Межлуние

Эти места были ей незнакомы. Предгорья Садель представляли собой колыбель Собора, а местные жители участвовали при строительстве первого Купола. Возможно, поэтому, здесь не было той испуганной суеты и паники, как в других провинциях Эспаона. Не зря же в центре города возвышается кафедральный собор Всех Святых Ликов, уступающий в размерах лишь Вилонскому Гранд Кафедрал.

Девушка заметила, как по брусчатке мостовой к ней приблизилась тень Маргада и ускорила шаг, держась от него как можно дальше. По словам возничего, украдкой подкармливающего даву, граф объезжал Коста-де-ла-Кинта по заброшенной дороге, идущей через бор. Неизвестно, что произошло среди пиний, поскольку стоить догадки, основанные на сплетнях служанок весьма неблагодарное занятие, и, тем не менее, на белоснежном отложном воротнике графа выделялись засохшие капли крови. Не потому ли он сменил дворянское платье на щегольской наряд, лишенный кружев, как того требовала мода, одобренная Собором? Куда же подевалась породистая лошадь, шпага-дворянка и нубрийский пистолет?

Аэрин, перехватывая взгляды Элизабет и Изолы, изменивших привычке и снявших мантильи, уже не знала, кого опасаться больше: инквизиции или идальго? Чем дальше от родных мест отъезжала девушка, тем непредсказуемее казался путь, и ее постоянно преследовало неясное предчувствие беды.

— Ты читала миракли? — спросил Маргад, все-таки приблизившись к ней.

Девушка промолчала, и молодой человек услужливо вложил в ее руку небольшой молитвенник. Аэрин удержала в себе дрожь, почувствовав прикосновение его пальцев. Странное ощущение сродни вдохновению обволокло ее сознание, когда Маргад зашагал рядом. Она качнула головой, прогоняя наваждение, а он понял этот знак по-своему.

— Прочти хотя бы один стих, — тихо попросил граф.

Дава заглянула в книгу и, подумав, спросила:

— Зачем они мне?

— С их помощью ты найдешь путь истинный, — с легкой улыбкой последовал ироничный ответ.

— Нет, пожалуйста, возьми обратно.

Аэрин вялым жестом протянула ему молитвенник, и Маргад отстранился, чтобы направиться к лавке Собора, продававшей святые символы. Девушка вздохнула, и с обреченным видом следила, как он выбирает украшение. Она не доверяла ему, и только изобразила покорность, позволив застегнуть на своей шее золоченую цепочку.

— Подыграй мне, — прошептал он.

— Мучо грасиас, — она склонила голову и кокетливо улыбнулась, мысленно давая ему пощечину.

Аэрин обратила внимание, что даже в воображении она двигалась как-то замедленно, будто устала от бесконечной борьбы. Все ее проблемы с сегодняшнего утра словно отдалились и потеряли четкую форму, уменьшившись до незначительных, не имеющих влияния мелочей.

Прошло не менее четверти часа, прежде чем граф обратился к матери:

— Может быть, остановимся на пару минут?

Элизабет скользнула по нему оценивающим взглядом: у Маргада был болезненный вид. Да и сами леди выглядели усталыми.

— Тебе плохо? — выдержав паузу, спросила Аэрин, надеясь, что вопрос не казался наигранным.

Элизабет обернулась к ней и дава выдержала укол холодного, высокомерного презрения, быстро сменившегося вдумчивым одобрением.

— Идите дальше, а я немного… постою. Эта жара меня убивает.

И отойдя в тень, идальго прислонился к стене дома.

— Не опаздывай. Мы будем ждать у Сантас Пуэртас.

— Да, хорошо… — молодой человек рассеянно кивнул.

Леди отдалились от них прогулочным шагом, и они смогли объясниться.

— Спасибо за заботу, и забери свои деньги обратно, — без тени любезности заявила дава, возвращая молитвенник.

Не выдержав пристального взгляда, девушка натянула платок, покрывающий голову, на брови.

— Они для тебя! Возьми! Я скажу, что ты…

— …ушла в монастырь? — перебила Аэрин, театрально закатив глаза.

В этой настойчивости девушка заподозрила проверку ее желания покинуть их гостеприимную семью.

— Почему бы и нет? — Маргад пожал плечами и поплелся по улице.

— Мне нравятся брюки и длинные волосы, — бросила она, рассматривая его спину.

«А если серьезно, что мне мешает уйти?» — Аэрин сосредоточилась на воспоминаниях о Мелиссе, пытаясь напомнить себе, где она сейчас должна находиться, и с неприятным удивлением не смогла найти прежнюю привязанность. Будто порванный канат, утонувший в набежавшей волне, Аэрин вытянула на берег растрепанный конец мокрой пеньки, обвитый водорослями, олицетворявший ее безответственность, из-за которой, в конечном счете, потеряла сестру. Тихий шепот здравого смысла, напоминающий об упущенном для поисков времени унесенной ветром лодки, не мог защитить от резкого и обжигающего, как удар хлыста, осознания собственной никчемности. Аэрин никогда не простит себе временную слабость, и рано или поздно вернется на берег, в надежде найти утерянное. Пусть не сейчас. Позже, когда найдет в себе силы и мир будет к ней благосклоннее.

— Только я во всем виновата, — пойдя следом, прошептала девушка, проклинающая судьбу и свою беззащитность: без чемодана ей действительно лучше готовиться к постригу. Незавершенное оружие, еще не способное ее защитить, находилось где-то в медленно катящейся повозке с багажом, и она не хотела выдавать свои намерения. Интуиция подсказывала: любой поступок, наводящий на мысли о подготовке к бегству или сопротивлении не останется незамеченным.

Неожиданно для себя Аэрин начала искать в Маргаде если не заступника, то помощника. Она догнала попутчиков и вместе с ними прошла через южные ворота. После короткой остановки в пригороде беглецы начали восхождение в горы.

Теперь с каждым шагом над ними все выше поднимались безжизненные, отвесные склоны отрогов, лишенные растительности. Пока монахи обживались в этих скалах, прорубая первые кельи, то их не воспринимали всерьез. Братья умели ждать и с завидным терпением распространяли свое светлое учение. Сестры не селились в такой местности, и на свою беду не смогли помешать основанию Собора или распознать призрачную угрозу. Это как раз тот случай, когда жаждущие власти и роскоши люди, пропустив через себя, до уродливой неузнаваемости искажают изначально неплохие идеи.

— Что твоя матушка хочет найти в Садель?

— Я и сам не знаю, — отозвался Маргад, галантно предложив свою руку.


Дава обреченно склонила голову и приняла помощь. Борьба за свободу и беспокойство за сестру отступили в сторону, уступив усталости и бессильной злобе. Хотелось хотя бы на миг позволить кому-то позаботиться о себе. Это нельзя было назвать полноценной покорностью, так как в душе Аэрин все еще сопротивлялась изменениям в ее жизни и надеялась на скорое избавление от невзгод.





* * *


Ослепительно яркая Гадия, обрамленная неряшливыми зарослями раскачивающихся темно-зеленых пальм, встретила архиагента соленым порывистым ветром, перебором гитарных струн уличных музыкантов и тоскливыми криками чаек. Оповестив о своем прибытии, он вышел на балкон губернаторской виллы и оперся руками о прохладный мрамор белоснежной балюстрады.

— Кадария, — ни к кому не обращаясь, с тоскою в голосе произнес Тарлаттус.

Прежде ему не доводилось бывать в самой южной провинции Эспаона. Он осмотрел бухту, заполненную судами, качающимися на волнах у причала или на рейде, полоску мола, перегороженный двумя галеонами и фрегатом выход в море, и внушающий уважение зубчатый край бастионов форта. Убедившись в надежности охраны, Тарлаттус насладился панорамой города, и залюбовался оранжевыми крышами, выделяющимися на фоне выбеленных штукатуркой стен. В этом городе влияние торговли с фесом отразилось в многочисленных арках и порою причудливо раскрашенных стенах патио.

Рассуждения об удивительной красоте архитектуры, гармонично вписанной в окружающую природу, плавно перетекли в русло прошедшей ночи. Полнолуние. Вот, что он упустил из виду. С нахождением этого фрагмента появилась возможность сложить различные события, до этого момента не связанные между собой, в цельную мозаику. Как говорил ему и другим агентам Родригес, при этой фазе еретики необычайно быстры и ловки и прекрасно видят в темноте, хотя у подлунного могущества есть и обратная сторона: в солнечный день они слабее ребенка, неуклюжи и почти слепы, а любая рана может стать смертельной.

— Сеньор, вас ожидают, — крикнул адъютант, приоткрыв дверь.

Архиагент твердым шагом проследовал в полумрак здания и предстал перед секретарем губернатора и майором гарнизона.

— Мужчина, задержанный в Гадии, оказался подставным лицом, — доложил офицер, — сейчас продолжаются поиски кареты.

— Сколько человек отплыло со вчерашнего утра?

— Ни одного. К нам еще до рассвета прилетел голубь, — вклинился в разговор недовольный секретарь, и зевнул, прикрывая рукой рот.

По мнению Дона Карера Гадия стала нарывом на теле Собора, наполнившись нищими беженцами и прочим трусливым сбродом, под которым, конечно же, подразумевались аристократы. Генерал-трибун считал свои долгом унизить и вышвырнуть из страны этих испуганных еретиков, презренных мужчин и женщин, не желающих принимать свет истинной веры и не заслуживающих снисхождения. Иногда его принципиальность становилась настоящей манией.

В отличие от инквизитора Тарлаттус видел не зловонное месиво из жалких оборванцев, а прилично одетых горожан, опасающихся за свою жизнь. Ему не было дела до их проблем, и заботила поимка Аэрин, только прежде чем клирик вернул свои мысли в русло розыска, он на мгновение задумался о судьбе эмигрантов. Если все пойдет по задуманному, то они с Кармелой могут оказаться в числе тех, кто сейчас ждет разрешение на выезд.

— Хорошо, — с задумчивым видом ответствовал Тарлаттус, — значит, она на берегу.

— Мы продолжим поиски и обыщем город, — отчеканил капитан.

Архиагент кивнул, поднял указательный палец, призывая к вниманию, и встал перед картой, занимающей стену кабинета.

— Куда бы подалась графиня, увидев закрытый порт? На север в Санта-Принс или еще дальше, в Сан Бургос? Мне кажется, она выберет самое неожиданное направление — вниз, на юг.

Он провел ногтем по бумаге, обозначив нужную дорогу.

— Я подготовлю подразделение.

— С вами приятно иметь дело, сеньор. Не забудьте предупредить Хенес.





* * *


Маргад едва переставлял ноги и придерживался за ременное путлище. Его треуголка была сдвинута на лоб, а голова низко опущена. Ничуть не лучше себя чувствовали леди, накинувшие черную вуаль и часто останавливающиеся для отдыха. Сейчас Гранды не обращали внимания на Аэрин и словно забыли о существовании девушки, спокойно идущей рядом с ними.

На ней еще не было оков или веревки, привязанной к горлу, и все же она чувствовала себя пленницей. В конце пути ей прямо, со свойственной благородным кровям вежливостью, или косвенно укажут на ее новое положение, и если бы не иссушенные солнцем земли, по которым они шли, то Аэрин взяла бы чемодан, и свернула на ближайшем перекрестке.

С приближением вечера беглецам вернулась былая бодрость. Они поднялись до расширения дороги перед крутой лестницей, куда уже не могла въехать повозка, и слуги принялись за разгрузку, перенося багаж к ящикам и бочкам, накрытым навесом на краю площадки.

Девушка осталась рядом со слугами, высматривая свой чемодан, а Гранды ступили на лестницу. Они почти одновременно оглянулись, вспомнив о ней, и Элизабет что-то сказала сыну. Маргад спустился и протянул даве руку.

— Пойдем?

Аэрин, увидевшая в этом поступке символичное предложение защиты, обхватила его локоть, и они поднялась вместе.

На верхней ступени их встретил мужчина с резкими чертами лица и строгой одежде нубрийского стиля. Элизабет заговорила с ним по-терийски, а Маргад повел Аэрин в глубь ущелья. Только сейчас девушка заметила досочный настил, выгибающийся дугой над их головами. Под ним, полускрытые тенью, угадывались очертания чего-то округлого и большого. Так Аэрин в первый раз в жизни увидела дирижабль. Его размеры поразили даву, а полированный металл цвета меди, непонятный символ, начерченный в хвостовой части, изящные изгибы лакированного дерева гондолы притягивали к себе удивленную девушку.

От созерцания воздушного судна ее отвлек голос графини:

— Взлетаем после окончания погрузки… Аэрин, нам надо поговорить.

— Не бойся, — шепнул ей Маргад и оставил их наедине.

«Ну, вот и все» — пронеслось в голове давы, и ее сердце сжалось от ужаса.

Первой заговорила Элизабет: