Миллион в лохмотьях

Оказалось, Тимур Мерцхулава еще два дня назад уехал в командировку по делам фонда. Куда? В город Краснодар, где у него были налажены связи с благотворителями. Во время деловых поездок директора обязанности по координации работы фонда ложились на его заместителя, гражданина Рубцова Михаила, но и тот в данный момент в офисе отсутствовал, занимаясь организацией благотворительной акции в городе Владимире.

На вопрос, почему произошла такая накладка, что на месте не оказалось ни директора, ни его заместителя, секретарша вразумительного ответа дать не смогла. Гурову лишь удалось выяснить, что первым Москву покинул Рубцов, а Мерцхулава собрался и уехал, не дождавшись возвращения зама.

Оставив своих ребят в здании, Лев велел им ждать официального разрешения на арест документации фонда. Всех в здание впускать и никого не выпускать, в общем, все как обычно. Сам же поехал в Управление. Связался с коллегами из Краснодара, дал ориентировку на Мерцхулаву, включая номер и марку личного авто. Краснодарские ребята ориентировку приняли, после чего Гурову оставалось только ждать. Буданова он отправил домой, предупредив, чтобы тот ждал вызова.

В ожидании, как известно, время тянется очень медленно. К часу дня Лев успел перебрать в уме все возможные и невозможные выходы на Мерцхулаву. В это же время вышел на связь капитан Жаворонков. Как только он начал доклад, Лев сразу понял, какую непоправимую ошибку совершил, не проверив перед сном память телефона.

Оказалось, что звонил Жаворонков с очень важной новостью. Пришел ответ от телефонной компании, обслуживающей дом Димарика. Получив список звонков, Жаворонков проявил инициативу и пробил номера за месяц, благо было их не так много. Последний звонок Димарику поступил в шесть вечера с номера телефона, принадлежащего благотворительному фонду «Рука помощи». А до этого на номер фонда дважды звонил сам Димарик.

Версия Гурова подтверждалась: Димарик сложил два и два, получил положенные четыре и начал действовать. Его активность привела к тому, что он сам навлек на себя беду. Он оказался реальной угрозой для людей, которые шутить не любят и подставлять себя не собираются. Димарик не сумел верно оценить ситуацию, не понял, насколько велика угроза, и рядом не оказалось человека, который бы подсказал, что не стоит играть с огнем.

Вот когда Гуров понял, что именно не давало ему покоя после слов жены, брошенных спросонья: не сделал вечером, а утром может быть уже поздно. Если бы он не отложил на утро визит к Мерцхулаве, все равно не успел бы спасти Вертянкина, но, возможно, лишил бы преступника шанса скрыться. Если бы ему удалось убедить генерала задержать Мерцхулаву днем, тогда и жизнь Вертянкина оказалась бы вне опасности.

Теперь же оставалось только подчищать собственные огрехи. По словам секретарши, Мерцхулава объявил о своем отъезде как раз в тот день, когда ему позвонил Димарик. Как Вертянкин вышел на Мерцхулаву? Вряд ли его мозг, затуманенный парами алкоголя, был способен выстраивать логические цепочки и просчитывать последствия тех или иных действий. Так каким образом он пришел к выводу, что директор фонда причастен к смерти Кудряшова?

Хотя, возможно, он позвонил директору вовсе не затем, чтобы обвинить его. Возможно, была другая причина. Выяснить это Гуров мог только у самого Вертянкина, но он был мертв. Теперь же оставалось только гадать или ждать задержания Мерцхулавы и надеяться на его признание.

Ждать не пришлось. Ближе к трем часам дня позвонила Зойка из тридцать седьмого дома и, заливаясь слезами, заявила, что виновна в смерти Димарика и хочет дать показания. Лев хоть и удивился, во встрече Зойке не отказал. Объяснил, где его найти, и пообещал выписать пропуск.

В Управление Зойка приехала при параде: высокая прическа, макияж, стильный брючный костюм и малиновый плащ поверх костюма. Несмотря на экипировку, выглядела она ужасно. Темные круги под глазами просматривались даже через толстый слой тонального крема. Веки припухшие, лицо одутловатое, руки трясутся, и глаза на мокром месте.

– Добрый день, Зоя, – поздоровался Лев. – Присаживайтесь. Чаю хотите?

– А коньячку нет? – спросила Зойка, усаживаясь на свободный стул, и усмехнулась: – Что, полковник, хреново выгляжу?

– Вид у вас нездоровый, – насколько возможно корректно ответил Гуров.

– И у вас был бы нездоровый, если бы вы натворили такое. – Атмосфера кабинета заставила Зойку обращаться к полковнику на «вы».

– Хотите об этом рассказать?

– Боюсь, после моего рассказа я отсюда уже не выйду, – проговорила она и вдруг снова залилась слезами: – Ох, дернул же меня черт за язык! И зачем только я к Димарику поперлась! Сидела бы себе дома, пивко попивала, так нет, любопытство задрало. Нет теперь Димарика, и повинна в его смерти я!

Плакала Зойка минут пять, с чувством, полностью отдавшись этому процессу. Гуров ее не утешал, просто ждал, когда эмоции утихнут. Успокоилась Зойка так же внезапно, как и расплакалась. Вытерла щеки, высморкалась в сомнительной свежести платок и устало улыбнулась:

– Видите, до чего себя довела. Совсем расклеилась, как старая калоша. Да и поделом мне, нечего в чужие дела нос совать. Скажите, меня теперь в тюрьму посадят? Я же вроде как подстрекатель получаюсь.

– Не стоит делать поспешных выводов, – произнес Лев и протянул Зойке стакан с водой. – Для начала хотелось бы услышать, что у вас произошло.

– Подставила я Димарика, вот что произошло, – ответила Зойка и начала рассказывать.

В день, когда Гуров, с подачи Зойки, получил возможность допросить Димарика, она не удержалась и пошла его пытать. Ей до смерти было интересно, что он знает про убитого. А кому бы не было интересно? Не каждый день у тебя под носом в людей из пистолета стреляют. Димарик рассказал все, что знал, но Зойке этого показалось мало, и она начала задавать вопросы: когда приходил, зачем приходил, что говорил, что делал.

Разумеется, речь зашла про деньги. Димарик и Зойке напел про набитый «бабками» кошелек новосела. Тогда Зойка начала его ругать, что же ты, мол, не сумел воспользоваться такой возможностью. Ведь ясно же, что при таких деньгах убитый не ради квадратных метров в барак заехал. Что-то тут нечисто, надо в этом разобраться.

Димарик сперва отмахивался от Зойки, нечего тут, мол, разбираться. А потом вдруг изменил свое мнение. Задумался. Минут пять молчал, а потом говорит: знаю, у кого новосел деньги стянул. Зойка снова давай пытать, а он вдруг набычился и говорит: отвали, мол, тебе здесь не обломится. Зойка еще посмеялась, не собирается ли он шантажировать того, кто новосела угрохал. А Димарик в ответ: нет, к тому, кто его угрохал, не полезу, не дурак, а вот продать кое-какие сведения тому, из кого новосел деньги тянул, смогу.

Зойке бы отговорить Димарика, вразумить, предупредить, что никакие деньги не стоят жизни, а она обиделась. Разозлилась, что Димарик не хочет рассказать все, что знает об убийстве, об убийце и о том, чьи деньги лежали в кошельке убитого, дверью хлопнула и ушла. Еще напоследок пожелала: чтоб тебя за твою вредность так же, как новосела, грохнули. Надо же было такое ляпнуть! А теперь Димарика нет, а она, Зойка, пойдет в тюрьму за подстрекательство.

– История печальная, – протянул Гуров, выслушав Зойкин рассказ. – Жаль, вы не сообщили мне об этом раньше, быть может, удалось бы избежать трагедии. Сейчас же в ваших силах помочь разоблачить убийцу.

– Как? Я ж его не видела, и Димарик мне ничего не рассказал, только то, что знает, откуда у новосела деньги.

– А вы попытайтесь вспомнить, о чем до этого шла речь. Может, Вертянкин называл какие-то фамилии, имена, которые использовал в разговоре убитый. Может, названия организаций или конкретные места вспоминал, – попытался навести Зойку на правильную мысль Лев.

– Да вроде ничего такого. После того, как ему идея в голову пришла, он совсем разговаривать расхотел. Силком меня из квартиры выставил. Иди, говорит, Зойка, от греха, дай человеку свободу. О, нет! Слушай, я вспомнила! Он в самом начале разговора, когда про покойника, про убиенного то есть, вчехлял, как он к нему насчет крана приходил, да как тараканов травить собирался, сказал, что тот ворованными деньгами ворочает. Я спросила, почем знаешь, что ворованные, а он: какими еще, если он их для сирот и инвалидов собирает, а кладет себе в карман.

– Так и сказал?

– Слово в слово. Еще сказал, тех, кто на чужом горе наживается, вообще людьми считать нельзя. Они, мол, еще и самые жадные. Скупердяи.

– Но ни имени, ни организации, ни должности новосела при этом не называл? – переспросил Гуров.

– Не факт, что он вообще про него говорил, а не про того, у кого тот деньги таскает. Как думаешь, кто у нас деньги на инвалидов и сирот собирает? Не иначе как депутатом покойник был!

– Повторюсь, не стоит делать поспешных выводов, – заметил Гуров. – Что ж, Зоя, вы мне очень помогли. Если вспомните еще что-то полезное, звоните. Я распоряжусь, чтобы вас довезли до дома.

– Не поняла, я что, свободна? Меня не арестуют? – удивилась Зойка.

– Нет, Зоя, состав преступления в ваших действиях отсутствует, – ответил Лев, стараясь скрыть улыбку. – Раз нет состава преступления, значит, и арест производить не положено. Идите домой, отдыхайте.

Он связался с дежурным, распорядился насчет машины и лично проводил Зойку до крыльца, а когда та уехала, вернулся в кабинет. С учетом рассказа Зойки, картина приобрела более четкие очертания. Высказывание Димарика насчет того, что новосел прикарманивал деньги инвалидов и сирот, давало основание предполагать, что тот, вспомнив про логотип ручки, оставленной Кудряшовым в его доме, связал его финансовое благополучие с фондом «Рука помощи».


Из какого источника Димарик мог получить информацию по фонду? Интернетом он не пользовался, для связи использовал только стационарный телефон, а справочные услуги АТС стоят денег. Вариантов здесь могло быть несколько. Он мог просто попросить кого-то из более продвинутых соседей найти сведения о фонде в Интернете. Тем более что настоящую причину интереса к фонду озвучивать не обязательно. Димарик по всем параметрам вписывается в круг людей, нуждающихся в социальной реабилитации и благотворительной помощи, так почему не преподнести соседям то, что на поверхности?

Второй вариант – интернет-кафе. Понятно, что там тоже не за так людей за компьютеры пускают, но ведь Димарик – попрошайка со стажем, мог уговорить кого-то из посетителей такого кафе оказать содействие на безвозмездной основе. Там и распечатать полученный результат можно. В квартире Лев никаких распечаток не нашел, но ведь Димарик мог их и выкинуть после того, как получил искомое.

Третий вариант, самый предсказуемый. Димарик мог обратиться за помощью к племяннику. В конце концов, он ему родня, и с жильем ему Вертянкин помог. Почему бы не напомнить, что долг платежом красен? Тем более что для племянника подобная просьба не обременительна.

Проверить версию с племянником было легче всего. С нее Гуров и начал, тем более с родственником убитого Димарика все равно надо встретиться. Подумав, Лев решил вызвать его в Управление. Он созвонился с Маркушиным, чтобы получить сведения о единственном родственнике Вертянкина. На этот раз Маркушин его не подвел, все данные по племяннику оказались у него на руках. Более того, он уже назначил встречу на пять часов, только не в Управлении, а в Одинцовском отделе.

Переигрывать Гуров не стал, собрался и поехал в Одинцово. С племянником, Максимом Вертянкиным, они приехали в отдел почти одновременно, Лев лишь чуть-чуть задержался. Когда он вошел в кабинет Маркушина, Максим все еще стоял у стола, дожидаясь разрешения присесть. Маркушин, по своему обыкновению, не спешил. Перекладывал бумаги из верхнего ящика в нижний, делая вид, что занят срочной работой.

– Добрый вечер, – поздоровался Гуров. – Вижу, я приехал вовремя?

– Добрый вечер, товарищ полковник, – поспешил закончить бесполезную работу следователь. – Вот, гражданин Вертянкин прибыл. Хотите начать первым?

– Присаживайтесь, Максим. Простите, не знаю вашего отчества…

– Отчество не обязательно, можно просто Максим, – проговорил Вертянкин и занял свободный стул.

– Ну, а меня можете называть товарищ полковник. Или Лев Иванович, если вам так проще, – предложил Лев. – Я – полковник Гуров, занимаюсь расследованием происшествия в парке «Одинцовский».

– Признаться честно, не совсем понимаю, о чем идет речь, – выдал Вертянкин. – И каким боком какое-то происшествие касается меня.

– Не понимаете? Вы что, не сказали ему? – Вопрос был адресован Маркушину.

– Еще не успел, – без тени смущения ответил тот. – Решил, что по телефону не стоит сообщать.

– Хорошо, начнем с главного, – подавив раздражение, произнес Гуров, после чего начал обращаться только к Максиму: – Насколько нам известно, у вас есть родственник, проживающий в Одинцовском районе, по улице Северной, в доме номер тридцать семь.

– Да, там живет мой дядя по отцу. Отец умер восемь лет назад, дядя остался, – подтвердил Максим. – Он где-то набедокурил?

– Почему вы так решили? Бывали прецеденты?

– Пытаюсь делать выводы, – ответил Максим. – Дядя человек пьющий, в нетрезвом состоянии не всегда может себя контролировать, а раз меня вызвали в полицию и речь идет о нем, значит, он что-то натворил.

– Логичный вывод, но неверный. – Гуров немного помедлил, прежде чем перейти к неприятной новости. – Сегодня утром ваш дядя найден мертвым на территории парка «Одинцовский».

– Мертвым? О боже! Почему же вы сразу не сказали? – воскликнул Максим. – Наплели про какой-то штраф про нарушение порядка. Зачем?

Гуров взглянул на Маркушина. Тот отвел глаза и снова принялся перебирать бумаги, будто то, что происходит в кабинете, его не касается. «Вот засранец», – подумал Лев, но при постороннем отчитывать следователя не стал.

– Иногда приходится прибегать к не совсем корректным методам, – ответил он на вопрос Максима. – Теперь вы знаете истинное положение вещей. Но это еще не все.

– Не все? Значит, будет десерт? – Максим явно разозлился. – Ну, выкладывайте, только уж все сразу, незачем растягивать удовольствие.

– Мы предполагаем, что смерть вашего дяди наступила в результате отравления метанолом. Еще мы предполагаем, что Дмитрий Вертянкин не сам приобрел некачественный алкоголь, и принимал его хоть и по доброй воле, но по инициативе другого человека.

– А если более понятным языком? – попросил Максим. – Хотите сказать, что его отравили, я вас правильно понял?

– Да, мы предполагаем, что вашего дядю убили, – подтвердил Гуров.

– Бред! Да нет, не может этого быть! – Максим ошеломленно смотрел на полковника. – Чушь какая-то! Зачем кому-то убивать Димарика? Он ведь совершенно никчемный человек. Да, он мой родственник, но если судить объективно, то факт остается фактом. Димарик – пропойца. Он не работает уже лет пятнадцать. Сидит на моей шее и никакого интереса для убийц, кем бы они ни были, не представляет.

– Насколько я знаю, он оставил вам квартиру в центре Москвы, – заметил Лев. – Так что ваша благотворительность не совсем благотворительность, верно?

– Квартиру? Да вы видели, что он сделал с этой квартирой? – возмутился Максим. – Он ее в свинарник превратил. Когда я туда въехал, в комнатах даже пола не осталось. Газовая плита, раковины, ванна, даже радиаторы отопления он пропить умудрился. А какой долг за эту квартиру он мне оставил, об этом вам известно? Я согласился принять ее только из-за места, да еще потому, что все равно обязанность по его содержанию на меня взвалили. Так хоть какая-то компенсация. Я ведь не Рокфеллер, знаете ли. Жить с пропойцей в одной квартире невыносимо, я пять лет так прожил. Потом наскреб денег, купил ему «однушку» в бараке, перевез и только тогда вздохнул свободно. Но его не бросил, продуктами снабжал. И пойлом, конечно. Это было обязательным условием, когда он мне на квартиру дарственную оформлял. Да и потом, лучше было бы, если бы он всякую дрянь пил? Или воровать пошел?

– Я вас понял, не нужно нервничать, – остановил его Гуров. – Давайте вернемся к происшествию в парке.

– Ладно, валяйте! Только что тут обсуждать? Хотите, чтобы я его похоронил? Я и так от этого никуда не денусь. Какой-никакой, а он мне родственник.

– Речь идет не о похоронах, тем более сейчас вам тело не выдадут. Я хотел поговорить с вами о последних днях жизни Дмитрия.

– Да я про его жизнь мало что знаю, – признался Максим. – Мы ведь почти не общались. Я приезжал к нему один, может, два раза в месяц. На этом общение заканчивалось.

– Вы с ним созванивались?

– Иногда. Бывало, что у него пойло раньше времени заканчивалось, тогда он начинал названивать. Выпрашивал добавку, но я редко ему дополнительное питье привозил.

– Почему?

– Потому что только начни, и уже с крючка не слезешь. Будет звонить и днем, и ночью, пока не допечет. А так он знает, что больше положенной нормы от меня не получит, и растягивает на весь срок.

– Когда он звонил вам последний раз, помните?

– Как ни странно, помню, – ответил Максим. – Звонок был уж больно необычный, не в его стиле, поэтому и запомнил.