Между нами и горизонтом

Я сажусь в постели, уставившись на записку, перечитывая ее снова и снова, теперь понимая, что он на самом деле имел в виду. Он любит. Он будет скучать по мне. Он не хотел, чтобы я уходила.

Позже, за ужином в доме я попыталась поговорить с Салли о том, что он написал, и о том, о чем он просил меня, но это трудно. Дети слишком возбуждены, снова покрытые клеем и блестками от того, что делали сердце и украшали купидона с Роуз. И, конечно же, Роуз тоже была с нами, так что была уже почти полночь, когда у нас появилась секунда наедине.

Салли никогда не оставался в доме. Он, казалось, не возражал против длительных визитов, но я все равно время от времени ловила его взгляд, устремленный вдаль, или стоящего в дверях комнаты с потерянным выражением лица. Было легко забыть, что дом, в котором мы жили, был тем же самым домом, где он вырос. Каждый дюйм этого места был полон воспоминаний для него, независимо от того, насколько умело он был отремонтирован. И так уж случилось, что я спала в старой спальне его родителей, что бесконечно пугало его. Он никогда не поднимался наверх, если мог этого избежать.

В свете этого я обычно ночевала у него на маяке, когда нам хотелось побыть наедине. Все чаще и чаще Роуз оставалась с детьми на ночь, а я тайком выбиралась из дома под покровом темноты, проводя ночь с Салли, возвращаясь домой на рассвете, прежде чем Коннор и Эми проснутся.

Сегодняшняя ночь не будет исключением. Но до маяка мы так и не добираемся. Салли проехал полдороги до дома, а затем сворачивает на узкую дорогу, ведущую в противоположном направлении. Когда останавливает свой грузовик, мы оказываемся перед чем-то, что выглядит как разрушенный замок, крыша исчезла, большая часть стен рухнула. Снег покрывает то немногое, что осталось от каменной кладки, скрывая то, что осталось от строения, так что все, что я могу разглядеть, несколько странных секций стены и самые верхушки некоторых огромных камней фундамента.

— Почему мы остановились здесь? — спрашиваю я.

— Потому что я собираюсь тр*хнуть тебя прямо сейчас, Лэнг. Я не могу дождаться, когда мы вернемся к маяку. Это было самое близкое место, где нас никто не увидит.

— Ни за что! Я не собираюсь заниматься с тобой сексом в твоей машине. Здесь очень холодно, Салли.

— Трусиха. — Он отстегивает свой ремень безопасности, а затем протягивает руку и отстегивает мой тоже. — Оседлай меня. Поднимайся со своего места и оседлай меня, пока я не отшлепал тебя за непослушание. — Он шутит, но в его глазах дерзкий огонек, и я краснею слишком сильно. Быть отшлепанной Салли — не такая уж ужасная перспектива. На самом деле, мысль о его руке, шлепающей мой голый зад, заставляет меня самым странным образом сжать ноги вместе.

— Мы ближе, чем в десяти минутах от твоего дома. Мы не можем просто вернуться туда? Там, где тепло? — Я стараюсь не думать о том, как склоняюсь над его коленом, но теперь этот образ прочно запечатлелся в моем мозгу.

— Клянусь тебе, Лэнг, тебе не придется долго мерзнуть. Я тебя в два счета согрею. — Он с жужжанием отодвигает свое сиденье так, что спинка почти полностью откидывается назад, и все это время дерзко ухмыляется мне. — Смотри, — говорит он, беря меня за руку. — Чувствуешь? — Он подносит руку к своему паху, где я мгновенно чувствую огромный стояк, спрятанный в джинсах. Он тверже, чем камень. Салли сжимает мою руку вокруг себя и, закрыв глаза, стонет.

— Если я сейчас отпущу твою руку, Лэнг, что ты будешь делать? Заставишь меня отвезти тебя домой? Или позволишь мне использовать это, — он снова сжимает свою руку на моей, подчеркивая, насколько он возбужден, — чтобы заставить тебя кончить?

Когда он так говорит, возвращение к маяку кажется слишком поспешным решением.

— Согреешь, говоришь? — спрашиваю я, приподняв бровь.

Салли открывает один глаз и смотрит на меня снизу вверх.

— В два счета.

— Тогда ладно. Покажи мне.

— Надеялся, что ты это скажешь.

Его спокойное поведение секунду назад было притворством. В тот момент, как я зеленым светом осветила его коварный план, он вскакивает и хватает меня, потянув на себя. У меня нет времени протестовать или даже раздвинуть ноги, чтобы сесть на него как следует. Но у Салли все под контролем. Мое тело словно тает под сильными руками без каких-либо усилий с его стороны.

Следующее, что я помню, мои волосы скручены в узел вокруг кулака Салли, рубашка задрана, лифчик спущен, и Салли держит мой левый сосок во рту. Он массирует распухший комок нервов языком, щелкая им, зажимая между зубами, и ощущение такое сильное и столь острое, что я не могу ничего сделать, кроме как изо всех сил пытаться восстановить дыхание. Однако это бесполезно. Мои легкие работают на половину мощности и не могут обеспечить потребность моего тела в кислороде.

Салли приподнимает свои бедра подо мной, прижимаясь тазом ко мне, и я снова чувствую его член, твердый и требующий внимания, трущийся о мою киску через джинсы.

— Черт, Лэнг. Почему, черт возьми, я не могу держать свои руки подальше от тебя? Не могу тобой насытиться. Ты вызываешь больше привыкания, чем любой наркотик. Я жажду тебя каждую минуту дня и ночи.

— Ох, черт, Салли. Ай! — Я дергаюсь, когда он кусает меня, сильно сжимая мой сосок зубами. Ощущение — электричество и огонь в одном флаконе. Я не могу этого вынести, не могу вынести ни секунды дольше, и все же боль и удовольствие, бурлящие во мне — это все чего хотела одновременно. Я не смогла бы остановить его, даже если бы пожелала.

Руки Салли работают быстро, срывая мою рубашку через голову. Мой лифчик идет следующим, и вот я наполовину обнажена и дрожу, кожа покрылась мурашками. Салли низко рычит, изучая меня в течение секунды.

— Черт, Лэнг. Посмотри на себя. Ты само совершенство. Ты самая красивая женщина на этом острове.

— Я одна из немногих женщин моложе тридцати пяти лет на этом острове. Это не самый лучший комплимент, Салли Флетчер.

Салли смеется.

— Значит, ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Как насчет этого?

— Теперь это просто смешно. — Хотя мои щеки потеплели от захлестнувшего меня смущения.

Салли перестает улыбаться и приподнимается на локте, запрокинув голову и глядя на меня снизу вверх. Его темные волосы зачесаны назад, трех-четырехдневная щетина на его подбородке, глаза темные, насыщенные. Он так легко сказал, что считает меня красивой. Почему же тогда мне так трудно сказать ему, что он самый горячий мужчина, с которым я когда-либо имела удовольствие встречаться?

— Я серьезно, Лэнг, — шепчет он.

Проводит кончиками пальцев по кончикам моих волос, слегка касаясь ими обнаженной кожи моей груди, он медленно выдыхает, его взгляд не отрывается от моего. Кажется, будто он смотрит прямо в меня, словно может заглянуть сквозь плоть и кости, прямо в мою душу. Его слова повторяют эту мысль, когда он снова заговаривает.

— Ты дикий огонь. Ты упрямая, целеустремленная и сильная. С тобой никто не посмеет разговаривать свысока. Ты женщина и одновременно воин. Ты храбрая и добрая. А я недавно узнал, что быть добрым иногда действительно требует мужества. — Он замолкает, прищурившись, наблюдая за мной. — Черт. Я уже давно живу на своем маяке, освещая узким лучом море, Лэнг. А потом ты врываешься в мою жизнь и освещаешь мою тьму. Мне чертовски страшно. Я не привык к тому, что ты заставляешь меня чувствовать. Я чувствую, что постоянно застигнут врасплох, всегда на шаг позади игры.

Сердце стучит где-то в горле. Он всегда был таким замкнутым, первым отпускал шутку или резко отвечал, чтобы не поднимать неудобные темы, но сейчас он очень серьезен. Сейчас Салли такой спокойный, как никогда раньше, и мне хочется прижаться к нему, обнять и просто лежать здесь, чтобы наши сердца бились в унисон. Кто этот человек? Он так отличается от осторожного, агрессивного, холодного парня, который чуть не напугал меня до полусмерти у подножия лестницы несколько недель назад. Это был человек, который мог любить, который мог дать так много любви, если бы только позволил себе.

— Ты обещал мне, — шепчу я.

— Обещал что?

— Что не позволишь мне влюбиться.


Салли моргает, оставаясь абсолютно неподвижным.

— Ты слишком хорошо знала, что это произойдет в тот момент, когда начала появляться на моем пороге с едой в руках, Лэнг. Было приятно притворяться, что мы сможем предотвратить это, но мы оба знали…

— Я думала, ты не любишь людей, которые лгут сами себе, — говорю я, слегка улыбнувшись ему.

— Я не идеален. Иногда нарушаю правила.

— Я уже заметила.

Салли ухмыляется, затем взяв мою руку в свою, прикладывает к своей груди, туда, где бьется сердце.

— Давай больше не будем прятаться. Давай просто будем честными. Время пришло.

— Боже, Салли, я просто... ситуация такая...

— Не надо, — шепчет он. — Помнишь? Никакого вранья. Скажите мне. Скажи это.

— Сказать что? — Но сейчас уже слишком поздно для игр. Мы зашли слишком далеко.

— Офелия. — Салли произносит мое имя тихо, осторожно, весомо. Он сказал это так, будто это имело значение. Это был выговор и одновременно ласка. Салли впервые назвал меня по имени, и то, как он произнес это, наполнило мое тело теплой вибрацией, глубоким затаенным чувством, словно камертон, который будет звенеть вечно, если кто-то не сомкнет вокруг него руку.

— Я люблю тебя, Салли Флетчер. Старалась этого не делать. Очень старалась. Видит Бог, я пыталась. — Хочу зарыться лицом в его рубашку от смущения, но он берет меня за подбородок и приподымает мое лицо, поэтому я просто закрываю глаза.

— Открой глаза, — приказывает он.

Я подчиняюсь, но мне трудно смотреть на него. Почти невозможно.

Салли вздыхает.

— Тебе не кажется, — мягко говорит он, — что я чувствую то же, что и ты? Я уже признался тебе об этом в письме. Тебе не показалось, что бравада и нахальная самоуверенность — просто признаки того, что я боюсь? Потому что так оно и есть. И так было самого первого момента, как увидел тебя. Я тоже люблю тебя, Офелия. Боже, любить тебя — это самое жестокое, самое немилосердное, что я могу сделать с тобой, и все же я люблю тебя. Ты знаешь, что это значит?

Снова пытаюсь отвести взгляд — меня захлестнула лавина эмоций, и я чувствую, что сейчас задохнусь от них. Но Салли не позволяет мне прятаться от него. Он пригнулся и наклонился так, что наши взгляды снова встретились.

— Любить — это не значит говорить то, что мы итак оба уже знаем. Это значит просыпаться вместе каждое утро. Заниматься любовью, спорить, выяснять отношения и договариваться друг с другом. Это прогулка по раскаленным углям. Это значит защищать, уважать, оберегать и всегда почитать друг друга. Здесь нет никакой полумеры, понимаешь? Так что мы должны быть чертовски уверены, потому что как только мы вместе пойдем по этой дороге, пути назад уже не будет. Второй попытки не будет. Есть я, и есть ты. Навсегда. Это изменит меня, и тебя тоже. Это уже часть нас самих. Как только мы дадим волю чувствам, пути назад уже не будет. Ты хочешь этого?

— А ты хочешь? — спрашиваю я тихим голосом.

— Не делай этого. Признай свои чувства. Тебе не нужно знать, что я думаю, прежде чем принять решение.

— Я знаю, просто боюсь это сказать.

Салли улыбается — широко, заразительно, неуловимо загадочно — и, кажется, что мое сердце вот-вот разорвется.

— Ты уже сделала самое трудное, Лэнг. Следующая часть — первый шаг.

— К чему?

Он бросает на меня укоризненный взгляд.

— Это ты мне скажи. Скажи мне, Лэнг. Прямо сейчас.

Холодная дрожь паники пробегает по моей спине, но я игнорирую ее. Подавляю свой страх и собираю все остатки храбрости, которые у меня есть.

— В нашу жизнь, — твердо говорю я. — Это первый шаг навстречу нашей жизни, потому что именно этого я и хочу. Хочу всего этого. С тобой. И не могу представить себе жизнь без тебя.

Салли быстро приподнимается и садиться прямо. Он притягивает меня к себе меня, запутываясь руками в моих волосах, пробегая ими по моей спине, ощупывая мою задницу через джинсы. Его губы находят мои, и на мгновение мир за пределами грузовика исчезает. За окном не падает снег. Нет никаких темных, зловещих облаков, закрывающих лунный свет. Нет никакого острова, и никакого завтра. Есть только этот момент, наш момент, и дыхание, которое мы разделяем в поцелуе.

Он был одержимым мужчиной. Я была потерянной женщиной. Вместе мы стали двумя половинками чего-то хрупкого и нежного, прекрасного в своей сложности.

Салли кусает мои губы и язык, рыча. Положив одну руку мне на затылок, он целует меня сильнее, двигая бедрами. Его стояк все еще словно сделан из твердой стали. Он раскачивает бедрами взад и вперед, потираясь о меня, разжигая отчаянную боль внутри. Я нуждаюсь в нем. Хочу его больше, чем кого-либо, и не могу больше ждать.

Я тяну его рубашку вверх, стягивая ее через голову, а затем отчаянно дергаю пряжку ремня, пытаясь расстегнуть ее. Салли берет управление на себя. Он быстро расправляется с ремнем, полностью сорвав его с петель и бросив через плечо на заднее сиденье. Я расстегиваю его джинсы и спускаю их вниз по бедрам, стараясь не задохнуться, когда его эрекция вырывается на свободу.

— Черт, — бормочу себе под нос.

— Что случилось? — выдыхает Салли.

— Я так хочу оседлать тебя, Салли. Мне нужно почувствовать тебя внутри себя прямо сейчас. Но еще я хочу тебя у себя во рту, очень глубоко во рту. Очень хочу попробовать тебя на вкус. Но и хочу почувствовать, как ты входишь в меня.

Салли стонет, откинув голову на спинку сиденья.

— Боже, я даже не могу вынести, когда ты просто говоришь это. Ты убьешь меня, девочка.

Я провожу кончиком языка по кончику его члена, дрожа от удовольствия.