Мертвая неделя

Шестой день Мертвой недели

Матвей

То, что они застряли в охотничьем домике, бросив девчонок одних, на целых три дня, Матвея очень беспокоило. Не то чтобы он думал, что в деревне им что-то угрожает. От нави поможет баба Глаша, а от самой бабы Глаши неприятностей ждать не приходится. По крайней мере, Степа уверял, что баба Глаша зла им не желает и все сделает для их безопасности. А все равно что-то грызло его. И больше всего он волновался за Мирру.

Каждый день они ездили на станцию, ждали поезд. Оказалось, что от домика до станции вовсе не день пути, а всего два часа. Степа признался, что в прошлый раз нарочно ехал длинной дорогой, петлял, кружил, чтобы никто из городских ничего не понял и не запомнил. Матвей кивал понимающе, но доверия к Степе оставалось все меньше. Все время приходилось быть настороже.

Они вставали рано, иногда еще до рассвета, чтобы быть на станции за час до того, как приедет поезд. Надеялись, что вот уж сегодня он точно остановится, спустится на перрон единственный пассажир. Тот, кого они ждут. Кто это будет, ни Степа, ни Матвей наверняка не знали, но предполагали, что им будет мужчина, третий жених. Матвей заставил Степу вспомнить все, что тот когда-либо слышал о смертях рожениц, но знаний у него оказалось немного. Он слышал о том, что двадцать пять лет назад приключилась эпидемия, унесшая жизни нескольких человек, в том числе и его матери, но раньше даже не предполагал, что умирали только молодые девушки. Его бабушка и дедушка, потерявшие дорогую дочь, вспоминать об этом не любили. А уж если не говорили они, то спрашивать у чужих и вовсе не приходило в голову. Степу называли сиротинушкой и жалели, но это было естественно, ведь родителей у него не было. Матвей же теперь окончательно уверился, что они все в ту эпидемию остались сиротами: матери умерли, что стало с отцами – неизвестно. И съезжаются в родовое гнездо сейчас. Знать бы еще, что за эпидемия тогда приключилась.

А еще найти бы шкатулку, ключик от которой так и висит у него на шее, давит бесполезной тяжестью, холодит кожу, постоянно напоминая о себе. Только шкатулку теперь и вовсе без шансов найти, пока он здесь. Шкатулка осталась в деревне.

На третий день Степа поехал на станцию один. Матвей накануне неудачно оступился и вывихнул лодыжку. Еще в детстве, играя с мальчишками в футбол, он упал и порвал связки и, как любой одиннадцатилетний пацан, не смог высидеть положенное время в гипсе, начал ходить раньше. Связки нормально не зажили, и с тех пор правая лодыжка была слабым местом: стоило неудачно ступить и растяжение или вывих гарантированы. Несколько дней покоя решали эту проблему, поэтому он остался дома. Как будет идти в деревню, Матвей пока не представлял.

Степа поднялся рано, едва только первые солнечные лучи несмело скользнули по давно не крашенному полу. Выпил наспех чаю, принес из машины и сделал себе в дорогу бутербродов. Наготовил еды и Матвею, чтобы тому не пришлось лишний раз вставать, а затем, наказав убрать из дома все продукты, вышел. Как только мерный стук двигателя стих, Матвей снова провалился в сон.

Проснулся через несколько часов. Желудок сводило от голода, зато нога, когда он ступил на нее, почти не болела. Матвей не то позавтракал, не то пообедал, и осторожно вышел во двор. Здесь, среди дремучего леса, жара не казалась такой одуряющей, как в деревне. Солнечные лучи путались в ветках деревьев и почти не доходили до земли, а если и доходили, то всего лишь осушали капли росы на траве, не нагревая ее сильно. Дышалось легко и свежо, и Матвей решил немного пройтись, осмотреться.

Оказалось, что дом вовсе не одинок. Чуть дальше, за высокими соснами, пряталась небольшая постройка. Крохотная баня. Рядом возвышалась поленница дров. Нашелся и старый колодец. Уже заросший, пахнущий тиной и чем-то гнилым. Очевидно, им Степа не пользовался, привозил воду с собой из деревни, а вот баня была готова к использованию. В печи даже лежали угли. Наверное, Степа топил ее, когда ждал их. Впрочем, за две недели ожидания это и не мудрено. Главное, чтобы на этот раз им не пришлось ждать так долго.

Матвей еще немного побродил по окрестностям, но больше ничего интересного не нашел. Домой возвращался, надеясь увидеть у дома Степину машину, но парковочное место пустовало. В доме Матвей разжег печь, вскипятил чайник, бросил в чашку заварку, залил кипятком. Есть не хотелось, но он достал оставшиеся бутерброды. Если их не съесть, придется выбрасывать, а выбрасывать еду он не любил.

То, что прогулка пошла во вред, Матвей понял, неловко перенеся вес на больную ногу. Лодыжку прошило острой болью, он зашипел и выронил коробку с сахаром. Та упала на пол, белоснежные кусочки разлетелись в стороны, некоторые раскололись, усыпав пол сладкими крупинками. Чертыхнувшись, Матвей еле-еле присел на корточки, собрал все кусочки обратно в коробку. Крошки тоже надо бы собрать, кто знает, считается ли это едой, нарушающей защитные печати бабы Глаши?

Матвей огляделся в поисках веника, но ни в одном углу того не было. Наверное, стоит посмотреть в сенях, но взгляд наткнулся на старую, опаленную в нескольких местах занавеску под печкой. Матвей и раньше видел ее, но не знал, что она скрывает за собой какое-то отверстие. Тогда ему это было без надобности, а сейчас подумал, что там вполне может храниться веник. Отодвинул занавеску. За ней действительно оказалась ниша. Небольшая по периметру, но очень глубокая. По крайней мере, заглянув внутрь, Матвей не увидел заднюю стенку. Очевидно, что веника там нет, но ему стало любопытно, что же хранится в таком укромном уголке. Вытащил из кармана смартфон, включил фонарик. Сеть хоть и не тянула, а заряжал его Матвей в деревне стабильно. Вот и сейчас заряда еще хватало. Посветил в нишу, и брови сами собой взлетели вверх: примерно в полуметре от него, вся в пыли и паутине, стояла небольшая шкатулка. Обычная деревянная шкатулка, но искусно расписанная: были на ней и цветы, и птицы, и просто узоры.

Подпечье – не место для подобной вещи. Если только не хочешь ее спрятать.

Матвей просунул руку и вытащил ее. Шкатулка была тяжелой, но при тряске в ней ничего не звенело. Значит, разжиться сокровищами не удастся, мысленно усмехнулся он. Если это шкатулка, которую он ищет, то драгоценностей ему бабушка не оставила. Проверить, действительно ли это та шкатулка, Матвей не успел: на улице послышался звук мотора, зашуршали по сухим листьям шины. Матвей быстро поднялся, огляделся в поисках рюкзака. Шкатулку он решил спрятать. Если вернуть обратно, кто знает, представится ли случай еще раз добраться до нее. К тому моменту, как открылась входная дверь, Матвей уже как ни в чем не бывало сидел за столом и пил чай с бутербродами.

Степа вернулся не один: с ним прибыл гость, которого они ждали. Им оказался долговязый молодой человек в очках с толстыми стеклами, взъерошенный, будто разбуженный воробей, но при этом настолько мертвенно-бледный, что было непонятно, в чем держится душа. Казалось, секунда отделяет его от того, чтобы хлопнуться в обморок. А хлопнувшись – уже никогда не подняться. Рядом с мощным, дышащим жизнью и силой Степаном, новенький смотрелся и вовсе как оживший труп.

– Приехал наконец! – объявил с порога Степа. – Знакомься, это Андрей. А это Матвей.

Матвей поднялся, протянул руку новоприбывшему. Рукопожатие у того оказалось слабое, а ладонь – влажная и холодная. Матвею подумалось, что он только недавно отошел от тяжелой болезни, потому и не приехал вместе с остальными. Или, быть может, еще не отошел до конца, уж очень мертвенный у него был вид.

Степа принес из машины продукты, быстро накрыл на стол, налил Андрею большую чашку чая, поставил перед ним домашний сыр и хлеб, а сам махнул Матвею, давая знак, что хочет поговорить на улице.

– Странный он какой-то, – признался Степа, когда Матвей следом за ним вышел на крыльцо. – Бледный, будто помрет вот-вот, и молчаливый. За всю дорогу еле-еле я из него два слова вытянул.

– Ну, то, что молчаливый, не так и странно, люди разные. А вот про болезненный вид я с тобой соглашусь, – кивнул Матвей. – Он, я так понимаю, третий жених?

– Пусть уж тогда Лике достается! – буркнул Степа, и Матвей понял, что все уколы рыжей бестии цели все-таки достигали. – А ты тут как один? Справился?

– Справился. Прогулялся немного, видел, баня у тебя тут есть. Может, его туда отправить?

Степа согласился. Немного времени у них еще было. Матвей остался бы на ночь, но Степа утверждал, что вернуться в деревню необходимо сегодня. Однако даже горячая вода и обжигающий пар не сделали Андрея здоровее, не добавили красок его синюшному лицу.

Вещей с собой у новенького практически не было, один лишь маленький рюкзак. Матвею же жгла спину шкатулка, похороненная под ворохом одежды на тот случай, если придется открывать рюкзак при посторонних. Ему не терпелось заглянуть внутрь, посмотреть, что там, почему бабушка столько лет хранила от нее ключик, да и от нее ли, но возможности так и не представилось. Поэтому он взял ее с собой, надеясь, что сможет открыть в деревне.

Дорога выдалась трудной. Андрей шел, едва переставляя ноги, путаясь в зарослях мха и мелких кустарников, несколько раз даже падал, а упав, не мог сам подняться. Степе и Матвею приходилось поднимать его, отряхивать. Был лишь один плюс: на его фоне Матвей чувствовал себя таким крепким, что даже вывихнутая лодыжка перестала болеть.

– Слушай, ты здоров вообще? – не выдержал один раз Матвей. – Выглядишь так, что краше в гроб кладут.

Андрей отрицательно качнул головой.

– Я всегда таким был, – слабо произнес он. – А последние несколько лет и вовсе сил нет ни на что. Меня братья даже работой сильно не нагружают, в огороде в основном копаюсь, и все равно по утрам не могу подняться.

– Братья? – удивленно переспросил Матвей. Ему показалось, что речь идет не о родственниках.

Андрей кивнул.

– Я при монастыре живу. С одиннадцати лет.

– Этого еще не хватало, – проворчал Степа, но продолжать мысль не стал.

Он нашел толстую, почти ровную палку, и вручил ее Андрею в качестве трости. Опираясь на нее, тот действительно пошел чуть увереннее. Не быстрее, конечно, но, по крайней мере, уже не падал.

Останавливаться поесть черники в этот раз не стали, хотя она так и манила темной синевой среди мелких листиков. Но без девчонок трем взрослым мужчинам есть чернику в лесу казалось странным, будто взрослые дядьки в кафе-мороженое заглянули. Сильно не блуждали, но и ровной дорога не казалась. Степа шел уверенно, редко останавливался и менял направление.

– Путать он меня вздумал! – бормотал он в такие моменты. – Да я тут вырос, каждое дерево знаю не хуже тебя!


Солнце поднялось высоко, жаркие лучи пробивались даже сквозь густую крону, слепили глаза и вызывали сонливость. Лечь бы сейчас на мягкий мох, вздремнуть полчаса. Вот хотя бы под тем молодым деревцем, в тени…

Матвей замер, разглядев впереди, за густыми кустами, большую фигуру. Шикнул Степану, указал кивком в нужном направлении. Тот тоже разглядел ее, придержал за рукав Андрея. Что-то большое, черное шевелилось в кустах, и никто из них не знал, что им сулит такая встреча. Неужели кто-то из мертвяков рискнул выйти днем? Или нечто, похуже нави?



Мирра

Ночью никто не спал, хоть они и понимали, что нужно набраться сил перед трудной дорогой. С вечера собрали рюкзаки, взяли лишь самое необходимое. Мирре пришлось оставить ноутбук, все равно ничего особенно важного, что она не загрузила бы в «облако», в нем не было. А писать статью про свадьбу она уже не собиралась. Лика со слезами на глазах положила на полку фотоаппарат и несколько объективов. Весили они немало, тащить с собой было накладно. По тому, как рыжая поглаживала черную тушку, Мирра поняла, что больших денег в этой глуши она не зарабатывает, и фотоаппарат дорого ей обошелся, едва ли купит такой в ближайшее время. И эта нежность, с которой Лика прощалась с фотоаппаратом, тронула Мирру, заставила по-другому посмотреть на рыжую язву. Только сейчас она подумала, что у Лики, должно быть, нелегкая жизнь, которая и научила ее щетиниться, все воспринимать в штыки, выстраивать вокруг себя защиту из язвительности и хамства. Как Мирра скрывается за физической болью, так Лика скрывается за скверным характером.

Полина тоже оставила и наряды, и микрофон. С собой взяли лишь запас провизии и теплые вещи на тот случай, если придется заночевать в лесу. Осталась последняя ночь Мертвой недели, быть может, с угощением для навий они смогут ее пережить. Старуха ведь говорила Полине, что в новолуние мертвяки ничего не видят.

Уходили рано, едва только призрачные фигуры направились в сторону кладбища, подгоняемые в спину первыми солнечными лучами. Ни в одном доме еще не горел свет, не шел из труб легкий дымок. Все спали, в том числе и баба Глаша. Никто не заметил трех беглянок.

До леса добирались чужими огородами, молясь только о том, чтобы не залаяла сонная собака. Но выходить на дорогу, идущую мимо дома старухи, не рискнули. Добрались без приключений, и только скрывшись среди высоких деревьев, немного выдохнули. Идти по незнакомому лесу было страшно, но еще страшнее казалось оставаться в деревне, когда там объявился черный человек. Мирра готова была мириться с обступающими ее со всех сторон деревьями, только бы не встретиться с ним.

Первой предсказуемо сдалась Полина. Шла-шла, остановилась внезапно, сбросила на землю рюкзак и заявила:

– Я требую привала!

Мирра, хоть и устала, на привал еще не рассчитывала. Они шли уже почти три часа, солнце давно поднялось над деревьями и пробиралось сквозь них, лес вокруг напоминал дремучую тайгу, но ей все казалось, что они еще слишком мало отошли от деревни, что баба Глаша и Черный плащ уже обнаружили пропажу и начали преследование. И старуха наверняка знает лес лучше, чем три городские девчонки. Да и что тут знать? Одна тропинка, а свернуть страшно. Вот и идут по ней как глупые котята.

– Если мы сделаем привал, то нужно сваливать с дороги, – сказала рыжая, тоже бросая рюкзак на землю.

– А может, так и правильно? – поддержала Полина. – Будем идти вперед где-нибудь рядом, не по самой тропе, зато в случае погони сможем схорониться.

– А если тропа уйдет в сторону, а мы не заметим? – засомневалась Мирра. – Ее же не видно издалека, с пяти метров уже не разглядеть. Она свернет, а мы так и пойдем дальше.

– Будем периодически проверять, на месте ли она, – неуверенно предложила Полина.

– Время потеряем.

– Лучше потерять время, чем свободу, – заключила рыжая. – Так что я певчую птичку поддерживаю. Нас двое, значит, наше мнение выиграло.

Мирра спорить не стала. Ей и самой будет спокойнее не на тропинке. Они отошли чуть дальше, спрятались за густым кустарником, расчехлили рюкзаки, вытащили приготовленную еду. Уже остывший чай и бутерброды казались такими вкусными, словно подавались во французском ресторане. Небольшой отдых благоприятно подействовал на всех, даже настроение немного поднялось. Позволив себе посидеть около пятнадцати минут, они двинулись дальше.

Больше всего удручала неизвестность. Они не знали, сколько уже прошли, сколько осталось. Мобильные телефоны не ловили сеть, навигатора не было. В прошлый раз шли за Степой, а потому дорогу не запоминали, доверяли ему. Тем более он тогда сам заблудился. Правда это или нет, теперь уже не узнать, быть может, снова специально путал. Тогда они отвлекались на чернику, уходили далеко от тропы, теряли время. А значит и по нему сейчас ориентироваться не могли.

Несколько раз Мирра чувствовала, как горлу подступает паника. Она снова была в лесу, снова не знала, как выйти. Но теперь она старше на двадцать лет, теперь не одна, только это позволяло ей держаться за реальность, не скатиться в пугающие воспоминания. Каждый раз начинали чесаться старые шрамы, тихонько нашептывая, как она может облегчить свое состояние, но она не давала волю этим желаниям. Стало бы легче, как становилось всегда, безусловно, но сейчас только усугубит ситуацию. И последняя рана-то еще не затянулась, болит, мешает идти, новая в этих антисанитарных условиях и вовсе поставит крест на ее побеге. И будет она до конца жизни куковать в деревне посреди леса в лучшем случае. Эти мысли придавали сил идти дальше и бороться с паникой общеизвестными способами.

По ее подсчетам, они прошли уже с десяток километров, но лес вокруг не изменился. Все те же высокие деревья, густой кроной образующие сверху шапку, задерживающие солнечные лучи и дающие приятную прохладу. Все тот же влажный мох под ногами, кустарники черники, усыпанные мелкими ягодами. Щебечущие птицы на ветках, шорохи, неизвестные звуки.

– Поля, иди проверь тропинку, – устало велела Лика.

Последний час они почти не разговаривали, настолько выбились из сил.

– Я в прошлый раз ходила, – возразила Полина. – Теперь твоя очередь.

– А я не пойду. Лень мне. Так что если мы ее потеряем, это будет на твой совести.

– Почему это?

– Тихо! – шикнула на них Мирра.

Впереди послышался какой-то шум, который выбивался из ставших привычными звуков, но за галдежом подруг она не могла его опознать. Когда Лика и Полина замолчали, стали ясно слышны чьи-то шаги и приглушенные голоса.

– Мамочки! – проскулила Полина, зажимая себе рот руками. – Догнали!

Мирра в этом сомневалась. Звук явно шел с той стороны, куда они направлялись. Кто-то шел им навстречу. Поняла это и Лика.

– Это не погоня, – прошептала она. – Это Матвей и Степа. Прячьтесь!

Они присели за колючие заросли малины, надеясь, что с тропинки их не видно. Путников заметили поздно, к тропинке подошли опасно близко, уйти незамеченными теперь не получится. Оставалось только ждать и надеяться, что их не обнаружат. Мирра к тому же боролась с желанием предупредить Матвея, забрать его с собой. Даже если Степа попытается остановить, их четверо, а он один. Моральная борьба ее закончилась в тот момент, когда парни вышли из-за деревьев: они были не одни. Вместе с ними, путаясь в собственных ногах, опираясь на толстую палку, брел высокий худой парнишка настолько бледного вида, что, казалось, в его жилах не было ни капли крови, и пожилой мужчина в длинном черном плаще и шляпе, скрывающей седые волосы.

Сердце гулко бухнулось о ребра и замерло. Как он там оказался? Как обошел их? Ведь Полина видела его у бабы Глаши поздно вечером. Либо он ушел в ночь, не боясь нави, либо умел перемещаться из точки А в точку Б мгновенно, других вариантов она не видела. Если бы он отправился за ними в погоню и лучше знал лес, все равно другой тропинки не было, он прошел бы мимо них, они бы заметили его.

Однако все это теперь не имело значения. Важно было то, что Матвей шел вместе с ними в деревню, ни о чем не подозревая. Лез в западню без шансов выбраться. И Мирра не могла ему этого позволить.

– Мы не можем бросить Матвея, – прошептала она, не заботясь о том, слышат ли ее девчонки. Знала, что слышат слишком уж тесно они жались друг к другу, будто и не игнорировали ее последние дни.

– И как мы его предупредим? – не поняла Лика. – Камешек в спину бросим?

– Надо выходить.

– С ума сошла? – Лика даже голос повысила, но тут же испуганно сжала губы. – Мы не для того полдня тащимся по этому лесу, чтобы сейчас спалиться. Свадьба гребанная уже вечером, второго шанса сбежать не будет!