Мертвая земля

– Клянусь, я ничего такого не говорил! Я всего лишь покупал у разносчика книгу, а солдаты услышали мой акцент и набросились на меня! Я живу в Лондоне уже десять лет и честно зарабатываю свой хлеб…

– Как именно? – спросил лорд-мэр, глядя на бедолагу с нескрываемым отвращением. – Чем ты занимаешься?

– Я работаю у торговца зерном, сэр. Его зовут мастер Джексон, и его лавка находится у причала Трех Журавлей. Я доставляю зерно из доков, помогаю на складе, и все такое… У меня есть жена и дети…

– Вашим людям следует находиться в лагере, а не шататься по городу, устраивая заварухи, – процедил лорд-мэр, повернувшись к капитану Друри.

– Этот человек оскорбил их, – ответил капитан. – Вполне вероятно, он действительно шпион.

– Шпион не стал бы привлекать к себе внимания! – раздраженно возвысил голос лорд-мэр. – Богом клянусь, Друри, ваши солдаты слишком распустились, и я не намерен больше этого терпеть. Предупреждаю: я непременно сообщу лорду-протектору, что их поведение становится невыносимым. А теперь забирайте своих людей и ведите их в лагерь в Ислингтоне, который им не следует покидать!

Друри посмотрел на своих солдат и вновь повернулся к Эмкоуту.

– А что делать с этим шотландским псом, сэр? – спросил он, и в голосе его прозвучал откровенный вызов. – Неужели оскорбление солдат его величества сойдет мерзавцу с рук?

Эмкоут попытался было испепелить его исполненным ярости взглядом, но капитан даже бровью не повел. Лорд-мэр, испустив тяжкий вздох, обратился к констеблям:

– Отведите этого человека во Флитскую тюрьму. Пусть там его допросят с пристрастием.

Капитан Друри вновь растянул губы в своей жутковатой ухмылке, поклонился и приказал солдатам следовать за ним. Громко топоча, они удалились. Два констебля, схватив шотландца за руки, потащили его прочь; ноги несчастного волочились по булыжной мостовой, а по лицу стекали струйки крови.

Мне вспомнился мой старый друг капитан Джордж Ликон; он участвовал в обеих войнах с Францией и утонул на боевом корабле «Мэри Роуз». Да Ликон сгорел бы со стыда, если бы его подчиненные устроили нечто подобное. Однако затянувшаяся война, как видно, превращает людей в скотов. Булыжники, залитые кровью, блестели в ярком свете солнца. Глядя на них, я молил Господа впредь уберечь меня от таких зрелищ.





Часть вторая

Норидж





Глава 10




Предполагалось, что мы прибудем в Норидж в четверг, тринадцатого июня, вскоре после полудня. Путешествие было длительным: сначала на север через Мидлсекс и Хартфордшир, а потом на северо-восток, в сторону Норфолка. Солнечная теплая погода благоприятствовала нам, но после холодной зимы и дождливой весны дороги пребывали в плачевном состоянии. Множество раз лошадям приходилось тащиться по колено в жидкой грязи. Как я и опасался, для моей горбатой спины длительное путешествие стало тяжким испытанием; к тому времени, когда мы наконец оказались в Норфолке, я весь уже извелся от боли. Николас сочувственно относился к моей немощи, в то время как Тоби Локвуд настаивал на том, что следует ехать как можно быстрее; моих мучений он, казалось, не замечал. Гордость мешала мне объяснить Тоби, что быстрая езда для меня губительна; однако на второй день пути Овертон поговорил с ним, после чего Локвуд несколько сбавил скорость. Теперь мы подстегивали лошадей, лишь завидев на дороге группу бродяг; таковых было предостаточно, и все они тащились на юг, в Лондон.

От моего внимания не ускользнуло, что Тоби и Николас, которым во время ночевок на постоялых дворах приходилось спать в одной комнате, не слишком хорошо поладили между собой. Они почти не разговаривали друг с другом; при этом со мной Тоби был неизменно вежлив и предупредителен, хотя и держался независимо. Впрочем, этого молодого человека никак нельзя было назвать разговорчивым, да и в любезных манерах его сквозил некоторый холодок. Свойственная Николасу джентльменская привычка свысока разговаривать с людьми, стоящими ниже его на общественной лестнице, даже если ему предстояло работать с ними бок о бок, отнюдь не помогала Тоби проникнуться к моему помощнику симпатией.

В Норфолк мы въехали через Тетфорд; дорога шла через лес, который лишь изредка сменялся полями и обширными землями, отданными под пастбища. В лесах преобладали древние дубы, покрытые свежей листвой, но мы так спешили, что не могли позволить себе отдохнуть под их сенью. Вскоре после того, как Тетфорд остался позади, Тоби указал направо и сообщил, что в нескольких милях отсюда находится Кеннингхолл, дворец леди Марии.

Длинная прямая дорога привела нас сначала в крохотный городок Эттлборо, а потом в Ваймондхем, несколько превышавший его размерами; оба этих названия ничего мне не говорили. Название второго города Тоби произносил как «Виндхам», что несколько сбило меня с толку, ибо на карте, с которой я постоянно сверялся, такого населенного пункта не было.

– Здесь написано «Ваймондхем», – поправил я.

– Мы в Норфолке частенько сокращаем названия, – пояснил Тоби. – Если слово слишком длинное, выпускаем средний слог. Жители Норфолка легко справляются с любыми трудностями.

Я улыбнулся, радуясь тому, что ему не чуждо чувство юмора.

После Ваймондхема местность вдоль дороги изменилась. Лесов стало значительно меньше. Вплоть до горизонта расстилались равнины; все они были возделаны, за исключением песчаных пустошей, поросших незабудками и изрытых кроличьими норами. Картина оказалась в точности такой, каковую я ожидал увидеть: лоскутное одеяло разрезанных на полосы полей, множество обнесенных оградами ферм, иногда довольно больших. Что меня удивило, так это размеры пастбищ; никогда прежде я не видел, чтобы столь значительные участки земли были отданы овцам. Животные эти выглядели весьма необычно: шерсть у них была куда длиннее, чем у тех, что разводят в окрестностях Лондона, и ниспадала вьющимися прядями чуть ли не до самой земли. Пастбища были огорожены плетеными изгородями высотой примерно футов в пять; порой эти изгороди тянулись вдоль дороги на несколько миль, а рядом с большинством из них были прорыты канавы. На полях то и дело встречались работники, пропалывающие посевы, которые поднялись вовсе не так высоко, как это обычно бывает в середине июня. Что касается пастбищ, там людей почти не было, лишь изредка встречался пастух с мальчиком-подпаском или же с собакой. Один из таких псов долгое время бежал за нами по другую сторону ограды, заходясь яростным лаем; он так перепугал овец, что бедные животные сбились в кучу, жалобно блея.

По пути нам встретилось несколько деревень. Через открытые окна домов можно было увидеть ткачей, сидевших за станками. Женщины и дети, стоя в дверях, пряли шерсть, проворно вращая деревянными веретенами. Люди смотрели на нас неприветливо; мало кто дал себе труд снять шапку и поклониться, как это принято среди крестьян при встрече с джентльменами. В одной из деревень путь нам преградила груженная сеном повозка, которую тащила дряхлая кляча. Возница, парень в блузе из грубой холстины, ехал по самой середине дороги, даже и не думая посторониться. Я решил, что он не видит нас, и крикнул:

– Эй, приятель, а ну-ка, позволь нам проехать!

Парень и ухом не повел. Николас, нахмурившись, рявкнул что есть мочи:

– Прочь с дороги, невежа! Мы спешим по делу государственной важности!

Возница, расправив плечи, продолжал упорно ехать по центру дороги.

– Здесь вряд ли стоит действовать грубостью, мастер Овертон, – сказал Тоби, бросив на Николаса холодный взгляд.

В обращении «мастер» прозвучала горечь, которой я никогда прежде у него не замечал.

– Прости моему спутнику его манеры, старина! – крикнул Локвуд с подчеркнутым норфолкским акцентом. – Будь так добр, позволь нам проехать! Нам срочно нужно в Норидж!

Возница оглянулся, кивнул и сдвинул свою телегу ближе к обочине.


Когда деревня осталась позади, Николас процедил, обращаясь к Тоби:

– Вот уж не думал, что при обращении со здешними фермерами требуются изысканные манеры.

– Изысканность, пожалуй, ни к чему, а вот приветливость и любезность никогда не помешают, – усмехнулся Локвуд. – Особенно людям в адвокатских мантиях. Да будет вам известно, мастер Овертон, в Норфолке законники не пользуются особым расположением.



Заночевали мы в Ваймондхеме, в одном из трактиров. Спина у меня так разболелась, что я не мог передвигаться без палки, которую предусмотрительно захватил с собой. Во дворе трактира, когда слуга отвел лошадей в конюшню, Николас сочувственно заметил:

– Вид у вас утомленный, сэр.

– Ничего, завтра приедем в Норидж, там у меня будет возможность отдохнуть. По крайней мере, от верховой езды, – сказал я и добавил, понизив голос: – Думаю, старина, ты поступишь разумно, если будешь обращаться с Тоби по-дружески. Он хорошо знает местные нравы и обычаи, и это чрезвычайно важно для нас.

– Да я бы рад, но этот парень сразу меня невзлюбил и не считает нужным скрывать этого. Вчера принялся читать мне мораль, словно мы с ним ровня, разъяснять, что алчность дворянства – причина всех бед в нашей стране. Выслушивать подобную ахинею я считаю ниже своего достоинства. Да и вообще, такие разговоры небезопасны – особенно сейчас, когда в западных графствах снова начались беспорядки.

Насчет беспорядков Овертон был абсолютно прав. В каждом трактире, где мы останавливались на ночлег, до нас долетали слухи о вспыхнувшем в Девоне мятеже, который перекинулся в Корнуолл и Хэмпшир. Никто не мог в точности сказать, что именно вызвало протесты – службы по новому английскому молитвеннику, злоупотребления землевладельцев или же и то и другое вместе.

– Со мной Локвуд никогда не заводит подобных разговоров, – пожал я плечами.

– Вы платите этому парню жалованье, и поэтому он с вами почтителен. А я теперь прекрасно понимаю, почему Копулдейк так грубо его третировал.

– Николас, судя по твоим рассказам, твой отец отнюдь не был примером истинно джентльменского поведения, – мягко заметил я.

– Я стараюсь не походить на него и вести себя сообразно своему положению, – не без гордости ответил Овертон.

– Тогда попробуй подружиться с Тоби. Поупражняйся в приветливости и любезности, которые, по его словам, так необходимы законникам в Норфолке, – с улыбкой посоветовал я.

Однако Николас не улыбнулся в ответ.

– Постараюсь, – мрачно буркнул он.



На следующее утро мы выехали спозаранку. Когда до Нориджа оставалось всего несколько миль, Тоби указал на песчаную дорогу:

– Она ведет в бриквеллские поместья.

Приглядевшись, я различил вдали очертания двухэтажного особняка, – вероятно, то был дом Джона Болейна.

В середине дня мы пересекли реку Яр. Впереди уже маячил величественный шпиль Нориджского кафедрального собора. Подъехав ближе к городу, мы увидели и другие шпили, а также зубчатые городские стены, расступавшиеся лишь в том месте, где несла свои темные коричневые воды пересекавшая город река Уэнсум, берега которой поросли камышом.

Дорога была плотно забита повозками, доставлявшими в Норидж провизию и прочие товары; подъехав к самым большим и пышно украшенным городским воротам, мы вынуждены были остановиться. В широкую арку ворот, по обеим сторонам от которой возвышались две круглые башни, могла въехать только одна повозка, а их перед нами стояло несколько. Лошади наши нетерпеливо переминались с ноги на ногу у деревянного моста, переброшенного через глубокий ров, тянущийся вдоль городских стен; подобно всем рвам за пределами Лондона, он был наполнен вонючими отбросами. На стенах, как водится, была устроена виселица, на которой болтались полусгнившие останки закованного в цепи злоумышленника; пара ворон клевала его почерневшую плоть. Я поспешно отвернулся и устремил взгляд в другую сторону, рассматривая стены, сложенные из темного камня и снабженные многочисленными бойницами. Я заметил, что во многих местах они начали разрушаться и, несомненно, требовали ремонта.

– Эти стены вряд ли могут служить надежной защитой, – сказал я, обращаясь к Тоби. – И они куда ниже, чем я ожидал. Не идут ни в какое сравнение с теми, что окружают Лондон или же Йорк.

– Эти стены построены для украшения города, а не для обороны, – кивнул Тоби. – Возвели их два столетия назад, еще до Великой чумы. Город был тогда значительно больше.



Наконец мы въехали в ворота и двинулись по Нориджу. Меня поразило множество незастроенных пространств: справа от нас тянулся поросший травой пустырь, где возвышался стрельбищный вал, на котором практиковались лучники, а слева – фундамент огромного дома, как видно недавно снесенного.

– Прежде здесь находился монастырь Святой Марии, – пояснил Тоби. – Правительство продало этот участок Спенсерам, одной из самых богатых семей в Норфолке.

Мы продолжали путь. Дома теперь стояли более тесно, за фасадами многих зданий угадывались внутренние дворы, на нижних этажах находились лавки. В одном месте дорогу пересек мелкий зловонный ручей. Множество лавок торговали кожевенными товарами; в воздухе висел густой запах свежевыделанной кожи. Толпа на улицах казалась далеко не такой плотной, как в Лондоне, и тем не менее народу хватало: ремесленники в кожаных или холщовых куртках, подмастерья в синих фартуках, домашние хозяйки в чепцах. Время от времени попадался джентльмен в расшитом дублете, с мечом на поясе. Про себя я отметил, что джентльмены здесь предпочитают расхаживать по улицам в сопровождении нескольких вооруженных слуг, а горожане выглядят еще беднее, чем в Лондоне. Многие местные жители ходили босиком, одежда их превратилась в лохмотья, а щеки запали от недоедания. Нищие, прислонившись к стенам домов, умоляюще смотрели на прохожих. Взгляды, которые они бросали на нас, были исполнены откровенной неприязни. Вспомнив о Джозефине и ее муже, я ощутил укол тревоги.

Слева, на вершине искусственно насыпанного холма, возвышался норманнский замок, гигантское сооружение из камня; снизу он был облицован кремнем, а сверху – потемневшим от времени известняком. Подобно большинству норманнских замков, он производил впечатление могущества и неприступности. И, разделяя общую участь подобного рода строений, ныне он служил тюрьмой. Тоби указал на небольшое здание, стоявшее неподалеку от замка:

– Это Ширхолл. Там будет происходить выездная сессия суда.

– А мастер Болейн, как я понимаю, сейчас заключен в замке.

– Отсюда вряд ли убежишь, – изрек Николас, озирая каменную громаду. – Единственный путь из этого замка ведет в суд.

– Вы правы, мастер Овертон, – подхватил Тоби. – Но вот из суда есть два пути – на свободу или на виселицу.

Я не стал вмешиваться в разговор, однако вспомнил, что в кармане у меня лежит просьба о помиловании, подписанная леди Елизаветой. Даст Бог, все сложится так, что пустить в ход эту бумагу мне не придется.

Мы поравнялись с самой большой рыночной площадью, которую мне когда-либо доводилось видеть; она имела форму прямоугольника и спускалась к реке. Проезжая мимо прекрасной старинной церкви, я заметил, что восточное окно украшает чудом уцелевший изысканный витраж.

– Это церковь Святого Петра Мэнкрофта, – сообщил Тоби. – В ней по воскресеньям собираются самые богатые и влиятельные горожане, так называемые отцы города.

У подножия поросшего травой холма, на котором стоял замок, устроили скотный рынок: покупатели, с озабоченным видом расхаживая вдоль загонов, разглядывали стоявших в них животных. Что же касается главного городского рынка, раскинувшегося на мощенной булыжником площади, он был закрыт; на дверях лавок висели замки, работники в кожаных фартуках выметали мусор из-под пустующих прилавков.