось: нечестно, говорит, гнобить шестерок и отпускать Джокера. Как будто мы в комиксах. Я в тот день, когда мы встретились, искренне надеялся уговорить его, но…
— Но не уговорили, — жестко продолжаю я. — Пришлось ему устроить автокатастрофу.
— Не собирался я этого делать, — бормочет шеф. — Пал Палыч мне сказал: устраните. А я хотел по-доброму, до последнего. Я же не киллер… Все получилось само собой. У меня водительский опыт больше, чем у него. И я лучше знаю, куда вывернуть руль и когда выскочить. Ну и как до того расстегнуть ремень безопасности, чтобы он не сразу заметил… Сами же знаете: ваш брат бывал упрям, как осел. Пришлось выбирать: либо наше дело, либо он. Я уже тогда знал про вас и надеялся, что вы его смените. И когда-нибудь поймете, что ситуация у меня была безвыходной.
— Вряд ли, — отвечаю я. — Выход есть всегда. Иногда он там же, где вход… — Весы в моей голове беззвучно щелкают, словно только и ждут этого момента.
Я покидаю кабинет, плотно закрываю за собой дверь и коротко командую Нонне Валерьевне: «За мной! Живо!» Как ни странно, она сразу слушается. Мы успеваем выйти из приемной, и лишь затем слышим звон разбитого стекла, грохот и шум.
На улице мы застаем такую картину: высокий пьедестал, на котором установлен танк, теперь смахивает на Пизанскую башню. Он как-то просел и скособочился в одну сторону. Из-за этого танк, потеряв равновесие, въехал всем своим дулом в окно третьего этажа.
Почему-то я не сомневаюсь в том, что это — окно Юрия Борисовича. Как видно, шеф угодил в смертельное ДТП буквально сразу, даже не покидая своего кабинета. Это — очередное проявление черного юмора небесного мстителя.
Наша троица плюс Сергей Петрович ждут нас на улице. Все выглядят ошарашенными, но я знаю, что это пройдет. Они не сразу мне поверили, но танк только что подтвердил мои слова. Великая Вселенская Справедливость не трогает невиновных.
— Мне очень жаль, — говорю я. — Надеюсь, Нонна Валерьевна не будет против пока побыть исполняющей обязанности начальника департамента. А Сергей Петрович включит все связи, чтобы она поскорее перестала быть «и. о.». Или пускай сам будет шефом. Главное, чтобы тут не было посторонних. Так лучше для пользы дела. У кого-то возражения есть?
Возражений ни у кого нет.
Обратно мы едем на такси, и всю дорогу Ася порывается что-то сказать, а я никак не реагирую, делая вид, что сплю. Но позже, когда я выхожу на кухню заварить себе чаю, девушка уже караулит меня. Вид у нее торжественный. В руках — толстая книга.
Я уже знаю, о чем она хочет поговорить, и про себя вздыхаю. Вчера Димитрий взломал защиту очередного спутника, пролетавшего над Атлантикой, и добыл запись последних пятидесяти секунд жизни Пал Палыча Дорогина. Асю, однако, интересует не экс-президент России, а сожравшая его акула. Девушка уверена, что акул такого размера на Земле нет, и даже мегалодоны, водившиеся в миоцене, были значительно меньше.
— И что, по-вашему, это значит? — со вздохом спрашиваю я.
— А то, что никакая это не акула, — отвечает Ася и дает мне книгу. — Вот, посмотрите.
Книга — справочник «Мифы Древней Греции», открытая на странице «Т». Полстраницы занимает картинка с похожим чудищем. Оказывается, в таких монстров превращались тельхины — родные сыновья Посейдона, которых морской древнегреческий бог посылал с разными деликатными миссиями, когда нужно было что-то сделать по-быстрому.
— Ася, дорогая, — говорю я устало, — греческие боги вымерли еще в прошлом веке, не выдержав конкуренции с автоматами, производящими попкорн. Почитайте Нила Геймана. И даже если Посейдон случайно уцелел, на фига ему скальп Дорогина?
В следующие десять минут я понимаю, какого дурака свалял, рассказав нашей троице байку моего деда про моих мифологических предков. Потому что Ася двигает мне всё ту же идею про богиню Немезиду и про то, что я — действительно отдаленный ее потомок. Потому-то, дескать, мне и Левке и достался наш семейный дар по наследству. И когда я в опасности, посланец Посейдона приходит мне на помощь по этой же причине.
Я хочу спросить ее, почему же тогда Зевс не метнул пару молний в Юрия Борисовича и не спас Левку, но не спрашиваю, подозревая, что и на этот случай у Аси заготовлено какое-нибудь объяснение. Мой чай уже почти остыл. Проще согласиться, чем спорить.
— Ладно, — устало говорю я, — может, вы и правы. Может, в байках деда и вправду что-то есть. Только не проболтайтесь. Если дознаются, что я потомок Немезиды, меня назначат Генеральным прокурором. И всё, нашему департаменту конец. А у нас столько работы…
Ася понимающе кивает. Я уже успел рассказать своей команде, что в компьютере яхты «Гурон» нашел полный список клиентов, бывших и будущих. Впереди — еще две сотни эпизодов по всему земному шару. Работы хватит еще лет на пять, а там посмотрим. Мы найдем всех — по списку и сверх него. И там уж — кто что заслужил. По справедливости.
Я внимательно глянул на бывшего президента: он был серьезен, даже печален. Не похоже было, что притворяется. Мама дорогая, кто же нами рулил больше двух десятилетий?
— Ну хорошо, — сказал я, с трудом подавляя вздох. — Кое в чем мы разобрались. Почему вы понарошку убили Пал Палыча, я понял, спасибо. Россия вам надоела. Она больше не заслуживает такого счастья, как вы. И тэ дэ. Ясно. Почему с вашей подачи по-настоящему убили Льва Ильича — мне тоже понятно. Брат был угрозой вашему благополучию. Но объясните, зачем вы оставили в живых Романа Ильича? Вы ведь легко могли меня прибить, пока я был без сознания. К чему вся эта откровенность и разговоры по душам?
— А вы что, не догадались? — удивился Дорогин. — Всё же проще простого: я очень не хочу отправлять вас вслед за братом. Я надеюсь уговорить вас не бросать наш проект. Обещаю помогать и дальше: перед тем, как умереть, я раздобыл списочек — кто, куда и под каким погонялом рванет из России в случае чего, — а еще кое-что к списку прибавил попозже. Я смогу, как и прежде, отправлять вам клиентов — постепенно, чтобы не очень загружать вашу команду. Весь наш мир, Роман Ильич, держится на идее справедливости: чем ее будет больше, тем вернее планета Земля придет к счастью, равновесию и гармонии…
Оп-па! Что-то подобное я уже слышал — правда, в другом месте и от другого человека. Того самого, который платил зарплату мне и моей команде и начислял командировочные.
— Поразительно! — сказал я. — Вы — и борьба за справедливость? В голове не укладывается.
— Так вы уложите, — с усмешкой посоветовал Пал Палыч. — Отбросьте предубеждения. Я ведь не против справедливости, я «за». С одной поправочкой… Как бы вам растолковать попонятнее? Ну вот случай из жизни. Когда я только заступал на первый президентский срок, была на одном телеканале смешная программа — с куклами политиков. Думаете, я хотел ее закрыть? Нет же, я хотел, чтобы она осталась. Вызвал этих кукольников, чаем напоил и говорю: мочите, сколько захотите, буду аплодировать. Всё останется, как раньше, за одним ма-а-аленьким исключением из правил, во имя общего блага…
— Среди персонажей не должно быть вас, — догадался я.
— Совершенно верно. Мелочь! Если бы они пошли мне навстречу, сколько смеха и радости могли бы принести людям! Но чистоплюи уперлись рогом — свобода, мол, слова и прочий гнилой базар. Как скажете, говорю им. Свободны! И прикрыл лавочку… А через много лет Лев Ильич так же заупрямился и чуть не обломал весь кайф. К счастью, его сменили вы. У вас получается даже эффектнее, чем у него. Что ни эпизод, то конфетка. Я даже нарочно приплыл в Касабланку, чтобы полюбоваться развалинами церкви и нефтяным фонтаном… Хотите верьте, хотите нет, но я с удовольствием и — не побоюсь этого слова — с наслаждением слежу за тем, как вы боретесь против зла, щелкаете этих поганых людишек. Так им и надо!
Пал Палыч смотрел на меня ясными глазами, и в них не было никакого лукавства.
— Эти людишки — ваши собственные кадры, — заметил я. — Неужели вам не жаль своих?
Пал Палыч досадливо поморщился:
— Ой, Роман Ильич, давайте без дешевой демагогии. В политике не бывает «своих». Ребята эти — воры и повадки у них воровские. Если бы мой рейтинг упал, любой из них постарался бы расплатиться с Гаагой моей головой. Когда у меня в декабре прихватило сердце и я решил прикинуться трупом, то сперва не думал умирать насовсем. Просто хотел посмотреть: что они будут делать, как защищать мое наследие? А эти предатели сочли, что после меня страна уже в такой жопе, что самое надежное — свалить, бросить мать-родину. Ну и получите по полной от Министерства справедливости… Эй, тебе что надо?
Только что на палубе нас было двое — и вдруг стало трое. Наглая жирная чайка низко пролетела над нашими головами и уселась на кромку борта.
— Жрать хочет, — недовольно произнес Дорогин. — А работать не хочет. Кыш, пернатое! — Он погрозил чайке автоматом. Та взлетела с презрительным видом и умчалась по своим делам. Проводив ее взглядом, экс-президент улыбнулся и добавил: — Хотя птичка кое в чем права. Переговоры — переговорами, а обед по расписанию. Мое превосходительство, честно говоря, проголодалось… Так что, Роман Ильич? Зароем топор войны? Главное условие вы знаете. О том, что я жив, молчок. Мою куклу вуду, так сказать, оставляете за сценой. Сделаете для нее исключение, не будете ее колоть небесной иглой. Со всеми остальными куклами ваш великий и ужасный Карабас-Барабас пусть разбирается сколько ему угодно, а я тихонько посижу зрителем в партере… Ну же, соглашайтесь и пойдемте обедать. Откроем бутылочку бордо, я сделаю две порции омлета с помидорами… А?
— А если не соглашусь? — спросил я. — Вдруг я тоже из этих, из чистоплюев? Или, скажем, притворюсь для вида, а потом вы потеряете бдительность, и я вас вашим же автоматом…
— Если не согласитесь, мне придется сделать только одну порцию омлета, для себя, — спокойно объяснил Пал Палыч. — А вы, к моему искреннему сожалению, отправитесь вслед за братом. В магазине 32 патрона, я на вас жалеть не стану. А насчет обмануть… У меня есть не то что дар, как у вас, а так, кое-какая способность. В КГБ, когда я там работал, ее очень ценили. Вот вы меня сегодня во время нашего разговора ни разу не обманули — и это очень правильно. Потому что я всегда понимаю, когда мне говорят правду, а когда врут. Не всегда я об этом сообщаю вруну, потому что мало ли какая у человека есть причина — может, просто денежку попилил, — но замечаю всегда. Интуиция. Если бы я этого не знал, думаете, я бы продержался на своем месте так долго?
Хорошая способность, про себя оценил я. Жаль, не тому досталась. Я ведь ему и в самом деле, пока мы говорили, ни разу не сказал неправду… Или всё это — простая разводка?
— Конечно, Пал Палыч! — Я постарался улыбнуться как можно шире. — Договорились. Валяйте ваш омлет на двоих, я согласен, обожаю омлеты. А потом отвезите меня обратно в Касабланку и больше не увидимся. А то, что брата моего родного кокнули, то, считайте, я уже забыл. Дело превыше всего. Я еще месяца два назад знать не знал, жив он или умер.
Выслушав мой спич, Дорогин покачал головой. И сказал огорченно:
— Последняя фраза — правда, прочее вранье. Даже про омлеты. Притворяетесь на троечку, как в школьной самодеятельности. А напрасно. Я же не шутил. Как я сказал, так и будет.
Угадал, Монтигомо, подумал я. Ястребиный коготь хренов. Зря я брякнул про омлеты. У меня, наверное, на лице написано, что я их терпеть не могу, а тем более с помидорами.
— Раз уж вы тоже из наших, из феноменов, то отпираться глупо. Вот вам мой ответ. — Я вытянул вперед руку и выставил средний палец. — Ваше предложение рассмотрено, изучено и послано на три буквы, перечислять которые не стану из вежливости. Будь вы какой-нибудь мелочевкой, третьим помощником пятого зама председателя партии «Три медведя», я бы, может, еще подумал насчет общего блага, пользы и прочего. Но вы — главный гад. Вы — тот камень, от которого пошли круги по нашему болоту, вы — пациент номер один, от которого пошла вся зараза. Это совсем не значит, что прочие наши клиенты виноваты меньше вас, но без вас многих бы просто не было. Когда вы сдохли, у всех первая мысль была: почему же так поздно? Оставить вас в покое — значит предать саму идею справедливости. Сами знаете, в нашем деле мое личное мнение ничего не значит. Но я немножко знаю историю и уж точно знаю моего небесного, как вы говорите, Карабаса. Такими пустяками, как Кенарев или отец Пантелеймон, вы уж точно не отделаетесь.
Дорогин посмотрел на меня — огорченно, но не обиженно.
— Ну и дурак, — проговорил он. — Нет, за откровенность спасибо, и текст вы сказали отличный, прочувственный. Признаю, что ошибся. Вы ничем не лучше вашего покойного брата. Какой-то идиотский идеализм вместо логики. Когда мы выключили из проекта Льва Ильича, у меня вы оставались в резерве, а теперь придется закрывать весь проект… Жаль, жаль… Но за одно мне вас хочется особенно поблагодарить — за ту историю со львом. От нее мне вышла двойная польза. Первая — когда эта зверюга вычеркнула из списка живых этих генералов и полковников. Началась кадровая ротация, и многие подвинулись в званиях, включая и меня. Был младшим лейтенантом — стал капитаном, через одну ступеньку даже перепрыгнул… Ну все, Роман Ильич, прощайте. — Дорогин поднял автомат. — Обещаю вас похоронить по морскому обычаю…
— Стойте, — торопливо сказал я. — Вы говорили только про первую пользу. А где вторая?
Пал Палыч посмотрел на меня с любопытством.
— А ведь забавная вещь, — признал он. — Мой ответ вам совсем не интересен, вы явно тянете время и на что-то надеетесь, но на что? Горизонт чист, так что вряд ли кто-то успеет прийти на помощь. А действие транквилизаторов на ваши способности не могло пройти так быстро. Вас же не тошнит и не выворачивает от моего присутствия, несмотря на мою службу в госбезопасности. Стало быть, таблетки работают… Так в чем дело?
— Ни в чем, Пал Палыч, ни в чем, — честно ответил я. — Таблетки работают, вы выиграли, а я просто тяну время. Надеюсь на провидение и на случай. У вас же были проблемы с сердцем. Вдруг вас сейчас хватит инфаркт? Умирать-то не хочется. Это у вас есть опыт воскрешения из мертвых, а мне-то достанется гибель всерьез.
Умирать не хотелось. Из последних сил я мысленно пытался растормошить весы, придать им хоть минимальный импульс. Мы совсем близко, много-то не надо. Левка же не зря говорил о каких-то границах. Может, это не те, что вне меня, а те, которые внутри?
Не опуская автомата, Дорогин поглядел на меня еще внимательнее.
— Странно, — протянул он. — Удивительно. Моя интуиция мне подсказывает, что в ваших словах нет неправды. И в то же время я вам не верю. Хм! Ладно, не будем рисковать. Я…
Яхта вздрогнула — так сильно, словно легендарный морской змей толкнул дно «Гурона». Я вылетел из шезлонга, но успел ухватиться за борт обеими руками и остался на палубе.
Дорогину повезло меньше: его тоже вытряхнуло из шезлонга, но поскольку его правая рука была занята автоматом, он смог держаться за борт только левой. Мгновение спустя я увидел, как Пал Палыч летит в воду. А еще через мгновение гигантская серебристая туша — в несколько раз больше той, что была в фильме «Челюсти» — вынырнула рядом с яхтой.
Раскрылась пасть, похожая на открытый капот многотонного грузовика, но с несколькими рядами острейших зубов. Я увидел, как Пал Палыч Дорогин медленно вплывает в пасть ногами вперед. И когда скрылось из виду всё, кроме головы, эта голова успела крикнуть:
— Но как?..
Эпилог в Москве
— …Но как? — спрашивает шеф.
Юрий Борисович сидит за своим столом-сундуком и во все глаза смотрит на меня. Сейчас он больше похож не на шерифа, а на главаря мафии. Притом довольно испуганного.
— Вас что интересует конкретно? — спрашиваю я. — Как я доплыл, не умея управлять яхтой? Автоматика справилась и без меня. Этим и хороши яхты класса «Мизантроп». Или, может, вы хотите узнать, откуда взялась эта акула и почему в ее акулью голову пришла идея толкнуть «Гурон»? Да черт его знает. Я не управляю всеми случайностями в мире, это просто невозможно. Иногда они происходят с человеком сами собой — и мне везет.
— Роман Ильич, послушайте… — Голос шефа похож на шипение проколотой шины.
— Да-да, — киваю я, — понял, не продолжайте. Вас, наверное, интересует, есть ли шанс, что это было не просто везение? Я тоже думал об этом. Может быть, силе в моей голове перестало нравится, что ее ограничивают? Может, транки ее больше не останавливают?
— Ну пожалуйста, Роман Ильич…
— А-а, — говорю я, — так, значит, вы хотите знать, почему его прикончила именно акула? Мне это тоже было любопытно. Я даже залез в жизнеописание Дорогина, искал, но ничего не нашел. Возможно, это метафора. И до своего президентства, и во время он стольких съел в переносном значении, что под конец съели уже его — в прямом. Или, например, если зол уж очень много, равнодействующая дает что-нибудь экзотическое.
— И меня это тоже касается? — шепчет шеф. — Я ведь только раз, честное слово…
— Тогда с вами будет просто, — объясняю я. — Принцип бумеранга. Вы подстроили брату автокатастрофу — значит, вам прилетит какая-нибудь авария. Ждите и надейтесь.
— Я не хотел, — бормочет Юрий Борисович. — Вы же прекрасно знаете, я не для себя стараюсь — для дела. Где найдешь другой такой же источник? Выгода взаимная: Дорогин сдает нам клиентов, мы его не трогаем. Тем более что кроме меня никто не знает имени главного информатора. Он же мертв официально, никаких проблем. Но вашему брату как втемяшилось: нечестно, говорит, гнобить шестерок и отпускать Джокера. Как будто мы в комиксах. Я в тот день, когда мы встретились, искренне надеялся уговорить его, но…
— Но не уговорили, — жестко продолжаю я. — Пришлось ему устроить автокатастрофу.
— Не собирался я этого делать, — бормочет шеф. — Пал Палыч мне сказал: устраните. А я хотел по-доброму, до последнего. Я же не киллер… Все получилось само собой. У меня водительский опыт больше, чем у него. И я лучше знаю, куда вывернуть руль и когда выскочить. Ну и как до того расстегнуть ремень безопасности, чтобы он не сразу заметил… Сами же знаете: ваш брат бывал упрям, как осел. Пришлось выбирать: либо наше дело, либо он. Я уже тогда знал про вас и надеялся, что вы его смените. И когда-нибудь поймете, что ситуация у меня была безвыходной.
— Вряд ли, — отвечаю я. — Выход есть всегда. Иногда он там же, где вход… — Весы в моей голове беззвучно щелкают, словно только и ждут этого момента.
Я покидаю кабинет, плотно закрываю за собой дверь и коротко командую Нонне Валерьевне: «За мной! Живо!» Как ни странно, она сразу слушается. Мы успеваем выйти из приемной, и лишь затем слышим звон разбитого стекла, грохот и шум.
На улице мы застаем такую картину: высокий пьедестал, на котором установлен танк, теперь смахивает на Пизанскую башню. Он как-то просел и скособочился в одну сторону. Из-за этого танк, потеряв равновесие, въехал всем своим дулом в окно третьего этажа.
Почему-то я не сомневаюсь в том, что это — окно Юрия Борисовича. Как видно, шеф угодил в смертельное ДТП буквально сразу, даже не покидая своего кабинета. Это — очередное проявление черного юмора небесного мстителя.
Наша троица плюс Сергей Петрович ждут нас на улице. Все выглядят ошарашенными, но я знаю, что это пройдет. Они не сразу мне поверили, но танк только что подтвердил мои слова. Великая Вселенская Справедливость не трогает невиновных.
— Мне очень жаль, — говорю я. — Надеюсь, Нонна Валерьевна не будет против пока побыть исполняющей обязанности начальника департамента. А Сергей Петрович включит все связи, чтобы она поскорее перестала быть «и. о.». Или пускай сам будет шефом. Главное, чтобы тут не было посторонних. Так лучше для пользы дела. У кого-то возражения есть?
Возражений ни у кого нет.
Обратно мы едем на такси, и всю дорогу Ася порывается что-то сказать, а я никак не реагирую, делая вид, что сплю. Но позже, когда я выхожу на кухню заварить себе чаю, девушка уже караулит меня. Вид у нее торжественный. В руках — толстая книга.
Я уже знаю, о чем она хочет поговорить, и про себя вздыхаю. Вчера Димитрий взломал защиту очередного спутника, пролетавшего над Атлантикой, и добыл запись последних пятидесяти секунд жизни Пал Палыча Дорогина. Асю, однако, интересует не экс-президент России, а сожравшая его акула. Девушка уверена, что акул такого размера на Земле нет, и даже мегалодоны, водившиеся в миоцене, были значительно меньше.
— И что, по-вашему, это значит? — со вздохом спрашиваю я.
— А то, что никакая это не акула, — отвечает Ася и дает мне книгу. — Вот, посмотрите.
Книга — справочник «Мифы Древней Греции», открытая на странице «Т». Полстраницы занимает картинка с похожим чудищем. Оказывается, в таких монстров превращались тельхины — родные сыновья Посейдона, которых морской древнегреческий бог посылал с разными деликатными миссиями, когда нужно было что-то сделать по-быстрому.
— Ася, дорогая, — говорю я устало, — греческие боги вымерли еще в прошлом веке, не выдержав конкуренции с автоматами, производящими попкорн. Почитайте Нила Геймана. И даже если Посейдон случайно уцелел, на фига ему скальп Дорогина?
В следующие десять минут я понимаю, какого дурака свалял, рассказав нашей троице байку моего деда про моих мифологических предков. Потому что Ася двигает мне всё ту же идею про богиню Немезиду и про то, что я — действительно отдаленный ее потомок. Потому-то, дескать, мне и Левке и достался наш семейный дар по наследству. И когда я в опасности, посланец Посейдона приходит мне на помощь по этой же причине.
Я хочу спросить ее, почему же тогда Зевс не метнул пару молний в Юрия Борисовича и не спас Левку, но не спрашиваю, подозревая, что и на этот случай у Аси заготовлено какое-нибудь объяснение. Мой чай уже почти остыл. Проще согласиться, чем спорить.
— Ладно, — устало говорю я, — может, вы и правы. Может, в байках деда и вправду что-то есть. Только не проболтайтесь. Если дознаются, что я потомок Немезиды, меня назначат Генеральным прокурором. И всё, нашему департаменту конец. А у нас столько работы…
Ася понимающе кивает. Я уже успел рассказать своей команде, что в компьютере яхты «Гурон» нашел полный список клиентов, бывших и будущих. Впереди — еще две сотни эпизодов по всему земному шару. Работы хватит еще лет на пять, а там посмотрим. Мы найдем всех — по списку и сверх него. И там уж — кто что заслужил. По справедливости.
Перейти к странице: