Мини-модель
Часть 19 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Угу. – Сашка помахала ладошкой, разгоняя пар, и осторожно попробовала: – Ой, горячо!.. Концепция-то мне ясна, теперь надо с выразительными средствами определиться… Тут неизбитый ход нужен, не просто интервью, а какое-то необычное… Ну, буду думать.
– Думай, – благословила я. – Думать всегда полезно.
Мне именно это сегодня Плевакин сказал:
– Думай, как это сделать. Думать полезно.
Мы с шефом встретились на выходе из здания суда в конце рабочего дня. Анатолий Эммануилович, дивно величественный в своем тяжелом пальто с меховым воротником и каракулевой шапочке пирожком (говорю же, он весьма консервативен), неспешно спускался по лестнице со второго этажа, и я притормозила, намереваясь пропустить его вперед. Начальство обычно не любит, когда сотрудники уходят раньше его.
Я сделала шаг назад, чтобы шеф меня не заметил, и, наверное, именно этим движением привлекла внимание Плевакина.
– Стой, кто идет! – скомандовал он и тоже остановился, перегнувшись через перила, чтобы лучше меня видеть. – Кузнецова! Ты вообще думаешь насчет этих, в цветах и листьях?
– Кто-то умер? – испугалась я.
Упомянутые цветы и листья почему-то проассоциировались с траурными венками. Просто день был трудный, и к вечеру мои запасы жизнерадостности почти иссякли.
– Кто-нибудь может умереть от старости, – язвительно согласился шеф. – Ты же отложила заседание на сколько? На несколько лет?
– Недель, – возразила я, смекнув, о каких именно цветах и листьях мы говорим.
О флористических нарядах не поделивших первое место юных красавиц.
– А я же просил решить все поскорее. – Анатолий Эммануилович сокрушенно покачал головой и поцокал, как белочка. – Ну, неделя, конечно, не срок… Но ты смотри, чтобы не получилось, как в тот раз. Никаких парикмахерских салонов в фойе и театральных костюмерных в гардеробе! Никаких спецмашин во дворе! И чтоб сортир басурмане не захватывали – это все-таки не частная ложа, а место общего пользования!
– Анатолий Эммануилович, да как же я им помешаю?!
Воображение уже нарисовало мне живописную картину. Я лежала за пулеметом, установленным у крыльца родного суда. Голова моя была обмотана окровавленным бинтом, грудь крест-накрест перетягивали ленты с патронами. В уголке живописное полотно было аккуратно подписано: «Оборона сортира». И указана дата, на которую я перенесла суд.
– А как хочешь, так и мешай им! Думай. Думать – это полезно. – Плевакин с кряхтением разогнулся, отвернулся от меня и продолжил спуск.
Вечером, уже дома, спровадив с кухни Сашку, чтобы не мешала мыть посуду – это процесс, за которым мне удивительно хорошо думается, – я так и сяк прикидывала варианты воздействия на две равно уважаемые семьи, Карапетянов и Кобылкиных.
Пулемет отвергла сразу.
Нет у меня пулемета.
Но есть друзья и знакомые, так не собрать ли их на общий совет?
Или хотя бы опросить дистанционно, ведь одна голова хорошо, а две и более – лучше.
Я попросила Сашку – в нашей маленькой семье в современных технологиях лучше разбирается она, – и дочь помогла мне собрать мини-конференцию в «зуме».
К участию были приглашены подруга и коллега Машка, помощник Дима и прокурор, он же мой любимый, Никита Говоров. Я несколько сомневалась, что все они прибудут на неожиданную виртуальную тусовку, и была приятно удивлена стопроцентной явкой.
Все были дома. Я узнала знакомый интерьер спальни Говорова (и, вероятно, покраснела), а также оленью шкуру, распяленную на стене в гостиной у Машки. Сама я устроилась на кухне, постаравшись сесть так, чтобы фоном стали симпатичные занавески в цветочек, а не кафель, который не помешало бы помыть. Мой бесценный помощник единственный из нас вышел на связь из солидного кабинета с массивной темной мебелью и дубовыми панелями – у Димы прекрасная старая московская квартира, доставшаяся ему не то от бабушки, не то от дедушки. Вот еще один плюс наличия правильных пожилых родственников…
– Добрый вечер, дамы и господа, я собрала вас здесь… – бодро начала я.
– …чтобы сообщить пренеприятнейшее известие? – перебила меня Машка.
У нее стоял на паузе телевизор с каким-то сериалом, и подруга хотела поскорее вернуться к просмотру.
– Зачем же так пессимистично? Чтобы спросить совета!
– А это малый совет или большой? – потребовал уточнения Говоров и тут же заверил: – В любом случае я польщен! Всегда готов, чем могу…
– Мы слушаем, Елена Владимировна, – без всяких шуточек и ажитации сказал мой помощник, и все выжидательно замолчали.
Я вкратце объяснила, какую задачу поставил мне Плевакин.
– Усилить охрану на входе, – предложил Никита. – И не пускать с подозрительными предметами, которые могут быть использованы для организации беспорядка. Как на стадионах в дни футбольных матчей делают! Отнимают громкоговорители, дудки-вувузелы, погремушки-кашеролы, деревянные палки от флагов, не пускают на территорию с детскими колясками, на роликах, скейтах, самокатах и велосипедах. А еще в масках, шлемах и других средствах маскировки…
– В самом деле, существует целый 14-страничный документ под названием «Правила поведения зрителей на стадионе», – оживился Дима.
Я вспомнила, что они с Говоровым оба большие любители футбола, на этой почве и приятельствуют между собой, а еще с Таганцевым, возлюбленным моей сестры Натки.
– В этом документе четко прописаны как понятные правила – например, зритель может быть допущен на стадион при наличии билета и прохождении процедуры осмотра, так и менее очевидные вещи, – неторопливо, в академической манере лектора – «зум» обязывал – продолжил Дима. – Если не ошибаюсь, пятая глава «Правил» целиком посвящена запрещенным к проносу на арену предметам, и в ней целых сорок четыре пункта. В частности, зрителям запрещается проносить, иметь при себе или использовать на стадионе громоздкие предметы, сумма трех измерений которых по длине, ширине и высоте превышает семьдесят пять сантиметров. Это касается сумок, рюкзаков и портфелей.
– Но на трибуну все-таки можно взять сумку-мешок болельщика, а она вместительная, туда все профессиональное барахло гримера или парикмахера можно запихнуть, – напомнил Говоров.
– Эй, эй, фанаты! Успокойтесь, вы забыли, что у нас нет таких правил на сорока страницах для Таганского суда, – вмешалась Машка, остановив спор знатоков. – Мы, конечно, можем составить такой документ в специальном расчете на Карапетянов и Кобылкиных, но кто ж его утвердит? Плевакин?
– Это вряд ли, – признала я с сожалением. – Прознай журналисты об этих специальных правилах, будет шумиха, а наш Анатолий Эммануилович очень осторожен и не станет так подставляться.
– Тем более что он, наверное, все локти искусал, когда увидел, какие последствия возымела его невинная резолюция на заявлении Кобылкиной, – напомнил Дима.
– Да, шеф ничего не подпишет и вообще постарается максимально дистанцироваться, – согласилась Машка. – Что же делать?
– Как-то воздействовать на самих Карапетянов и Кобылкиных.
– Как? Эти люди отчаянно соревнуются между собой, каждое семейство непременно должно доказать, что его девочка – самая-самая.
– Да, но кому они это доказывают? – Говоров хитро прищурился.
– Всему просвещенному человечеству, – проворчала Машка.
– Это вообще, а в конкретном случае?
– Судье, конечно! Решение-то зависит от судьи!
– Во-от, значит, надо им объяснить, что судье вся эта возня с нарядами, прическами, гримом и сценическими эффектами вовсе не нравится! Недовольна всем этим судья Кузнецова!
– А вызывать недовольство судьи им невыгодно! – сообразила Машка. – А ну, как она, недовольная, вынесет решение не в их пользу!
– Я так не сделаю! Я буду следовать закону!
– Мы-то в этом нисколько не сомневаемся, – заверил Дима. – Но Карапетяны и Кобылкины не в курсе вашей похвальной принципиальности…
– А значит, этот план может сработать! – резюмировал Говоров и торжествующе улыбнулся.
– Подозрительный какой-то план, не очень этичный, по-моему, – засомневалась я.
– Нормальный план, это я тебе как прокурор говорю! При правильной реализации, конечно. Ты же не будешь им прямо говорить: «Уважаемые Кобылкины/Карапетяны, если вы снова устроите в суде балаган с гримерными-костюмерными и сюрпризными дефиле, я разозлюсь и засужу вас так, что мало не покажется!
– А что я им буду говорить?
– Ничего! – сказала как отрезала Машка. – Ты им вообще ничего говорить не будешь. Ты судья, ты выше этого.
– Я скажу, – вмешался Дима. – Позвоню и Кобылкиным, и Карапетянам. Очень вежливо попрошу их обойтись без помощи гримеров-костюмеров и непрофильного использования помещений и территорий.
– Так они тебя и послушались! – фыркнул Говоров.
– А я объясню, что вышеупомянутые действия будут считаться нарушением порядка, за соблюдение которого отвечает Елена Владимировна, и ее в таком случае ждут неприятности. Они неглупые люди, все поймут и не станут нарываться.
– Даже не знаю… – Я продолжала сомневаться.
Но ничего лучшего мы не придумали, поэтому решили, что Дима завтра же осуществит соответствующую дипломатическую миссию.
Потом Машка и Дима из видеоконференции вышли, а мы с Никитой немного задержались и, кажется, пофлиртовали. Я не уверена – у меня нет никакого опыта заигрывания по интернету. Но Говоров расстегнул воротник сорочки, заговорил нежно и вкрадчиво, предложил выпить по рюмочке за успех предстоящего предприятия и как-то слишком горячо похвалил мой наряд, состоящий из обычной белой футболки и застиранных джинсов. При этом джинсы ему были вообще не видны, и он попросил меня показаться в полный рост. Я почувствовала какой-то подвох, смутилась, но тут, на мое счастье, в кухню явилась Сашка и прервала назревающий интим.
– Здорово, Кит! – гаркнула она, наклонившись и заглянув в мой ноут, и Говоров поспешно застегнул рубашку. – У вас тут что, свиданка в «зуме»? А групповушка уже закончилась?
– Что ты мелешь? Это была не групповушка, а деловое совещание коллег! – вознегодовала я.
– Ой, да мне-то что, хоть форум в Давосе, не буду мешать, я только водички попить…
Она налила себе воды и сразу же удалилась, на ходу шумно отхлебывая из стакана, но все-таки помешала. Говоров не стал повторно расстегивать воротничок, мы скомканно попрощались и разбежались из «зума», как подростки из подъезда. Неудовлетворенные, смущенные и с разгоревшимися щеками.
Как все-таки сложно строить прочные личные отношения… Похоже, никогда я этому не научусь.
В дверь позвонили в десятом часу – поздновато для светского визита, да мы и не ждали никого, поэтому я встревожилась.
На пороге, поглядывая через плечо, стояла Натка. Одну руку она так и забыла на кнопке звонка, а другой совершала энергичное вращательное движение, подгоняя кого-то, топающего по лестнице. Судя по тяжкой медлительности поступи, к нам пожаловал сам Каменный гость.
– Натка?
Сестра отвернулась от Каменного гостя, еще не появившегося из-за поворота лестницы, увидела меня, заметила наконец, что ей уже открыли, и шагнула в проем:
– Мы ненадолго, все в порядке, нам просто нужна публика.
– Бублики? – не расслышала я.
– Бублики? – донеслось из-за поворота. – Надеюсь, с маком?
Поступь перестала быть тяжкой, заметно ускорилась, и вскоре появился Сенька. Увидев меня, он согнул спину, свесил руки и снова зашаркал, косолапя и кряхтя, как старый дед.
– Мы были на примерке, а ты же знаешь, мужчины этого совершенно не выносят, даже маленькие, – разматывая шарф и пристраивая на вешалку пальто, объяснила Натка.
– Думай, – благословила я. – Думать всегда полезно.
Мне именно это сегодня Плевакин сказал:
– Думай, как это сделать. Думать полезно.
Мы с шефом встретились на выходе из здания суда в конце рабочего дня. Анатолий Эммануилович, дивно величественный в своем тяжелом пальто с меховым воротником и каракулевой шапочке пирожком (говорю же, он весьма консервативен), неспешно спускался по лестнице со второго этажа, и я притормозила, намереваясь пропустить его вперед. Начальство обычно не любит, когда сотрудники уходят раньше его.
Я сделала шаг назад, чтобы шеф меня не заметил, и, наверное, именно этим движением привлекла внимание Плевакина.
– Стой, кто идет! – скомандовал он и тоже остановился, перегнувшись через перила, чтобы лучше меня видеть. – Кузнецова! Ты вообще думаешь насчет этих, в цветах и листьях?
– Кто-то умер? – испугалась я.
Упомянутые цветы и листья почему-то проассоциировались с траурными венками. Просто день был трудный, и к вечеру мои запасы жизнерадостности почти иссякли.
– Кто-нибудь может умереть от старости, – язвительно согласился шеф. – Ты же отложила заседание на сколько? На несколько лет?
– Недель, – возразила я, смекнув, о каких именно цветах и листьях мы говорим.
О флористических нарядах не поделивших первое место юных красавиц.
– А я же просил решить все поскорее. – Анатолий Эммануилович сокрушенно покачал головой и поцокал, как белочка. – Ну, неделя, конечно, не срок… Но ты смотри, чтобы не получилось, как в тот раз. Никаких парикмахерских салонов в фойе и театральных костюмерных в гардеробе! Никаких спецмашин во дворе! И чтоб сортир басурмане не захватывали – это все-таки не частная ложа, а место общего пользования!
– Анатолий Эммануилович, да как же я им помешаю?!
Воображение уже нарисовало мне живописную картину. Я лежала за пулеметом, установленным у крыльца родного суда. Голова моя была обмотана окровавленным бинтом, грудь крест-накрест перетягивали ленты с патронами. В уголке живописное полотно было аккуратно подписано: «Оборона сортира». И указана дата, на которую я перенесла суд.
– А как хочешь, так и мешай им! Думай. Думать – это полезно. – Плевакин с кряхтением разогнулся, отвернулся от меня и продолжил спуск.
Вечером, уже дома, спровадив с кухни Сашку, чтобы не мешала мыть посуду – это процесс, за которым мне удивительно хорошо думается, – я так и сяк прикидывала варианты воздействия на две равно уважаемые семьи, Карапетянов и Кобылкиных.
Пулемет отвергла сразу.
Нет у меня пулемета.
Но есть друзья и знакомые, так не собрать ли их на общий совет?
Или хотя бы опросить дистанционно, ведь одна голова хорошо, а две и более – лучше.
Я попросила Сашку – в нашей маленькой семье в современных технологиях лучше разбирается она, – и дочь помогла мне собрать мини-конференцию в «зуме».
К участию были приглашены подруга и коллега Машка, помощник Дима и прокурор, он же мой любимый, Никита Говоров. Я несколько сомневалась, что все они прибудут на неожиданную виртуальную тусовку, и была приятно удивлена стопроцентной явкой.
Все были дома. Я узнала знакомый интерьер спальни Говорова (и, вероятно, покраснела), а также оленью шкуру, распяленную на стене в гостиной у Машки. Сама я устроилась на кухне, постаравшись сесть так, чтобы фоном стали симпатичные занавески в цветочек, а не кафель, который не помешало бы помыть. Мой бесценный помощник единственный из нас вышел на связь из солидного кабинета с массивной темной мебелью и дубовыми панелями – у Димы прекрасная старая московская квартира, доставшаяся ему не то от бабушки, не то от дедушки. Вот еще один плюс наличия правильных пожилых родственников…
– Добрый вечер, дамы и господа, я собрала вас здесь… – бодро начала я.
– …чтобы сообщить пренеприятнейшее известие? – перебила меня Машка.
У нее стоял на паузе телевизор с каким-то сериалом, и подруга хотела поскорее вернуться к просмотру.
– Зачем же так пессимистично? Чтобы спросить совета!
– А это малый совет или большой? – потребовал уточнения Говоров и тут же заверил: – В любом случае я польщен! Всегда готов, чем могу…
– Мы слушаем, Елена Владимировна, – без всяких шуточек и ажитации сказал мой помощник, и все выжидательно замолчали.
Я вкратце объяснила, какую задачу поставил мне Плевакин.
– Усилить охрану на входе, – предложил Никита. – И не пускать с подозрительными предметами, которые могут быть использованы для организации беспорядка. Как на стадионах в дни футбольных матчей делают! Отнимают громкоговорители, дудки-вувузелы, погремушки-кашеролы, деревянные палки от флагов, не пускают на территорию с детскими колясками, на роликах, скейтах, самокатах и велосипедах. А еще в масках, шлемах и других средствах маскировки…
– В самом деле, существует целый 14-страничный документ под названием «Правила поведения зрителей на стадионе», – оживился Дима.
Я вспомнила, что они с Говоровым оба большие любители футбола, на этой почве и приятельствуют между собой, а еще с Таганцевым, возлюбленным моей сестры Натки.
– В этом документе четко прописаны как понятные правила – например, зритель может быть допущен на стадион при наличии билета и прохождении процедуры осмотра, так и менее очевидные вещи, – неторопливо, в академической манере лектора – «зум» обязывал – продолжил Дима. – Если не ошибаюсь, пятая глава «Правил» целиком посвящена запрещенным к проносу на арену предметам, и в ней целых сорок четыре пункта. В частности, зрителям запрещается проносить, иметь при себе или использовать на стадионе громоздкие предметы, сумма трех измерений которых по длине, ширине и высоте превышает семьдесят пять сантиметров. Это касается сумок, рюкзаков и портфелей.
– Но на трибуну все-таки можно взять сумку-мешок болельщика, а она вместительная, туда все профессиональное барахло гримера или парикмахера можно запихнуть, – напомнил Говоров.
– Эй, эй, фанаты! Успокойтесь, вы забыли, что у нас нет таких правил на сорока страницах для Таганского суда, – вмешалась Машка, остановив спор знатоков. – Мы, конечно, можем составить такой документ в специальном расчете на Карапетянов и Кобылкиных, но кто ж его утвердит? Плевакин?
– Это вряд ли, – признала я с сожалением. – Прознай журналисты об этих специальных правилах, будет шумиха, а наш Анатолий Эммануилович очень осторожен и не станет так подставляться.
– Тем более что он, наверное, все локти искусал, когда увидел, какие последствия возымела его невинная резолюция на заявлении Кобылкиной, – напомнил Дима.
– Да, шеф ничего не подпишет и вообще постарается максимально дистанцироваться, – согласилась Машка. – Что же делать?
– Как-то воздействовать на самих Карапетянов и Кобылкиных.
– Как? Эти люди отчаянно соревнуются между собой, каждое семейство непременно должно доказать, что его девочка – самая-самая.
– Да, но кому они это доказывают? – Говоров хитро прищурился.
– Всему просвещенному человечеству, – проворчала Машка.
– Это вообще, а в конкретном случае?
– Судье, конечно! Решение-то зависит от судьи!
– Во-от, значит, надо им объяснить, что судье вся эта возня с нарядами, прическами, гримом и сценическими эффектами вовсе не нравится! Недовольна всем этим судья Кузнецова!
– А вызывать недовольство судьи им невыгодно! – сообразила Машка. – А ну, как она, недовольная, вынесет решение не в их пользу!
– Я так не сделаю! Я буду следовать закону!
– Мы-то в этом нисколько не сомневаемся, – заверил Дима. – Но Карапетяны и Кобылкины не в курсе вашей похвальной принципиальности…
– А значит, этот план может сработать! – резюмировал Говоров и торжествующе улыбнулся.
– Подозрительный какой-то план, не очень этичный, по-моему, – засомневалась я.
– Нормальный план, это я тебе как прокурор говорю! При правильной реализации, конечно. Ты же не будешь им прямо говорить: «Уважаемые Кобылкины/Карапетяны, если вы снова устроите в суде балаган с гримерными-костюмерными и сюрпризными дефиле, я разозлюсь и засужу вас так, что мало не покажется!
– А что я им буду говорить?
– Ничего! – сказала как отрезала Машка. – Ты им вообще ничего говорить не будешь. Ты судья, ты выше этого.
– Я скажу, – вмешался Дима. – Позвоню и Кобылкиным, и Карапетянам. Очень вежливо попрошу их обойтись без помощи гримеров-костюмеров и непрофильного использования помещений и территорий.
– Так они тебя и послушались! – фыркнул Говоров.
– А я объясню, что вышеупомянутые действия будут считаться нарушением порядка, за соблюдение которого отвечает Елена Владимировна, и ее в таком случае ждут неприятности. Они неглупые люди, все поймут и не станут нарываться.
– Даже не знаю… – Я продолжала сомневаться.
Но ничего лучшего мы не придумали, поэтому решили, что Дима завтра же осуществит соответствующую дипломатическую миссию.
Потом Машка и Дима из видеоконференции вышли, а мы с Никитой немного задержались и, кажется, пофлиртовали. Я не уверена – у меня нет никакого опыта заигрывания по интернету. Но Говоров расстегнул воротник сорочки, заговорил нежно и вкрадчиво, предложил выпить по рюмочке за успех предстоящего предприятия и как-то слишком горячо похвалил мой наряд, состоящий из обычной белой футболки и застиранных джинсов. При этом джинсы ему были вообще не видны, и он попросил меня показаться в полный рост. Я почувствовала какой-то подвох, смутилась, но тут, на мое счастье, в кухню явилась Сашка и прервала назревающий интим.
– Здорово, Кит! – гаркнула она, наклонившись и заглянув в мой ноут, и Говоров поспешно застегнул рубашку. – У вас тут что, свиданка в «зуме»? А групповушка уже закончилась?
– Что ты мелешь? Это была не групповушка, а деловое совещание коллег! – вознегодовала я.
– Ой, да мне-то что, хоть форум в Давосе, не буду мешать, я только водички попить…
Она налила себе воды и сразу же удалилась, на ходу шумно отхлебывая из стакана, но все-таки помешала. Говоров не стал повторно расстегивать воротничок, мы скомканно попрощались и разбежались из «зума», как подростки из подъезда. Неудовлетворенные, смущенные и с разгоревшимися щеками.
Как все-таки сложно строить прочные личные отношения… Похоже, никогда я этому не научусь.
В дверь позвонили в десятом часу – поздновато для светского визита, да мы и не ждали никого, поэтому я встревожилась.
На пороге, поглядывая через плечо, стояла Натка. Одну руку она так и забыла на кнопке звонка, а другой совершала энергичное вращательное движение, подгоняя кого-то, топающего по лестнице. Судя по тяжкой медлительности поступи, к нам пожаловал сам Каменный гость.
– Натка?
Сестра отвернулась от Каменного гостя, еще не появившегося из-за поворота лестницы, увидела меня, заметила наконец, что ей уже открыли, и шагнула в проем:
– Мы ненадолго, все в порядке, нам просто нужна публика.
– Бублики? – не расслышала я.
– Бублики? – донеслось из-за поворота. – Надеюсь, с маком?
Поступь перестала быть тяжкой, заметно ускорилась, и вскоре появился Сенька. Увидев меня, он согнул спину, свесил руки и снова зашаркал, косолапя и кряхтя, как старый дед.
– Мы были на примерке, а ты же знаешь, мужчины этого совершенно не выносят, даже маленькие, – разматывая шарф и пристраивая на вешалку пальто, объяснила Натка.