Миндальный вкус зла
Часть 20 из 73 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Епифанова, естественно, кого же ещё.
– Кто тебя знает. А вот щупать Епифанова я тебе не советую.
– Почему?
– Потому что опасно! Хоть он у нас теперь и честный ресторатор, – усмехнулся Шура, – связи с криминалом у него, несомненно, остались. Именно поэтому Татьяна и предпочла выплатить ему материальную и моральную компенсацию в ущерб своим собственным интересам.
– Понятно. Но я не собираюсь злить твоего Епифанова. Я хочу просто пообщаться с ним.
– Он не мой. Ты его раскопала, значит, он твой. Будь осторожна.
– Хорошо.
– Я у вас сегодня ночевать не останусь, – неожиданно заявил Шура.
– Это ещё почему?!
– Потому что совесть нужно иметь!
Морис и Мирослава в изумлении уставились на Наполеонова.
– Да не вам, – поспешил он успокоить озадаченную пару, – мне. – Шура вздохнул. – А то ма меня выпишет из квартиры. Я же дома почти не бываю.
– Не думаю, что Софья Марковна особенно переживает по этому поводу, – фыркнула Мирослава.
– Конечно, ма живёт полной жизнью, но тем не менее ты можешь допустить, что ей хочется пообщаться с сыном или хотя бы изредка видеть его дома?
– С этим я могу согласиться, – вздохнула Мирослава.
Морис молча встал и направился к двери.
– Ты куда, Миндаугас?
– А то ты не знаешь куда, – отозвалась вместо Мориса Мирослава, – пошёл складывать в коробку пирожные для твоей мамы, но боюсь, что Софье Марковне мало что достанется.
– Так ма не любит сладкое, – попытался оправдаться Шура.
– Зато ты обожаешь, – хмыкнула Мирослава.
– Есть такое, но учти, мужчины, любящие сладкое, добрые и хорошие.
– Пока спят.
– Ты споришь со мной из-за одной только вредности. – Шура сделал вид, что обиделся.
Мирослава встала и примирительно чмокнула Наполеонова в рыжеватую макушку.
– Да не спорю я с тобой, подружка ты моя любимая.
– О чём это вы? – спросил вернувшийся Морис.
– Да вот, Мирослава говорит, что я её лучшая подружка. А я друг.
– А, – сказал Морис, – вот возьми, друг, – он протянул Наполеонову полиэтиленовую сумку с увесистой коробкой внутри, – это твоей маме, – и после паузы добавил: – И тебе.
– Спасибо, – расчувствовался Шура.
Проводив Наполеонова, Морис расположился с книгой на крыльце. Закат уже отгорел, но золотые и пурпурные блики ещё светились на небосводе, точно перья, обронённые жар-птицей.
– Я не помешаю? – спросила Мирослава, присаживаясь рядом.
– Вы никогда мне не сможете помешать, – тихо произнёс Морис, отрывая взгляд от книги.
– Ты уверен? – улыбнулась она.
– Вполне.
Они помолчали, прислушиваясь к шорохам в саду.
– Как ты думаешь, у нас крот не мог завестись? – спросила Мирослава.
– Если бы завёлся, мы бы заметили следы его деятельности, – ответил Морис.
– Но кто-то же шуршит…
– Может, ёж или птица…
– Морис, ты очень красивый, – сказала она тихо.
– Что? – быстро переспросил он.
– Я говорю, что ты очень красивый…
– Я вам нравлюсь?
– Как тебе сказать…
– Скажите как есть.
– Нравишься.
– Вы мне тоже нравитесь… – Он одарил её нежным взглядом переменчивых голубых глаз, которые при случае могли быть и серыми, и прозрачно-ледяными.
– Спасибо, – Мирослава весело рассмеялась.
Морис думал о том, шутит она или нет… Но спросить её об этом он так и не решился. А она тем временем растянулась на крыльце и стала смотреть на небо.
– Морис…
– Да…
– Ты знаешь, о чём я думаю?
– Нет…
– Мне кажется, что, живя в городе, невозможно оставаться нормальным человеком.
– Это ещё почему? – удивился он.
– Потому, что большой город превращает человека в биоробота. Он носится весь день, как заводной, потом приезжает с работы домой. И что он видит?
– Что?
– В лучшем случае скучные лица домочадцев, а в худшем – рожу вампира.
– Какого ещё вампира?! – изумился Морис.
– Телевизора.
– А, понятно. Но сейчас большинство утыкаются в монитор компьютера или ноутбука.
– Всё одно!
– Не скажите.
– Не спорь!
– Боже меня сохрани! – делано испуганно воскликнул он.
– Человеком в полном смысле этого слова можно остаться, только если дом твой за городом, – продолжила она свою мысль.
– Почему?
– Потому что остаётся единство с природой. Ты ведь не станешь спорить, что человек часть природы?
– Не стану, – ответил Морис.
– Ну, вот, за городом мы встречаем рассветы, провожаем закаты, любуемся звёздами, обнимаем деревья, вдыхаем аромат трав и цветов, слушаем птиц, шёпот ветра и плеск воды. Ты меня понимаешь?
– Да.
Морис закрыл книгу, всё ещё лежащую у него на коленях, читать при свете луны не хотелось…
– Ковш Большой Медведицы висит так низко, – мечтательно вздохнула Мирослава, – что, кажется, можно взять его на время и зачерпнуть воды из озера или колодца. А потом повесить ковш на место.
– Жалко, что это не слышит ваша тётя Виктория, – тихо сказал Морис.
– Почему?!
– Кто тебя знает. А вот щупать Епифанова я тебе не советую.
– Почему?
– Потому что опасно! Хоть он у нас теперь и честный ресторатор, – усмехнулся Шура, – связи с криминалом у него, несомненно, остались. Именно поэтому Татьяна и предпочла выплатить ему материальную и моральную компенсацию в ущерб своим собственным интересам.
– Понятно. Но я не собираюсь злить твоего Епифанова. Я хочу просто пообщаться с ним.
– Он не мой. Ты его раскопала, значит, он твой. Будь осторожна.
– Хорошо.
– Я у вас сегодня ночевать не останусь, – неожиданно заявил Шура.
– Это ещё почему?!
– Потому что совесть нужно иметь!
Морис и Мирослава в изумлении уставились на Наполеонова.
– Да не вам, – поспешил он успокоить озадаченную пару, – мне. – Шура вздохнул. – А то ма меня выпишет из квартиры. Я же дома почти не бываю.
– Не думаю, что Софья Марковна особенно переживает по этому поводу, – фыркнула Мирослава.
– Конечно, ма живёт полной жизнью, но тем не менее ты можешь допустить, что ей хочется пообщаться с сыном или хотя бы изредка видеть его дома?
– С этим я могу согласиться, – вздохнула Мирослава.
Морис молча встал и направился к двери.
– Ты куда, Миндаугас?
– А то ты не знаешь куда, – отозвалась вместо Мориса Мирослава, – пошёл складывать в коробку пирожные для твоей мамы, но боюсь, что Софье Марковне мало что достанется.
– Так ма не любит сладкое, – попытался оправдаться Шура.
– Зато ты обожаешь, – хмыкнула Мирослава.
– Есть такое, но учти, мужчины, любящие сладкое, добрые и хорошие.
– Пока спят.
– Ты споришь со мной из-за одной только вредности. – Шура сделал вид, что обиделся.
Мирослава встала и примирительно чмокнула Наполеонова в рыжеватую макушку.
– Да не спорю я с тобой, подружка ты моя любимая.
– О чём это вы? – спросил вернувшийся Морис.
– Да вот, Мирослава говорит, что я её лучшая подружка. А я друг.
– А, – сказал Морис, – вот возьми, друг, – он протянул Наполеонову полиэтиленовую сумку с увесистой коробкой внутри, – это твоей маме, – и после паузы добавил: – И тебе.
– Спасибо, – расчувствовался Шура.
Проводив Наполеонова, Морис расположился с книгой на крыльце. Закат уже отгорел, но золотые и пурпурные блики ещё светились на небосводе, точно перья, обронённые жар-птицей.
– Я не помешаю? – спросила Мирослава, присаживаясь рядом.
– Вы никогда мне не сможете помешать, – тихо произнёс Морис, отрывая взгляд от книги.
– Ты уверен? – улыбнулась она.
– Вполне.
Они помолчали, прислушиваясь к шорохам в саду.
– Как ты думаешь, у нас крот не мог завестись? – спросила Мирослава.
– Если бы завёлся, мы бы заметили следы его деятельности, – ответил Морис.
– Но кто-то же шуршит…
– Может, ёж или птица…
– Морис, ты очень красивый, – сказала она тихо.
– Что? – быстро переспросил он.
– Я говорю, что ты очень красивый…
– Я вам нравлюсь?
– Как тебе сказать…
– Скажите как есть.
– Нравишься.
– Вы мне тоже нравитесь… – Он одарил её нежным взглядом переменчивых голубых глаз, которые при случае могли быть и серыми, и прозрачно-ледяными.
– Спасибо, – Мирослава весело рассмеялась.
Морис думал о том, шутит она или нет… Но спросить её об этом он так и не решился. А она тем временем растянулась на крыльце и стала смотреть на небо.
– Морис…
– Да…
– Ты знаешь, о чём я думаю?
– Нет…
– Мне кажется, что, живя в городе, невозможно оставаться нормальным человеком.
– Это ещё почему? – удивился он.
– Потому, что большой город превращает человека в биоробота. Он носится весь день, как заводной, потом приезжает с работы домой. И что он видит?
– Что?
– В лучшем случае скучные лица домочадцев, а в худшем – рожу вампира.
– Какого ещё вампира?! – изумился Морис.
– Телевизора.
– А, понятно. Но сейчас большинство утыкаются в монитор компьютера или ноутбука.
– Всё одно!
– Не скажите.
– Не спорь!
– Боже меня сохрани! – делано испуганно воскликнул он.
– Человеком в полном смысле этого слова можно остаться, только если дом твой за городом, – продолжила она свою мысль.
– Почему?
– Потому что остаётся единство с природой. Ты ведь не станешь спорить, что человек часть природы?
– Не стану, – ответил Морис.
– Ну, вот, за городом мы встречаем рассветы, провожаем закаты, любуемся звёздами, обнимаем деревья, вдыхаем аромат трав и цветов, слушаем птиц, шёпот ветра и плеск воды. Ты меня понимаешь?
– Да.
Морис закрыл книгу, всё ещё лежащую у него на коленях, читать при свете луны не хотелось…
– Ковш Большой Медведицы висит так низко, – мечтательно вздохнула Мирослава, – что, кажется, можно взять его на время и зачерпнуть воды из озера или колодца. А потом повесить ковш на место.
– Жалко, что это не слышит ваша тётя Виктория, – тихо сказал Морис.
– Почему?!