Миндальный вкус зла

– Если с едой, то не помешал, – оживился Шура и, не дожидаясь, пока Морис поставит поднос на стол, схватил бутерброд с сыром и ветчиной.

– И почему ты всегда такой голодный? – улыбнулась Мирослава.

– Потому что работа у меня собачья.

– Но ты и в детстве такой же был!

– В детстве я тоже выполнял работу.

– И какую же, позволь тебя спросить?

– Я рос!

– А другие, можно подумать, нет.

– Дылды, – Шура покосился на Мирославу и Мориса и пододвинул тарелку с оставшимися бутербродами поближе к себе, – для достижения цели прикладывают меньше усилий и потому тратят меньше калорий.

– И кто это сказал? – удивился Миндаугас.

– Я! – гордо ответил Шура и выпятил груть.

– Может, нам его на Нобелевскую премию выдвинуть? – задумчиво проговорил Миндаугас.

– На шнобелевскую, – рассмеялась Мирослава.

– Ой, правда, ребята, отправьте меня в Гарвард…

– Размечтался!

– С вами только и остаётся мечтать. Легкоступов привёз вам фото?

– Привёз. Очень красивые!

– Достал он меня со своей красотой! Я спрашиваю о деле! – Шура отодвинул от себя опустевшую тарелку. – Ты их показывала свидетелям?

Мирослава кивнула.

– И что сказали свидетели о девушках?

– Ничего…

– Понятно. Зря Легкоступов старался. – В голосе Наполеонова прозвучал сарказм.

– Почему же зря…

Шура вопросительно посмотрел на Мирославу.

– У нас нет фото Ирины, – ответила она на его немой вопрос.

– Так и Ирины нет в городе. Только вон открытки шлёт с курорта.

– И всё-таки её фотография нам не помешала бы.

– Проще всего изъять фото из её семейного альбома… – заметил Шура.

– Но у нас нет гарантии, что сестра не сообщит ей и Ирина, если она виновата, не скроется, – возразила Мирослава.

– Короче, я хотел бы, чтобы ты съездила в Светлогорск и на месте посмотрела, что там и как. Кстати, если ты согласишься, у меня в светлогорской полиции есть знакомый, он тебе поможет.

– Это мне нравится.

– Только он… не такой, как все…

– «Голубой», что ли?

– Да нет! Нормальной ориентации и даже очень гарный хлопец. Только, видишь ли, у него глаза разного цвета – один карий, один голубой. И он не любит, когда, ну, в общем, ты понимаешь…

– Понимаю.

– Ну, вот и хорошо, если понравится, можешь его соблазнить, совместишь приятное с полезным, – легкомысленно разрешил он.

Дверь библиотеки с грохотом захлопнулась.


– Сквозняк? – быстро спросил Шура.

– Ага, по имени Морис, – усмехнулась Мирослава.

Шура оглянулся, Миндаугаса в библиотеке не было.

– Чёрт, Морису не понравился мой последний совет.

– Ага, – весело согласилась Мирослава, – и теперь он может оставить тебя без сладкого.

– Только не это! – Шура сделал испуганное лицо. – Пойду, помирюсь. – Он подхватился с кресла и вынесся из библиотеки.

– Мы же не договорили! – крикнула ему вслед Мирослава.

– Потом, потом!

Мирослава не знала, какими словами Шура умаслил Мориса, но за ужином они общались по-прежнему по-дружески.

После вечернего чая Морис ушёл на прогулку по саду. Компанию ему составил Дон. А Наполеонов и Волгина долго обсуждали стратегию предстоящей поездки Мирославы в Светлогорск. Когда они всё обсудили, в сад уже вошла ночь. В мягком бархатистом небе светила луна. Тихо перешёптывались листья, журчание ручья было таким упоительно сладким, точно собиралось убаюкать саму ночь…

– Как хорошо! – выдохнула Мирослава, усаживаясь на крыльцо возле Миндаугаса. Шура примостился рядом. А Дон растянулся у ног хозяйки и тихо замурчал. И тут раздался голос соловья, и показалось, что встрепенулся даже мягкий весенний воздух. Любовь!

Она буквально растекалась в воздухе вместе с трелями соловья, ароматом черёмухи, шёпотом молодой травы. После того как птица умолкла, они сидели несколько минут, не двигаясь, надеясь, что трели возобновятся. Но соловей, по-видимому, решил отдохнуть до утра.

– Тогда твоя очередь, – сказала Мирослава Шуре. И не успел Наполеонов возразить, как она исчезла в доме и буквально через пару минут вернулась с его гитарой.

– У тебя сапоги-скороходы? – пошутил Шура.

– Нет, у меня тренированное дыхание, – ответила она серьёзно, – спой, светик!

Наполеонов любовно коснулся рукой гитары и, настроив её, запел:

Сядь со мною, друг мой близкий,

И немного помолчим.

По чуть-чуть налей нам виски,

Выпьем молча за мужчин.

Мне с тобою, друг мой близкий,

Так надёжно и тепло.

Мы знавали цену риска.

Хорошо, что нам везло.

И хранил нас ангел верный

От предательств и врагов.

И спасала нас, наверно,

Жён и матерей любовь.

Вот за них ещё глоточек

Выпьем, друг, и помолчим.

Ведь без женщин, это точно

В мире б не было мужчин.





После чего Шура отложил гитару. Через пару секунд Миндаугас задумчиво произнёс:

– Хорошо.

Мысленно он был далеко отсюда, на родной земле, в доме своих родителей. Как же он соскучился по ним. Ни телефонные звонки, ни электронные письма, ни скайп не давали возможности обнять и ощутить тепло самых родных на свете людей.

«Может быть, мне слетать домой, хотя бы ненадолго? Мирослава не будет возражать… Решено, закончим это дело, и возьму отпуск на несколько дней», – подумал он.