Мертвая земля

Пройдя немного по Бет-стрит, мы остановились на углу, чтобы посовещаться. Церковные колокола по-прежнему звонили, и люди спешили в церковь. Несомненно, горожане принарядились по случаю воскресенья, однако в одежде преобладал черный цвет, столь излюбленный протестантами.

– Итак, после того, что мы узнали, список подозреваемых возглавляют братья Болейн, – изрек Барак. – Нужно срочно отыскать этого слесаря.

– Наверняка хозяин «Девичьей головы» знает всех городских слесарей, – предположил Тоби. – Этот трусливый сопляк Скамблер здорово подгадил своему хозяину, – резко добавил он. – Расскажи он о пропаже ключа сразу, Болейн был бы сейчас на свободе. Малолетний паршивец догадывался, что виной всему близнецы, но думал только о собственной шкуре.

– Сомневаюсь, что Скамблер обо всем догадался, – возразил я. – На это у него попросту не хватило бы ума. Ему ведь не больше пятнадцати, верно? И к тому же с головой у парня явно неладно, хотя я никак не могу понять, в чем именно этот непорядок заключается.

– Что уж тут непонятного? – пожал плечами Тоби. – Чуть что, ревет, как голодный теленок. На вашем месте я бы дал ему хорошую затрещину, чтобы выбить из него дурь.

– Полагаю, затрещин мальчик за свою жизнь получил более чем достаточно и успел к ним привыкнуть. – Я покачал головой, вперив в Локвуда неодобрительный взгляд.

Чем ближе я узнавал этого человека, тем больше убеждался: несмотря на свое свободомыслие, он не способен на сострадание и подчас бывает жесток.

– Кое-что странное в этом парне действительно есть, – заметил Барак. – То проливает слезы, то тараторит как безумный. И тетка жалуется, что он вечно донимает ее своим пением. Похоже, Скамблер совершенно не умеет держать свои чувства в узде.

– И все же чокнутым его назвать никак нельзя, – возразил я. – Кстати, вы обратили внимание, что местный акцент в его речи почти не заметен? И он упомянул, что ходил в школу.

– Наверное, его выгнали оттуда взашей, – предположил Тоби.

– Скорее, у родителей мальчика не было денег, чтобы платить за обучение, – искоса взглянув на Локвуда, процедил Николас. – Если убийство – дело рук близнецов, – продолжил он, – значит им было известно, где находится их мать, вернувшаяся в Норидж. И несмотря на то что все вокруг твердят об их нежной сыновней любви и о том, как они тосковали без мамочки, милые детки хладнокровно прикончили свою обожаемую родительницу. И повесили убийство на отца.

– Вот только вопрос, какая им от этого выгода? – пожал я плечами. – Если их отца казнят, земли отойдут в королевское Ведомство по делам конфискованного имущества. А сами близнецы будут находиться под опекой короля до тех пор, пока им не исполнится двадцать один год.

– Но, как мы выяснили, юнцов собирается взять под опеку родной дед, – напомнил Барак.

– Все, что я пока могу сказать, – завтра нам необходимо отыскать слесаря, которого зовут Снокстоуб.

– Братья Болейн могли обратиться к услугам другого мастера, – возразил Николас.

– Если понадобится, мы обойдем всех слесарей в Норидже. Под предлогом того, что у меня якобы есть дорогой кованый сундук, нуждающийся в починке. А теперь, Тоби, ведите нас в Конисфорд. Настало время повидаться с Джозефиной. Проводив нас, можете возвращаться домой. Завтра ждем вас в «Девичьей голове» в семь утра, как обычно.



Квартал, называемый Конисфордом, раскинулся к югу от замка. На главной улице, Конисфорд-стрит, стояло несколько новых красивых домов, соседствующих с развалинами монастыря, которые окружал поросший сорняками пустырь. По мере того как мы продвигались на юг, дома становились все беднее, а во дворах за ними ютились ветхие деревянные хижины. Тоби провел нас сквозь арку в один из таких дворов, окруженный вонючей сточной канавой. Во дворе, скрытом стенами просторного здания, фасад которого выходил на улицу, теснилось с десяток крохотных лачуг. Несмотря на свой жалкий вид, хижины, судя по всему, были построены недавно; их еще не успели покрасить, ставни на многих окнах отсутствовали, и лишь кое-где их заменяли выцветшие занавески. В грязи разгуливали куры, тут же играли чумазые ребятишки.

– Гляньте-ка, однорукий! – заорал один из них, указывая на протез Барака. – Видать, руку ему оторвали шотландцы!

– Сейчас я не хуже шотландцев отделаю вас, шельмецы! – пообещал Барак, погрозив протезом.

Дети покатились со смеху.

– Вот он, этот двор, – сообщил Тоби. – Теперь вы своими глазами видите, как живут бедняки в Норидже.

– В Лондоне они живут ничуть не лучше, – пожал я плечами.

Впрочем, мысль о том, что нужда загнала сюда Джозефину, привела меня в ужас.

– Спросите у соседей, в каком доме искать Браунов, – посоветовал Локвуд. – Только сразу дайте понять, что вы не имеете никакого отношения к властям. Законников здесь, мягко говоря, не жалуют.

– Я это учту, Тоби. Спасибо, что проводили. Теперь можете быть свободны.

Локвуд, отвесив нам прощальный поклон, поспешил прочь.

– Богом клянусь, паршивое местечко, – пробормотал Барак, озираясь по сторонам.



Как и предупреждал Тоби, наши попытки узнать, где живут мастер Браун и его супруга, встретили у здешних обитателей не слишком доброжелательный отклик. Хозяин первого дома, стоило мне открыть рот, захлопнул дверь перед моим носом. Во втором дверь открыла худенькая молодая женщина с плачущим младенцем на руках. Не успела она и слова сказать, как в проеме возник ее муж.

– Если мастер Рейнольдс послал вас сюда получить у Браунов арендную плату, так прямо и скажите! – процедил он, оттеснив жену в сторону. – Нечего дурить нам голову, иначе мы живо вас вышвырнем!

Оглядевшись по сторонам, я увидел, что двери нескольких лачуг приоткрылись и оттуда выглядывают люди в залатанных блузах и потертых кожаных куртках без рукавов. Выражение их лиц не предвещало нам ничего хорошего.

– Мастер Рейнольдс – владелец этих домов? – спросил я.

Кто бы мог подумать, что здесь я снова услышу имя отца Эдит Болейн и деда близнецов.

– Да, он построил эти вонючие трущобы и много других таких же, чтобы сосать из бедняков кровь, – раздалось в ответ. – Это он вас послал?

– Мы не имеем к нему никакого отношения. Джозефина Браун когда-то работала в моем доме. Я приехал в Норидж по делам и решил повидаться с ней. Мои друзья тоже хорошо знают Джозефину.

– Она ушла из дома мастера Шардлейка, когда вышла замуж, – добавил Барак.


– Так вы приехали из Лондона, как и Брауны? – спросила женщина с ребенком на руках.

– Вон их дом! – сурово сдвинув брови, указал ее муж. – Только знайте, мастер, мы с вас глаз не спустим. И если что не так, вам не поздоровится!

С этими словами он захлопнул свою дверь.

В последний раз я видел Эдварда Брауна два с половиной года назад, как раз перед тем, как они с Джозефиной уехали в Норидж. Тогда он был крепким и жизнерадостным малым лет под тридцать и держался с уверенностью человека, который знает свое дело и не опасается завтрашнего дня. Когда Эдвард открыл дверь, я увидел, что за это время он похудел по крайней мере на полтора десятка фунтов. Щеки у него ввалились, а тело, казалось, усохло. На нем были поношенная блуза и грязные штаны; судя по всему, Браун давно не умывался и не расчесывал ни бороды, ни волос. Бросив взгляд на его руки, я заметил несколько незаживающих порезов; левый мизинец по какой-то причине скрючился. Глаза его полыхали досадой, которая в следующее мгновение сменилась изумлением.

– Мастер Шардлейк?! Вот уж не ожидал!

Тут появилась Джозефина с ребенком у груди. Некогда пухленькая и круглолицая, сейчас она, как и муж, заметно исхудала. Ее старое серое платье покрывали заплаты, а из-под чепца, тоже знававшего лучшие времена, выбивались сальные белокурые волосы. При виде нас глаза у молодой женщины полезли на лоб, однако она тут же расплылась в радостной улыбке:

– Неужели это мастер Шардлейк? А с ним мастер Николас и Джек Барак! Каким ветром вас занесло в Норидж?

– Мы здесь по делу, – ответил я. – Ты не ответила на мое последнее письмо, Джозефина, и я очень о тебе беспокоился.

– Но как вам удалось отыскать нас?

– В городе у меня есть знакомый, который связался с бывшим управляющим мастера Хеннинга. Он-то и дал нам этот адрес.

– Я говорила тебе: надо написать мастеру Шардлейку и он нам непременно поможет! – воскликнула Джозефина, повернувшись к мужу.

– После смерти мастера Хеннинга и его жены их наследники вышвырнули нас на улицу, – с горечью процедил Браун. – Дом они продали, и им было ровным счетом наплевать, что мы остались без работы и крова. Тогда я решил послать к чертям всех законников на свете. И всех джентльменов тоже.

– Эдвард! – с укором воскликнула Джозефина, готовая вот-вот расплакаться.

– Мы потратили уйму времени, чтобы отыскать вас, – обиженно бросил Николас. – Из вашего последнего письма явствовало, что дела у вас плохи, и мастер Шардлейк очень тревожился. Он всегда был к вам добр. И он не заслуживает подобного отношения.

Эдвард, слегка смутившись, обнял жену за плечи:

– Простите, наверное, я был не прав. – Он испустил сокрушенный вздох. – Милости просим в наш дом, если только можно назвать эту конуру домом.

Мы вошли в комнату с земляным полом, освещенную тусклым светом, падавшим из единственного окна; судя по лужам, натекшим в углах после вчерашнего дождя, крыша в доме была дырявой. У одной из стен стояла грубо сколоченная деревянная кровать, а рядом с ней – самодельная колыбель; на шаткой полке теснилась потрескавшаяся глиняная посуда, на дощатом столе, покрытом многочисленными зазубринами, лежали веретено и куча шерсти. Убогую обстановку дополняли пара ветхих стульев и покосившийся шкаф. Джозефина опустилась на стул, прижимая к груди спящего ребенка – крошечную светловолосую девочку не более трех месяцев от роду.

– Как видите, живем мы небогато, – изрек Эдвард Браун.

– Но как случилось, что вы впали в подобную нужду? – осведомился я.

– Как сказал Эдвард, полтора года назад мастер Хеннинг и его жена умерли, – вздохнула Джозефина. – Их дети выставили нас на улицу, не дав на прощание ни пенни. Работу в Норидже найти трудно, да и мы с Эдвардом всю жизнь служили у джентльменов и не обучены никаким ремеслам. Пришлось мне научиться прясть. Но хотя я просиживаю с веретеном в руках целые дни напролет, так что начинаю дуреть от скуки, много денег этим не заработаешь. Эдвард устроился каменщиком и теперь разбирает стены старого монастыря.

– Получаю четыре пенса за день, – пробурчал Эдвард. – Да еще, бывает, иногда придешь, а тебе дают от ворот поворот – говорят, сегодня нужны только умелые и опытные работники. А цены каждую неделю растут как на дрожжах. Постепенно я кое-чему научился, и мастера даже стали поговаривать о том, что из меня выйдет неплохой строитель. Но тут мне на руку упал здоровенный кусок камня. Видите, что стало с пальцем? Толком работать я теперь не могу. С апреля в церковных приходах начали собирать деньги для бедняков, но мы не считаемся бедными – у нас же есть работа. Да вот только денег, которые мы за нее получаем, не хватает даже на то, чтобы платить за эту конурку. Владелец трущоб несколько раз присылал своих слуг, чтобы нас запугать. Но мы встали плечом к плечу и прогнали их прочь.

– Ваш сосед сказал, что эти дома принадлежат мастеру Рейнольдсу. Гэвину Рейнольдсу?

– Да, старому негодяю, дочь которого убили несколько недель назад. Если она походила на своего папашу, туда ей и дорога. А вы с ним знакомы? – спросил Эдвард, подозрительно прищурившись.

– Мне довелось встречаться с ним по делу, – кивнул я. – Гнусный старикан.

– Это верно.

– Вы могли написать мне и попросить денег. Я действительно очень за вас переживал.

– Прошу тебя, Эдвард, оставь свою гордыню, – взмолилась Джозефина. – Хотя бы ради Мышки.

– Ее зовут Мышка? – спросил я, посмотрев на малютку.

– Мы крестили дочь как Мэри, – ответила Джозефина, с нежностью глядя на спящее дитя. – Но между собой называем ее Мышка.

– Потому что она, можно сказать, родилась на Маусхолдском холме[7], – пояснил Эдвард более приветливым тоном, чем прежде. – В марте мы с Джози отправились туда – погулять, подышать свежим воздухом. И вдруг у нее отошли воды. Уж не знаю, как мы в тот день успели вернуться домой, да, милая?

– Еще бы! – вздохнула Джозефина. – Я всегда мечтала иметь детей, хотела окружить их любовью, которую не получала от своего приемного отца. Но теперь боюсь привязаться к дочке слишком сильно. Половина ребятишек в этом дворе умирает, не дожив до двух лет.

– Я сделаю все, чтобы Мышку не постигла подобная участь! – с жаром произнес я. – Если только вы мне позволите вам помочь.

Джозефина посмотрела на мужа. Тот прикусил губу. Я понимал, гордость – это все, что у него осталось. В комнате повисло напряженное молчание. Джозефина перевела взгляд на Барака.

– Твоя бедная рука по-прежнему болит, Джек? – с сочувствием спросила она.

– Временами.

– Вы совсем поседели, мастер Шардлейк.

– Как и все люди, я не молодею с годами.

– А вы как поживаете, мастер Николас? – повернулась Джозефина к моему помощнику, который был так потрясен окружавшим его убожеством, что, казалось, впал в оцепенение.