Метро 2035

– Так точно.

С обоих концов зал станции был обрублен по эскалаторы – сами замуровали и законопатили себя внутри, чтобы с поверхности воздух отравленный не тек… Ну и от гостей всяких. С одной стороны, где новый выход – наглухо. С другой, где старый – оставили шлюз для подъема в город.

Там, где глухая стена – кухня и клуб. Плиты для готовки, хозяйки в фартуках суетятся, варганят обед детям и мужьям; ходит вода по трубкам угольных фильтров, журчит, сливаясь в баки, почти прозрачная; то и дело чайник свистеть начинает – со смены с ферм забежал гонец за кипяточком, вытирает руки о штаны, ищет среди кухарок свою жену, чтобы за мягкое ее прихватить, о любви напомнить, и заодно досрочно полуготового чего-нибудь кусок схарчить.

И плиты, и чайники, и посуда, и стулья со столами – были все не свои, а колхозные, но люди к ним бережно отнеслись, не портили.

Все, кроме еды, принесли сверху: в метро ничего толкового не смастерить. Хорошо, что мертвые, когда жить собирались, впрок себе всякого добра наготовили – лампочек, дизель-генераторов, проводов, оружия, патронов, посуды, мебели, одежды нашили прорву. Теперь можно за ними донашивать, как за старшими братьями и сестрами. Надолго хватит. Во всем метро народу – не больше пятидесяти тысяч. А в Москве раньше жило пятнадцать миллионов. У каждого, выходит, таких родственников – по триста человек. Толпятся беззвучно, протягивают свои обноски молча: бери мои, мол, бери-бери, новые почти, я-то из них уже вырос.

Проверить только их вещи дозиметром – не слишком щелкает? – поблагодарить и можно пользовать.

Артем добрался до чайной очереди, приткнулся последним.

– Артем, ну куда ты, как не свой! В очереди он еще тут будет! Садись, в ногах правды… Плеснуть горяченького?

Заправляла тут Дашка-Шуба, баба лет уже, видимо, пятидесяти, но совершенно не желающая об этом думать. Приехала она в Москву из какой-то дыры под Ярославлем за три дня до того, как все ухнуло. Шубу покупать. Купила; и с тех пор больше не снимала ее уже ни днем, ни ночью, ни в уборную сходить. Артем никогда над ней не смеялся: а если бы у него остался вот такой кусок прежней его собственной жизни? Мая, или пломбира, или тени от тополей, или маминой улыбки?

– Да. Спасибо, теть Даш.

– Все ты тетькаешь мне! – укоризненно и кокетливо. – Ну что там, сверху-от? Погодка как?

– Дождик.

– Ак это опять нас подтопит, что ли? Слышь, Айгуль? Дощь, говорят.

– Аллах нас наказывает. За грехи. Глянь, свинина-то не сгорит у тебя?

– Ну что сразу Аллах твой! Аллах у нее сразу! А и правда, подгорает… Как Мехмет твой, вернулся с Ганзы?

– Третий день нету. Третий!

– Не переживай так-то…

– Вот я тебе сердцем клянусь, Даша, завел себе он там кого-то! Из ваших завел! В грехе…

– Ваших-наших… Что ты как эта… Мы все тут, Айгулюшка… Все заодно.

– Давалку какую-нибудь завел, Аллахом тебе…

– Ак ты бы сама-то ему почаще давала… Мужики-то ведь они как котята… Тычутся, пока не найдут…

– Да что вы несете?! По делам он по торговым! – вступился мужичок полудетского размера и с детским почти лицом, только испитым; отчего-то не смог вырасти как следует.

– Ладно-ладно. Ты, Коля, подельников-то не прикрывай своих! А ты, Артем, не слушай нас, баб. На-ко. Подуй, горячо.

– Спасибо.

Подошел человек, разлинованный старыми белыми шрамами и совсем лысый, но при этом не свирепый из-за пушистых бровей и обтекаемой речи.

– Приветствую всех присутствующих, дам отдельно! А кто тут за чайком? Я за тобой тогда, Колюнь. Про Ганзу слышали уже?

– А что Ганза?

– Граница на замке. Как выразился классик, загорелся красный свет, говорит, прохода нет. Пятеро наших там торчат.

– Вона чего, Айгулька. Грибы помешай свои там, грибочки.

– А мой там! А я что! Аллахом… Как закрыли? А, Кстантин?

– Закрыли и все дела. Не наше вшивое дело. Приказ есть приказ.

– Опять поди воюют! С Красной Линией, небось, опять воюют, а? Хоть бы передохли там они уже все ведь!

– А кто знает, а, Кстантин? Это мне к кому идти? Мехмет-то мой…

– Для профилактики это. Я оттуда только. По торговле карантин какой-то. Откроют скоро. Здравствуйте.

– Ой, здрааасьте, мущщина. В гости к нам? Кто-откуда?

– С Севастопольской я. Можно тут присесть?

Артем перестал дышать жгучим паром, оторвался от белой выщербленной кружки с золотым кантиком. Старик доковылял сюда, разыскал его, и теперь украдкой, уголком глаза его изучал. Ладно. Не бегать же от него.


– А ты-то как к нам пробрался, дедуль? Если закрыли все? – Артем вызвал пронырливого старика на прямой взгляд.

– Последним проскочил, – тот не мигал, не уклонялся. – Прямо после меня и закрыли.

– Век бы без них и жили, без Ганзы этой! А вот они без нашего чайку, без грибочков-от наших пускай попробуют, дармоеды! Мы-то продержимся с Божьей помощью!

– Откроют! А если не откроют? А Мехмет-то мой!

– А ты, Айгулька, к Сухому сходи. Он-то твоего Мехметика в два счета достанет. Не бросит уж. Чайку, может? Пробовал наш уже?

– Не откажусь, – с достоинством качнул бородой самозваный Гомер.

Он сидел против Артема, прихлебывал местный их грибной отвар, горделиво, но беспричинно именуемый чаем – настоящий-то чай, конечно, весь выпит был лет десять как – и ждал. И Артем ждал.

– Кто за кипятком?

У Артема екнуло: Аня подошла. Встала, не замечая его, спиной.

– Трудишься сегодня, Анют? – сразу же привлекла ее к разговору Шуба, отирая руки о лысеющие меховые карманы. – Грибочки?

– Грибочки, – та спиной и ответила, лишь бы не оборачиваться; значит, все она заметила.

– Поясница, небось, а? В наклонку-то.

– Отваливается, теть Даш.

– Грибы не свиньи! – неодобрительно шмыгнув, высказалась раскосая кряжистая Айгуль. – В наклонку ей. Ты в говне-ка повозись!

– Сама и повозись. Каждый себе по душе работу выбирает, – ровно возразила Аня.

Ровно возразила; но Артем знал – вот именно когда таким голосом она говорит, спокойным – может ударить. Да и вообще все может, обучена. С таким отцом.

– Не ссорьтесь, девочки, – зажурчал исполосованный Константин. – Все профессии нужны, все профессии важны, как сказал классик. Без грибов порося-то чем кормить?

Грибы-шампиньоны росли в заваленном северном туннеле, одном из двух, которые раньше вели к станции Ботанический сад. Триста метров грибных плантаций, а за ними – еще свиноферма. Свиней подальше запихнули, чтобы вони меньше. Как будто тут триста метров спасти могут. Спасало другое: устройство человеческих чувств.

Вновь прибывшие мерзотный свиной дух ощущали день-другой. Потом – принюхивались. Аня принюхалась не сразу. Местные жители давно не слышали ничего. Им и сравнивать было не с чем. А Артему вот было.

– Хорошо, когда душа к грибам лежит, – прицельно глядя Ане в затылок, четко проговорил он. – С грибами проще договориться, чем с людьми.

– А зря вообще некоторые к грибам с таким презрением, – сказала та. – Есть люди, которых от грибов не сразу и отличишь. И болезни даже общие, – Аня наконец развернулась к нему. – Вот у меня сегодня, например. На половине грибов – гниль какая-то. Гнильца появилась, понимаешь? Откуда взялась?

– Что за гниль еще? – обеспокоилась Айгуль. – Нам гнили еще только тут не хватало, Аллах спаси!

– Чаю, может, кому? – влезла Шуба.

– Ящик гнили вот набрала, – в глаза Артему сказала Аня. – А ведь были нормальные раньше грибы. Здоровые.

– Ну это прямо беда какая-то! – покачал головой Артем. – Грибы протухли.

– Ак жрать-то мы чего будем? – резонно заметила Шуба.

– Ну конечно, разве это беда? – тихо и железно ответила ему Аня. – Вот когда великого героя и спасителя всея метро всерьез никто не воспринимает больше – вот это беда!

– Пойдем-ка, Айгулька, продышимся, – вздернула нарисованную бровь Шуба. – Тут жарковато что-то становится.

– Эхм… – Гомер поднялся вслед за остальными.

– Нет, – остановил его Артем. – Вот. Ты же хотел про героя послушать? Про Артема, который все метро спас? Вот, слушай. Послушай правду. Людям, думаешь, до этого есть дело?

– Потому что у людей свои дела. Настоящие дела. Работать. Своих кормить. Детей растить. А когда кое-кто мается и не может себе дела найти, и выдумывает себе херню всякую – вот это да, беда, – Аня заняла позицию и вела по нему огонь очередями: короткая, короткая, длинная.

– Нет, беда, это когда человек не хочет жить, как человек, а хочет, как порось и как гриб, – ответил Артем. – Когда его одно только заботит…

– Беда, это когда гриб решает, что он человек, – уже не пряча ненависть, сказала Аня. – А правды ему никто не говорит, чтобы не расстраивать.

– Правда, что ли, на грибах гниль? – спросила, почти уже совсем отчалив, Дашка-Шуба.

– Правда.

– Тьфу ты, пропасть.

– Аллах нас наказывает! – громогласно заявила Айгуль с расстояния. – За грехи! Что свинину едим, за это!

– Ну и ты иди… Иди… Грибы зовут… – подтолкнул застывшую Аню Артем. – Кашляют, чихают. Где ты, мама, говорят.