Между нами и горизонтом

Салли резко оглядывается на меня, но отвечает не сразу.

— Возможно, и смог бы. Но цена предотвращения этой травмы была бы намного больше, чем несколько дюймов обожженной кожи.

— Это больше, чем несколько дюймов, Салли. Это почти вся твоя спина. Наверное, было очень…

— Больно? Да, немного. Но сейчас я гораздо больше озабочен болью в грудной клетке и открытой раной, которую сжимаю руками, чем тем, что произошло много лет назад. Не могла бы ты пойти на кухню и принести мне немного спиртного?

— Пить, наверное, не лучший вариант в данный момент.

— Не пить. Чтобы простерилизовать этот порез.

— А-а, понятно. Прости.

Бросаюсь на кухню и начинаю распахивать дверцы буфета, пытаясь вспомнить, откуда он достал виски прошлой ночью. Требуется целая вечность, чтобы найти полку, где Салли прячет свою выпивку. Схватив маленькую неоткрытую бутылку водки, я также вытаскиваю из-под раковины совершенно новую тряпку, прямо из упаковки.

— Вот. Это подойдет? — Показываю то, что нашла.

— Да, хорошо. — Взяв у меня оба предмета, он откручивает крышку с бутылки водки и выливает щедрое количество спирта на чистую ткань. — Если я завизжу, не думай обо мне хуже, — язвит он.

— В любом случае, не смогу думать о тебе хуже, чем уже думаю, — сообщаю ему, скорчив гримасу.

Он тоже корчит в ответ, но ту же секунду, как прижимает пропитанный спиртом материал к боку, его глаза, кажется, вот-вот закатятся обратно в голову.

— А, черт. Черт возьми, как же жжет.

— Не будь таким слабаком. Давай я сделаю.

Забираю у него тряпку. Салли что-то ворчит, но не останавливает меня. Он снова упирается руками в стену, выгнувшись так, что его спина изгибается к потолку, и морщится.

— Сделай это быстро.

— Если бы я была бессердечным человеком, которому нравится видеть страдания других, я бы потратила на это как можно больше времени. Тебе повезло, что я больше Мария, чем садомазохистка, а? (прим. перев.: главная героиня «Звуки музыки») — Мои слова пропитаны сарказмом, пока я эффективно промокаю его кровоточащий бок.

Салли закрывает глаза и терпит. Его тело немного ссутулилось, так что голова свесилась между рук, но в остальном остается совершенно неподвижным, пока я работаю. Когда заканчиваю, он испускает дрожащий, неровный вздох и поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Садомазохист получает сексуальное удовольствие от причинения боли другим, Лэнг.

Боже. Жар вспыхивает на моих щеках, несомненно, сделав их ярко-красными. Отлично. Почему он сказал «сексуальное» так… ну, сексуально? Это заставило меня почувствовать, что я извиваюсь внутри собственной кожи.

— Хорошо, что этот момент не может быть менее сексуальным, — отвечаю я.

Я веду себя достаточно хладнокровно? Это крайне маловероятно, учитывая мои горящие щеки.

— Не может? — переспрашивает медленно Салли.

Его голова все еще висит низко между упертыми в стену руками, высоко поднятыми над головой. Он внимательно изучает меня, и следующие несколько секунд такие напряженные, что кажется будто у меня из легких выкачали весь воздух. Почему он так на меня смотрит? И что, черт возьми, он имел в виду? Сделав глубокий вдох, Салли моргает своими длинными темными ресницами, такими чертовски идеальными, но не отводит взгляд.

— Потому что, если спросишь меня, этот момент определенно мог бы быть менее сексуальным.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Я сжимаю пропитанную водкой, а теперь уже и кровью тряпку в руке, готовая убежать с ней на кухню, но Салли выпрямляется, возвышаясь надо мной с ошеломленным выражением лица.

— Я стою здесь в одном полотенце, весь мокрый, а ты играешь роль няньки, ухаживаешь за моими ранами, твои руки на моей голой коже… Если бы это было порно, мы бы уже практически трахались.

— Придется поверить тебе на слово. Я никогда не смотрела порно.

Веселье мелькает на его лице, смягчая его черты.

— Ты никогда не смотрела порно? Совсем никогда?

— Это и значит «никогда».

— Даже когда возбуждена?

— Даже тогда.

— И что ты делаешь, чтобы снять напряжение? Ты просто... сама обо всем заботишься? Никакой визуализации? Только пальцы и воображение?

Черт. Больше не могу смотреть ему в глаза. Слов, слетевших с его губ, было достаточно, чтобы я отвела взгляд в пол. Теперь мои щеки были не единственными, что покраснело. Я вся цвета свеклы от линии волос до кончиков пальцев.

— Не думаю, что это твое дело, — тихо говорю я.


— Не мое. Но ты все равно можешь мне сказать.

— Просто оденься, Салли. Боже.

Пытаюсь проскользнуть мимо него на кухню, но в тот момент, когда двигаюсь, Салли тоже двигается, скользя вдоль стены, чтобы заблокировать вход в другую комнату. Удивительно, что он может двигаться так быстро, учитывая, как больно ему было.

— Помнишь мою политику без вранья, Лэнг? Так вот, прямо сейчас я обвиняю тебя.

— Ты не можешь. — Я пытаюсь нырнуть под его руку, но он понимает мои намерения и снова преграждает мне путь.

— Почему нет? — спрашивает он.

— Потому что. Я ведь тебе не лгу. Просто не поддаюсь на провокации.

Салли на секунду поднимает взгляд к потолку.

— Я бы назвал это чушью.

— А я бы назвала это просто невезением. А теперь убери свою задницу с моего пути, иначе я собью тебя с ног.

Салли ухмыляется. Пухлые губы приоткрываются, обнажая ряд красивых белых зубов.

— Думаешь, сможешь?

— Прямо сейчас да. Через пару недель, может быть, и нет, но сейчас ты слабее дряхлого старика.

— Я все еще могу одолеть тебя, Лэнг. (прим. перев.: игра слов: take you — одолеть, овладевать (женщиной), брать (женщину)). Не искушай меня.

От его слов у меня по спине побежали мурашки. Чувствую себя не в своей тарелке. Мне вдруг пришло в голову, что мы с Салли совершенно неожиданно флиртуем, а я не готова, ни готова к такому опасному предприятию. Пячусь назад, подняв руки.

— В этом нет необходимости. Как насчет того, что я просто оставлю тебя в покое и отправлюсь домой? Ты ведь знаешь, как пользоваться микроволновкой, верно?

— Конечно, знаю, как пользоваться. Только у меня ее нет.

— У кого, черт возьми, нет микроволновки?

— А кто, черт возьми, не смотрит порно? Ему это доставляет слишком большое удовольствие.

Никогда не думала, что застану тот день, когда Салли Флетчер улыбнется, и все же вот я здесь, наблюдая чудо своими собственными глазами. Выражение его лица преображается. Суровость исчезла, лицо словно... озаряется. Это все равно что смотреть на совершенно другого человека, незнакомца, которого еще не встречала.

— Рада видеть, что ты все еще способен смеяться за мой счет, несмотря на потерю крови, — сообщаю я ему.

Впрочем, я тоже улыбаюсь. Немного. Как раз достаточно, чтобы поощрить его.

— Я мог бы лежать на смертном одре, но все равно был бы не настолько болен, чтобы не подколоть тебя, Лэнг.

— Это большая честь для меня. И почему спарринг со мной приносит тебе такую огромную радость? — Я только наполовину шучу, когда спрашиваю об этом. Его постоянная потребность дразнить меня, подначивать или просто быть откровенно грубым со мной, кажется, его единственная целью, когда мы рядом друг с другом.

Улыбка Салли меркнет, переходя с пылающей десятки до гораздо более мрачной четверки. Но она все еще остается в уголках его рта и в глазах, как огонь, который никогда не погаснет.

— Это действительно приносит мне огромную радость. И ты прекрасно знаешь, почему, Лэнг.

— Нет, не знаю.

— Теперь, ты точно лжешь.

Я качаю головой, скрестив руки на груди, и Салли покорно вздыхает.

— Почему мальчик дергает девочку за косички на школьном дворе? Почему подросток с гормонами делает вид, что игнорирует самую красивую девушку в школе?

— Я тебе не нравлюсь.

— Конечно, нравишься.

— Ты играешь со мной.

— Нет.

— Как кошка играет с мышью, засранец.

— Если тебе безопаснее в это верить, тогда ладно, Лэнг. Я играю с тобой.

— Это не безопаснее. Это чистая правда.

Салли больше не открывает рта. Он просто смотрит на меня с легкой полуулыбкой на лице, словно дразня меня. Или, по крайней мере, я так думаю. Черт! Раньше все было предельно ясно — Салли Флетчер ненавидит меня, а теперь все так запуталось, что я понятия не имею, что происходит.