Мини-модель
Часть 25 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Кстати, музыкальное сопровождение дефиле Изабель Кобылкиной представляло собой попурри из этих популярных мелодий, – продолжает Корецкий.
При этом он профессиональным жестом дирижера выхватывает из воздуха, как муху, затянувшуюся ноту и тем обрывает задушевное пение Кобылкиной-старшей.
– Что касается цветовой гаммы и пышных богатых форм конкурсного наряда Изабель, то они определенно отсылают нас к классике русской живописи – к «Золотой осени» Левитана, к «Купчихам в осеннем интерьере» Кустодиева. Помните? – Корецкий жмурится, как от яркого солнца. – Огненно-красные клены и желтеющий сад с красивыми, но, увы, неизбежно облетающими листьями…
– У Каринэ тоже листья! – напоминает, волнуясь, мама Карапетян.
– О да, я скажу и о Карине, – успокаивает ее эксперт. – Но сначала – еще об Изабель… Наконец, о поразительной глубине проработки образа свидетельствует использование конкурсанткой Кобылкиной такого редкого приема, как ароматизация, ведь Изабель вышла на подиум в шлейфе аромата Sexy Amber от Michael Kors – это духи, воссоздающие сладковатый, слегка дымный аромат опавшей листвы.
– Э, духи-мухи при чем? – сердится папа Карапетян.
– Талантливо подобранное музыкальное сопровождение, аромамагия, безупречный визуальный ряд – все в выступлении конкурсантки Кобылкиной способствовало полному и точному раскрытию темы, – охотно объясняет Корецкий. – Тогда как соперница Изабель Карина представила костюм из не произрастающего в нашей географической зоне винограда и дефилировала под армянскую народную музыку, то есть, строго говоря, не выдержала условия конкурса!
– Это я сейчас не выдержу! – грозится Гамлет Карапетян.
Юные брюнеты-бородачи сдержанно ропщут, заузливают черные брови, сверкают очами – молнии взглядов летят в Корецкого, который сохраняет невозмутимость.
– Таким образом, очевидно, что Карина Карапетян не просто не могла претендовать на победу в конкурсе – она должна была покинуть его, дисквалифицированная за нарушение правил! – заканчивает эксперт и укоризненно смотрит на председателя конкурсной комиссии.
«Ответочка» от семейства Карапетянов – шокирующее заявление свидетеля Геворковой Амины Михайловны.
Эта великолепно ухоженная нарядная дама средних лет – пластический хирург одной из московских частных клиник.
– Какая там экомисс, помилуйте, о чем вы, – с апломбом заявляет она. – Как практикующий врач с двадцатилетним опытом работы в индустрии красоты, я могу с уверенностью сказать, что прелестная внешность девочки Кобылкиной примерно такая же натуральная, как персик из папье-маше!
Громко и возмущенно ахает мама Кобылкина.
– В нашем распоряжении свежие фотографии Изабель Кобылкиной, сделанные на конкурсе «Экомисс Москва», и прошлогодние – тогда девочка участвовала в конкурсе красоты «Русская принцесса», – продолжает доктор Геворкова. – Сравнивая эти снимки, я ясно вижу, что в промежутке между первым мероприятием и вторым Изабель Кобылкина прибегала к услугам специалистов эстетической медицины.
– Ей же всего восемь лет! – не выдерживаю я.
– И что? – пожимает плечами доктор Геворкова. – В Голливуде чокнутые мамаши таскают своих красавиц-дочек по хирургам-косметологам с малых лет. А в Южной Корее пластические операции запросто делают даже школьницам. В одном Сеуле, чтобы вы знали, более шестисот клиник, предлагающих инъекционные и хирургические методики изменения внешности. При этом достижениями местной медицины пользуются не только корейцы, но и иностранцы. Десятки тысяч медицинских туристов тратят на пластику в Южной Корее сотни миллионов долларов ежегодно.
Тут доктор неожиданно обращается к Изабель:
– А вы же ездили в Южную Корею, летом в вашем «Инстаграме» были фото из Сеула. Красивый город, да?
Девочка, которую неожиданный вопрос застает врасплох, кивает. Мама Кобылкина издает слабый стон.
– В Корее нашей юной красавице сделали ринопластику, – без тени сомнения заявляет Геворкова. – Хирурги поработали с мягкими тканями: скорректировали кончик носа, он был несколько длинноват. Кроме того, есть основания предполагать, что Изабель готовится к пластике подбородка. Коррекция этой области ей, пожалуй, действительно показана – у девочки круглое лицо без выраженного подбородка, это не соответствует современным канонам красоты, а с помощью индивидуально созданного силиконового имплантата можно сформировать тонкий, острый подбородок, который сразу меняет впечатление от внешности.
Мне кажется, что сейчас доктор Геворкова в пику конкурентам-корейцам озвучит свой собственный привлекательный прайс на данную услугу, но она говорит о другом:
– У кореянок также очень популярны инъекции в область подбородка – это эффективная методика коррекции, которую можно использовать в качестве «репетиции» перед пластикой. И вот инъекции-то Изабель, как я вижу, были сделаны. Не так ли?
Она снова смотрит на девочку, но теперь та замерла и молчит, опустив глаза.
– Таким образом, говорить о естественной красоте в случае проигравшей претендентки на звание Экомисс не приходится, – заключает доктор Геворкова под аплодисменты торжествующего клана Карапетянов. – Мне остается лишь добавить, что к лицу победительницы конкурса Карины скальпель хирурга не прикасался.
Кобылкина, коротко посовещавшись с юристом, извлекает козырь из рукава. Он имеет вид нотариально заверенной цветной распечатки интернет-страницы.
– Знаете, что это? – потрясая в воздухе шелестящей бумагой, вопрошает Кобылкина, и голос ее полон презрения. – Это страница сайта интернет-магазина, где можно купить платье из листьев!
– Такое продают? – удивляюсь я.
– Представьте себе, – кивает мне Кобылкина. – Наряды и головные уборы из листьев покупают фанаты Толкиена, которые эльфов косплеят, а еще их на карнавалы и детские праздники в садиках берут – не все родители готовы самостоятельно сочинять костюмы из шишек и каштанов. Вот и на конкурс можно платье купить, а потом дополнить его парой деталей и выдать за оригинальную работу!
– Какой сайт? Какой интернет?! – дружно возмущаются папа и мама Карапетяны. – Наш дедушка листья рвал, бабушка их готовила, дядя Ашот, лучший закройщик, костюм собирал, дядя Баграт, ювелир, ожерелье делал!
– На фото как раз карнавальное платье из виноградных листьев! – Кобылкина, не слушая ропот оппонентов, тычет пальцем в цветную картинку, чтобы я отметила сходство наряда на сайте интернет-магазина с платьем Карины.
Сходство действительно есть. Впрочем, я сомневаюсь, что такой необычный и наверняка неудобный для работы материал, как листья, открывает большой простор фантазии модельера. Не случайно же наряды Карины и Изабель сконструированы весьма похоже и отличаются только деталями и цветом листьев: виноградные – темно-зеленые с коричневыми подпалинами, кленовые – красные и желтые с золотом.
А шоу, которое я про себя уже окрестила «Поединок Пересвета с Челубеем», продолжается. Постоять за честь организаторов конкурса выходит один из членов жюри – и это тоже весьма колоритный персонаж.
Дионисий Маврученков – историк моды. Бесспорно, утонченная личность: рост под два метра, худой, прямой, в классическом костюме серо-стального цвета, он очень напоминает серебряный канделябр. Сходство усиливают яркие рыжие волосы, уложенные красивыми волнами.
– Типичная ошибка профанов, далеких от искусства, – говорит он, чуть кривясь. – Нельзя, немыслимо, невозможно оценивать творческий конкурс как спортивное выступление. Гимнастка согнула ногу – минус балл, фигуристка не докрутила сальто – минус два балла, простой, понятный механистический подход. Однако он полностью, совершенно, абсолютно неприменим в нашем случае! Конечно, можно по косточкам разобрать конкурсанток и досконально выяснить, у кого ноги короткие, щиколотки толстые, плечи тяжелые или живот выступающий…
– Не у нас! – с места задорно кричит мама Кобылкина.
– А у кого коленки костлявые, локти острые, ключицы торчащие и лопатки крыловидные, – чуть повышает голос Маврученков, и Кобылкина старшая замолкает, зато мама Карапетян радостно выкрикивает то же самое:
– Не у нас!
Канделябр, то есть Дионисий, и на эту реплику не реагирует, продолжая:
– Можно детально изучить материалы и технологию изготовления костюмов и вычислять их экологичность, но и это не нужно, никчемно, бессмысленно. Сам наш конкурс был мероприятием необычным, неформатным, вне рамок! Начнем с того, что, как правило, модный показ длится не более четверти часа и помогает дизайнеру воплотить его видение сезона. Но в нашем случае в центре внимания были не авторы костюмов, не сами их работы, не представившие наряды модели, а все вместе. Образ! А сам показ – это лишь средство достижения цели – оставить след в культуре.
Историк моды сокрушенно мотает головой, пламенные волосы трясутся, оставляя в воздухе огненный инверсивный след.
– Цель всегда была неизменной, однако год за годом концепция модных шоу претерпевала существенные, значительные, грандиозные изменения. Традиция демонстрировать модную одежду зародилась еще в бальных залах Парижа в начале двадцатого века! Затем Чарльз Уорт, Поль Пуаре, Ив Сен-Лоран превратили презентации вещей на манекенах в эффектные шоу с участием моделей. Тогда, в эпоху зарождения феномена показов, Уорт сделал одежду от-кутюр более носибельной, отказавшись от широких кринолинов. А мы кринолины вернули! – Маврученков изящным жестом указывает на девочек в пышных нарядах. Те задирают носы, отчаянно важничая. – Позже Поль Пуаре отказался от традиционных женских корсетов в своих изделиях, но у наших конкурсанток корсеты есть! Взгляните, не угадывается ли в этих дивных платьях знаменитый диоровский образ new look – пышная юбка в сочетании со скульптурного кроя жакетом? Не напоминают ли наряды наших девочек об экспериментах Жака Фата, который не только играл с асимметрией и объемами, но и использовал на первый взгляд неприглядные растительные материалы, например, пеньку и блестки из скорлупы миндаля и грецкого ореха? Не очевидно ли, что мы, подобно Эльзе Скиапарелли, которая создавала неповторимые наряды на стыке моды и авангардного искусства, балансируем на той же самой грани, но уже уравновешиваясь современной наукой – экологией?!
Он обводит вопрошающим взглядом зал, будто и вправду ждет ответов на риторические вопросы. Не дождавшись, Дионисий шумно вздыхает и признает:
– Конечно, мало кто из современников может постичь блестящий замысел столь дерзкого, смелого, передового эксперимента.
Лицо у него при этом делается такое печально-высокомерное, словно он и не надеется на наше понимание. Будто и вправду он начищенный серебряный канделябр, а мы все заржавевшие и помятые столовые ложки.
– Я всего лишь пытаюсь объяснить вам…
«Гнутым ржавым ложкам», – язвительно подсказывает мой внутренний голос.
– …что нельзя, невозможно, немыслимо проверить алгеброй гармонию! – продолжает Дионисий «Сияющий Канделябр» Маврученков. – Мы, конкурсная комиссия, оценивали нечто эфемерное, сиюминутное, неуловимое: созданный образ, возникшее впечатление, тонкий сплав эмоций!
– В каких денежных знаках оценивали? В армянских тугриках? – ехидно интересуется с места папа Кобылкин.
– У нас не тугрики, а драмы! – возмущается папа Карапетян.
Я обещаю удалить обоих из зала.
– Проще говоря, я уверяю суд, что в данном случае оценка никак не могла быть четкой, ясной, объективной, – заканчивает Маврученко, разводит руками и так замирает – натуральнейший канделябр!
Однако говорит он дело. Я действительно не понимаю, как можно доказать, что конкурсантка в кленовых листьях заслуживала более высокой оценки, чем ее соперница в виноградных лозах, или наоборот.
– Тогда, быть может, вы объясните нам вот это? – Мама Кобылкина воздвигается, как скульптурная Родина-мать: взгляд суровый, рука высоко воздета, только в ней не меч, а пачка бумаг.
– Просим приобщить к делу, – суфлирует ей юрист.
Кобылкина-мать приносит мне свое грозное оружие – это фотографии. Не профессиональные, не постановочные, даже не репортажные, а просто снимки с камеры наблюдения.
– С авторегистратора моей машины, – объясняет Кобылкина. – Удачно я в тот день припарковалась, с хорошим видом на курилку. Смотрите, это вот он, – она кивает на Маврученкова, – и гражданин Карапетян. А это другой член жюри, Пархомов его фамилия, и тоже гражданин Карапетян. А вот и дама из конкурсной комиссии, артистка Песоцкая, и с ней опять Карапетян! Что вы на это скажете, а?
Вопрос адресован не мне, а Маврученкову, но тот ничего не успевает ответить – звучит исполненный преувеличенного раскаяния и сожаления голос Гамлета:
– Вах, как же я много курю!
В зале смеются.
– Да они же тут, на фото, как раз сговариваются! – горячится Кобылкина, которой вовсе не весело. – Случайность, скажете? Так три из пяти членов жюри отдали первое место девчонке Карапетян, и это именно те, кто на фото – Маврученков, Пархомов и Песоцкая!
– Да остальные просто не курят, – снова подает голос Гамлет, опять вызывая смех.
Мне не весело: в зале душно, начинает болеть голова. Девочки-красавицы на своих жердочках печально клонятся – точь-в-точь увядающие цветочки.
Бедные дети, не повезло им с родителями!
Или, наоборот, повезло?
Тут ведь как посмотреть: и Кобылкины, и Карапетяны ради триумфа своей девочки, родной кровиночки, расшибутся в лепешку. Столько усилий прилагают, на затраты не скупятся, время тратят на все это – занятия, наряды, конкурсы…
У меня только один большой вопрос, на который в ходе судебного заседания ответа мы не получим: нужно ли все это самим девочкам? Они, конечно, уже надышались атмосферой модного бизнеса, включились в гонку, но разве их неодолимо притягивает подиум сам по себе? Мне кажется, их толкают в спины родительские амбиции…
Мы продолжаем после перерыва, за время которого в зале суда кое-что изменилось.
Во-первых, помещение хорошо проветрили.
Во-вторых, вынесли табуреты-насесты – и краснодеревянный, и хромированный. Вместе со своими необычными посадочными местами изчезли и девочки.
Похоже, я зря волновалась: родители Изабель и Карины не абсолютные тираны-эксплуататоры – они тоже увидели, что их деткам уже нехорошо, и освободили их от необходимости присутствовать в зале суда.
В-третьих, в рядах любопытствующей публики появилось новое, весьма оживленное лицо, и оно мне хорошо знакомо: это Натка.
Увидев ее, я покачала головой. А она широко улыбнулась и вскинула руки, сцепленные в замок, над головой: держись, мол, сестра, прорвемся! И, конечно, тут же попала под объективы фотокоров, заинтересовавшихся этой демонстрацией солидарности.
Я поморщилась: чего не люблю – так это смешивать личное со служебным. Но избежать этого, имея такую сестру, как Натка, невозможно. Она как молекула водорода – проникает куда угодно.
При этом он профессиональным жестом дирижера выхватывает из воздуха, как муху, затянувшуюся ноту и тем обрывает задушевное пение Кобылкиной-старшей.
– Что касается цветовой гаммы и пышных богатых форм конкурсного наряда Изабель, то они определенно отсылают нас к классике русской живописи – к «Золотой осени» Левитана, к «Купчихам в осеннем интерьере» Кустодиева. Помните? – Корецкий жмурится, как от яркого солнца. – Огненно-красные клены и желтеющий сад с красивыми, но, увы, неизбежно облетающими листьями…
– У Каринэ тоже листья! – напоминает, волнуясь, мама Карапетян.
– О да, я скажу и о Карине, – успокаивает ее эксперт. – Но сначала – еще об Изабель… Наконец, о поразительной глубине проработки образа свидетельствует использование конкурсанткой Кобылкиной такого редкого приема, как ароматизация, ведь Изабель вышла на подиум в шлейфе аромата Sexy Amber от Michael Kors – это духи, воссоздающие сладковатый, слегка дымный аромат опавшей листвы.
– Э, духи-мухи при чем? – сердится папа Карапетян.
– Талантливо подобранное музыкальное сопровождение, аромамагия, безупречный визуальный ряд – все в выступлении конкурсантки Кобылкиной способствовало полному и точному раскрытию темы, – охотно объясняет Корецкий. – Тогда как соперница Изабель Карина представила костюм из не произрастающего в нашей географической зоне винограда и дефилировала под армянскую народную музыку, то есть, строго говоря, не выдержала условия конкурса!
– Это я сейчас не выдержу! – грозится Гамлет Карапетян.
Юные брюнеты-бородачи сдержанно ропщут, заузливают черные брови, сверкают очами – молнии взглядов летят в Корецкого, который сохраняет невозмутимость.
– Таким образом, очевидно, что Карина Карапетян не просто не могла претендовать на победу в конкурсе – она должна была покинуть его, дисквалифицированная за нарушение правил! – заканчивает эксперт и укоризненно смотрит на председателя конкурсной комиссии.
«Ответочка» от семейства Карапетянов – шокирующее заявление свидетеля Геворковой Амины Михайловны.
Эта великолепно ухоженная нарядная дама средних лет – пластический хирург одной из московских частных клиник.
– Какая там экомисс, помилуйте, о чем вы, – с апломбом заявляет она. – Как практикующий врач с двадцатилетним опытом работы в индустрии красоты, я могу с уверенностью сказать, что прелестная внешность девочки Кобылкиной примерно такая же натуральная, как персик из папье-маше!
Громко и возмущенно ахает мама Кобылкина.
– В нашем распоряжении свежие фотографии Изабель Кобылкиной, сделанные на конкурсе «Экомисс Москва», и прошлогодние – тогда девочка участвовала в конкурсе красоты «Русская принцесса», – продолжает доктор Геворкова. – Сравнивая эти снимки, я ясно вижу, что в промежутке между первым мероприятием и вторым Изабель Кобылкина прибегала к услугам специалистов эстетической медицины.
– Ей же всего восемь лет! – не выдерживаю я.
– И что? – пожимает плечами доктор Геворкова. – В Голливуде чокнутые мамаши таскают своих красавиц-дочек по хирургам-косметологам с малых лет. А в Южной Корее пластические операции запросто делают даже школьницам. В одном Сеуле, чтобы вы знали, более шестисот клиник, предлагающих инъекционные и хирургические методики изменения внешности. При этом достижениями местной медицины пользуются не только корейцы, но и иностранцы. Десятки тысяч медицинских туристов тратят на пластику в Южной Корее сотни миллионов долларов ежегодно.
Тут доктор неожиданно обращается к Изабель:
– А вы же ездили в Южную Корею, летом в вашем «Инстаграме» были фото из Сеула. Красивый город, да?
Девочка, которую неожиданный вопрос застает врасплох, кивает. Мама Кобылкина издает слабый стон.
– В Корее нашей юной красавице сделали ринопластику, – без тени сомнения заявляет Геворкова. – Хирурги поработали с мягкими тканями: скорректировали кончик носа, он был несколько длинноват. Кроме того, есть основания предполагать, что Изабель готовится к пластике подбородка. Коррекция этой области ей, пожалуй, действительно показана – у девочки круглое лицо без выраженного подбородка, это не соответствует современным канонам красоты, а с помощью индивидуально созданного силиконового имплантата можно сформировать тонкий, острый подбородок, который сразу меняет впечатление от внешности.
Мне кажется, что сейчас доктор Геворкова в пику конкурентам-корейцам озвучит свой собственный привлекательный прайс на данную услугу, но она говорит о другом:
– У кореянок также очень популярны инъекции в область подбородка – это эффективная методика коррекции, которую можно использовать в качестве «репетиции» перед пластикой. И вот инъекции-то Изабель, как я вижу, были сделаны. Не так ли?
Она снова смотрит на девочку, но теперь та замерла и молчит, опустив глаза.
– Таким образом, говорить о естественной красоте в случае проигравшей претендентки на звание Экомисс не приходится, – заключает доктор Геворкова под аплодисменты торжествующего клана Карапетянов. – Мне остается лишь добавить, что к лицу победительницы конкурса Карины скальпель хирурга не прикасался.
Кобылкина, коротко посовещавшись с юристом, извлекает козырь из рукава. Он имеет вид нотариально заверенной цветной распечатки интернет-страницы.
– Знаете, что это? – потрясая в воздухе шелестящей бумагой, вопрошает Кобылкина, и голос ее полон презрения. – Это страница сайта интернет-магазина, где можно купить платье из листьев!
– Такое продают? – удивляюсь я.
– Представьте себе, – кивает мне Кобылкина. – Наряды и головные уборы из листьев покупают фанаты Толкиена, которые эльфов косплеят, а еще их на карнавалы и детские праздники в садиках берут – не все родители готовы самостоятельно сочинять костюмы из шишек и каштанов. Вот и на конкурс можно платье купить, а потом дополнить его парой деталей и выдать за оригинальную работу!
– Какой сайт? Какой интернет?! – дружно возмущаются папа и мама Карапетяны. – Наш дедушка листья рвал, бабушка их готовила, дядя Ашот, лучший закройщик, костюм собирал, дядя Баграт, ювелир, ожерелье делал!
– На фото как раз карнавальное платье из виноградных листьев! – Кобылкина, не слушая ропот оппонентов, тычет пальцем в цветную картинку, чтобы я отметила сходство наряда на сайте интернет-магазина с платьем Карины.
Сходство действительно есть. Впрочем, я сомневаюсь, что такой необычный и наверняка неудобный для работы материал, как листья, открывает большой простор фантазии модельера. Не случайно же наряды Карины и Изабель сконструированы весьма похоже и отличаются только деталями и цветом листьев: виноградные – темно-зеленые с коричневыми подпалинами, кленовые – красные и желтые с золотом.
А шоу, которое я про себя уже окрестила «Поединок Пересвета с Челубеем», продолжается. Постоять за честь организаторов конкурса выходит один из членов жюри – и это тоже весьма колоритный персонаж.
Дионисий Маврученков – историк моды. Бесспорно, утонченная личность: рост под два метра, худой, прямой, в классическом костюме серо-стального цвета, он очень напоминает серебряный канделябр. Сходство усиливают яркие рыжие волосы, уложенные красивыми волнами.
– Типичная ошибка профанов, далеких от искусства, – говорит он, чуть кривясь. – Нельзя, немыслимо, невозможно оценивать творческий конкурс как спортивное выступление. Гимнастка согнула ногу – минус балл, фигуристка не докрутила сальто – минус два балла, простой, понятный механистический подход. Однако он полностью, совершенно, абсолютно неприменим в нашем случае! Конечно, можно по косточкам разобрать конкурсанток и досконально выяснить, у кого ноги короткие, щиколотки толстые, плечи тяжелые или живот выступающий…
– Не у нас! – с места задорно кричит мама Кобылкина.
– А у кого коленки костлявые, локти острые, ключицы торчащие и лопатки крыловидные, – чуть повышает голос Маврученков, и Кобылкина старшая замолкает, зато мама Карапетян радостно выкрикивает то же самое:
– Не у нас!
Канделябр, то есть Дионисий, и на эту реплику не реагирует, продолжая:
– Можно детально изучить материалы и технологию изготовления костюмов и вычислять их экологичность, но и это не нужно, никчемно, бессмысленно. Сам наш конкурс был мероприятием необычным, неформатным, вне рамок! Начнем с того, что, как правило, модный показ длится не более четверти часа и помогает дизайнеру воплотить его видение сезона. Но в нашем случае в центре внимания были не авторы костюмов, не сами их работы, не представившие наряды модели, а все вместе. Образ! А сам показ – это лишь средство достижения цели – оставить след в культуре.
Историк моды сокрушенно мотает головой, пламенные волосы трясутся, оставляя в воздухе огненный инверсивный след.
– Цель всегда была неизменной, однако год за годом концепция модных шоу претерпевала существенные, значительные, грандиозные изменения. Традиция демонстрировать модную одежду зародилась еще в бальных залах Парижа в начале двадцатого века! Затем Чарльз Уорт, Поль Пуаре, Ив Сен-Лоран превратили презентации вещей на манекенах в эффектные шоу с участием моделей. Тогда, в эпоху зарождения феномена показов, Уорт сделал одежду от-кутюр более носибельной, отказавшись от широких кринолинов. А мы кринолины вернули! – Маврученков изящным жестом указывает на девочек в пышных нарядах. Те задирают носы, отчаянно важничая. – Позже Поль Пуаре отказался от традиционных женских корсетов в своих изделиях, но у наших конкурсанток корсеты есть! Взгляните, не угадывается ли в этих дивных платьях знаменитый диоровский образ new look – пышная юбка в сочетании со скульптурного кроя жакетом? Не напоминают ли наряды наших девочек об экспериментах Жака Фата, который не только играл с асимметрией и объемами, но и использовал на первый взгляд неприглядные растительные материалы, например, пеньку и блестки из скорлупы миндаля и грецкого ореха? Не очевидно ли, что мы, подобно Эльзе Скиапарелли, которая создавала неповторимые наряды на стыке моды и авангардного искусства, балансируем на той же самой грани, но уже уравновешиваясь современной наукой – экологией?!
Он обводит вопрошающим взглядом зал, будто и вправду ждет ответов на риторические вопросы. Не дождавшись, Дионисий шумно вздыхает и признает:
– Конечно, мало кто из современников может постичь блестящий замысел столь дерзкого, смелого, передового эксперимента.
Лицо у него при этом делается такое печально-высокомерное, словно он и не надеется на наше понимание. Будто и вправду он начищенный серебряный канделябр, а мы все заржавевшие и помятые столовые ложки.
– Я всего лишь пытаюсь объяснить вам…
«Гнутым ржавым ложкам», – язвительно подсказывает мой внутренний голос.
– …что нельзя, невозможно, немыслимо проверить алгеброй гармонию! – продолжает Дионисий «Сияющий Канделябр» Маврученков. – Мы, конкурсная комиссия, оценивали нечто эфемерное, сиюминутное, неуловимое: созданный образ, возникшее впечатление, тонкий сплав эмоций!
– В каких денежных знаках оценивали? В армянских тугриках? – ехидно интересуется с места папа Кобылкин.
– У нас не тугрики, а драмы! – возмущается папа Карапетян.
Я обещаю удалить обоих из зала.
– Проще говоря, я уверяю суд, что в данном случае оценка никак не могла быть четкой, ясной, объективной, – заканчивает Маврученко, разводит руками и так замирает – натуральнейший канделябр!
Однако говорит он дело. Я действительно не понимаю, как можно доказать, что конкурсантка в кленовых листьях заслуживала более высокой оценки, чем ее соперница в виноградных лозах, или наоборот.
– Тогда, быть может, вы объясните нам вот это? – Мама Кобылкина воздвигается, как скульптурная Родина-мать: взгляд суровый, рука высоко воздета, только в ней не меч, а пачка бумаг.
– Просим приобщить к делу, – суфлирует ей юрист.
Кобылкина-мать приносит мне свое грозное оружие – это фотографии. Не профессиональные, не постановочные, даже не репортажные, а просто снимки с камеры наблюдения.
– С авторегистратора моей машины, – объясняет Кобылкина. – Удачно я в тот день припарковалась, с хорошим видом на курилку. Смотрите, это вот он, – она кивает на Маврученкова, – и гражданин Карапетян. А это другой член жюри, Пархомов его фамилия, и тоже гражданин Карапетян. А вот и дама из конкурсной комиссии, артистка Песоцкая, и с ней опять Карапетян! Что вы на это скажете, а?
Вопрос адресован не мне, а Маврученкову, но тот ничего не успевает ответить – звучит исполненный преувеличенного раскаяния и сожаления голос Гамлета:
– Вах, как же я много курю!
В зале смеются.
– Да они же тут, на фото, как раз сговариваются! – горячится Кобылкина, которой вовсе не весело. – Случайность, скажете? Так три из пяти членов жюри отдали первое место девчонке Карапетян, и это именно те, кто на фото – Маврученков, Пархомов и Песоцкая!
– Да остальные просто не курят, – снова подает голос Гамлет, опять вызывая смех.
Мне не весело: в зале душно, начинает болеть голова. Девочки-красавицы на своих жердочках печально клонятся – точь-в-точь увядающие цветочки.
Бедные дети, не повезло им с родителями!
Или, наоборот, повезло?
Тут ведь как посмотреть: и Кобылкины, и Карапетяны ради триумфа своей девочки, родной кровиночки, расшибутся в лепешку. Столько усилий прилагают, на затраты не скупятся, время тратят на все это – занятия, наряды, конкурсы…
У меня только один большой вопрос, на который в ходе судебного заседания ответа мы не получим: нужно ли все это самим девочкам? Они, конечно, уже надышались атмосферой модного бизнеса, включились в гонку, но разве их неодолимо притягивает подиум сам по себе? Мне кажется, их толкают в спины родительские амбиции…
Мы продолжаем после перерыва, за время которого в зале суда кое-что изменилось.
Во-первых, помещение хорошо проветрили.
Во-вторых, вынесли табуреты-насесты – и краснодеревянный, и хромированный. Вместе со своими необычными посадочными местами изчезли и девочки.
Похоже, я зря волновалась: родители Изабель и Карины не абсолютные тираны-эксплуататоры – они тоже увидели, что их деткам уже нехорошо, и освободили их от необходимости присутствовать в зале суда.
В-третьих, в рядах любопытствующей публики появилось новое, весьма оживленное лицо, и оно мне хорошо знакомо: это Натка.
Увидев ее, я покачала головой. А она широко улыбнулась и вскинула руки, сцепленные в замок, над головой: держись, мол, сестра, прорвемся! И, конечно, тут же попала под объективы фотокоров, заинтересовавшихся этой демонстрацией солидарности.
Я поморщилась: чего не люблю – так это смешивать личное со служебным. Но избежать этого, имея такую сестру, как Натка, невозможно. Она как молекула водорода – проникает куда угодно.