Мертвая голова

– А почему только два? – спросил Тайло. – Монашки увидели внутри тебя демонов, решили, что ты одержимый, и выгнали?

– Ха-ха, очень смешно, – пробурчал Флинн.

– А ваш друг забавный, – улыбнулся юноша. – Кстати, меня зовут Алистер, приятно познакомиться.

– Я Тайло, а этого, с кучей демонов за пазухой, зовут Флинном.

– Хватит говорить о демонах, – сказал Флинн. – Нас сейчас либо выгонят, либо позовут экзорцистов.

Алистер тихо засмеялся, прислонив ко рту сжатую в кулак руку. Флинн только сейчас заметил, насколько красивым был этот парень: золотистые длинные волосы, безупречное лицо с тонким носом, светло-зеленые глаза с опущенными вниз уголками, отчего взгляд казался грустным даже тогда, когда на губах сверкала улыбка. Девчонки к нему, наверное, так и липнут.

Флинн мотнул головой, и его внимание снова переключилось на проповедь отца Юстаса.

– И увидел Ипокриан, что за его спиной стоит темнокрылый ангел с черной повязкой на глазах. «Кто ты? И почему идешь за мной по пятам?» – спросил Ипокриан. «Я всегда шел за тобой, с самого твоего рождения, – ответил ангел. – Меня послал Творец, чтобы я записывал все твои деяния, все твои слова и мысли, чтобы в Последний День он смог увидеть их. И тогда Творец решит, достойна ли твоя душа Нового Мира». И когда Ипокриан вернулся в свою деревню, он увидел, что за спиной каждого человека стоит ангел с длинным свитком в руках. Он стал говорить людям, чтобы те не делали ничего дурного, не говорили ничего плохого, потому что все это увидит Творец, ничего не скроется от его всевидящего ока. Но люди не поверили Ипокриану, они начали злиться и, посадив его в глубокую яму, стали кидать в него камни. И гнев Творца обрушился на все человечество. Он сказал, что больше ни одна душа после смерти не попадет в Заветный Сад. Все они отныне будут стоять в глубокой темной яме, и с неба на них будут падать камни. И только в Последний День Творец пощадит праведные души и заберет их в Новый Мир, а грешники же сгорят за мгновение, но это мгновение им покажется вечностью.

– Ну и страсти. – Тайло аж передернуло.

– Да, – сказал Алистер. – Но не стоит воспринимать все эти слова всерьез.

– То есть ты во все это не веришь? Тогда почему ты здесь? – Флинн вопросительно посмотрел на юношу.

– Моя тетушка очень религиозна. Каждое воскресенье она посещает храм, но сегодня ей нездоровится, поэтому она попросила меня сходить и послушать проповедь отца Юстаса вместо нее, а потом слово в слово пересказать ей. Она искренне верит, что это поможет ей поскорее встать на ноги. Ну как я мог отказать любимой тетушке? – без тени иронии произнес Алистер.

Проповедь отца Юстаса вновь завладела вниманием Флинна.

– И с тех пор мы отмечаем два праздника: День Великого Прозрения, когда святому Ипокриану явилась Истина, и День Большой Скорби, когда один-единственный раз в году Творец закрывает свое всевидящее око. Тогда души умерших, томящиеся на дне ямы, убегают в мир живых – в наш мир – и бродят по нему, пытаясь найти покой. Именно поэтому на каждом храме изображено всевидящее око – оно охраняет нас от зла, когда Творец не смотрит на нас. – Выразительный взгляд отца Юстаса скользнул по всем присутствующим. – Но даже в День Большой Скорби мы не должны забывать, что ангелы-надзиратели все еще стоят за нашими спинами и записывают все наши поступки, все наши мысли и слова. И однажды мы ответим за них. – Он молитвенно сложил руки. – Дети мои, давайте же мысленно все вместе обратимся к Творцу и попросим у него сил, чтобы бороться со злом, которое живет в наших сердцах. Ведь нет на земле человека с абсолютно чистой, незапятнанной душой. Во всех нас иногда просыпаются демоны, но если мы не одержим верх в священной битве с ними, то весь мир погрузится во тьму. И тогда осветить его сможет только огонь наших пылающих душ, сожженных Творцом в Последний День за наши прегрешения.

– Как-то все слишком мрачно, – прошептал Тайло и скрестил на груди руки, будто неосознанно хотел от чего-то защититься.

– Да, ипокрианство – не самая жизнерадостная религия, – сказал Флинн. – Это еще ничего, вот в ипокраинской школе монашки постоянно нас пугали. Говорили, что если мы не доедим кашу, то наши ангелы-надзиратели обязательно запишут это в свои свитки. И когда-нибудь мы перед самим Творцом ответим за непослушание. Один мальчик так испугался, что съел двойную порцию каши, а потом его стошнило.

– Нет, ну это чистой воды манипуляция! – В глазах Тайло сверкнули искры негодования. – Они забили не только животы тех несчастных детей кашей, но и их головы откровенным враньем.

– Ну они-то думали, что говорят правду, – ответил Флинн. – Не монашки ведь основали ипокрианство. Они просто запихивали нам в головы то, что однажды запихнули в их головы.

– Какая-то тысячелетняя череда лжи, которая тянется от этого Ипокриана. – Тайло нагнулся к Флинну и прошептал: – Хотелось бы мне посмотреть ему в глаза. И я уверен, что Ипокриан – это не его настоящее имя, а может, и человека такого никогда не было, потому что я не припоминаю, чтобы нам в школе психофоров о нем рассказывали, а мы на уроках истории Чистилища часто обсуждали великих мертвецов.

– Школа психофоров? Неужели такая действительно есть? – изумился Флинн.

– Есть, конечно. Зачем мне врать? Или ты думал, что психофорами становятся на раз-два? Щелкнул пальцами – и все умеешь? Нет уж! Всему надо учиться.

– Извините, что опять вмешиваюсь в вашу увлекательную беседу, – произнес Алистер, закинув ногу на ногу, – но мне бы хотелось поделиться своими мыслями насчет «череды лжи», которая якобы тянется от самого Ипокриана.

– Интересно будет услышать, – сказал Флинн, повернувшись к юноше.

– Мне кажется, что Ипокриан не задумывал эту религию такой, какой мы видим ее сегодня. – В нежном голосе Алистера послышалась грусть. – Скорее всего, за тысячу лет люди сильно исказили тот смысл, который он вложил в нее. Это что-то вроде игры в испорченный телефон, когда каждый передает по цепи то, что услышал от другого, – и поэтому довольно часто изначальная фраза меняется до неузнаваемости. – Алистер тихо вздохнул и опустил светлые ресницы. – Думаю, Ипокриан очень бы расстроился, увидев, во что превратили его детище.

Все вдруг встали, а Флинн, будто прибитый, остался сидеть. Он, приподняв голову, пристально изучал Алистера, который так был похож на одного из ангелов, нарисованных на потолке храма, что Флинн невольно посмотрел наверх, чтобы проверить, все ли они на месте или одного не хватает. От этого парня веяло чем-то божественным, как будто он действительно спустился с небес, спрятав нимб где-то за пазухой.

– Флинн, с тобой все в порядке? – спросил обеспокоенный Тайло.

– А? – Флинн отвлекся от Алистера и растерянно глянул на Тайло. – Да, все хорошо, – окончательно придя в себя, добавил он и поднялся на ноги.

Теперь у алтаря со свечами стоял не только отец Юстас, но и хор юношей, облаченных в белые рясы с красно-золотой окантовкой. Их лица было сложно рассмотреть из-за глубоких капюшонов. Свет на помпезной люстре стал приглушенным, и невесомая вуаль полумрака окутала храм. Отец Юстас повернулся к хору, возвел руки к потолку и торжественно произнес:

– Творец наш, сегодня вечером мы восхваляем тебя. Услышь же нас и одари благодатью своей!

Руки отца Юстаса плавно опустились вниз, и десятки юных голосов потекли чистой рекой. Она разделилась на сотни маленьких потоков, которые проникли в сердце каждого, кто сейчас был в храме. Люди, прикрыв веки, молча стояли, и их спокойные лица сияли умиротворением.

Флинн с интересом наблюдал за ними, гадая, о чем же они думают. Кто-то, наверное, вспоминает о чем-то хорошем, а кто-то, быть может, пытается очистить свою голову от скверных мыслей. Хм, любопытно, о чем сейчас думает вон та женщина в темно-синем платье с белыми лилиями в руках? Ее длинные светлые волосы скрывали опущенное вниз лицо, а тонкие пальцы поглаживали округлившийся живот. Наверное, все ее мысли заняты будущим ребенком. Возможно, она представляет, как возьмет его на руки, как будет любить, оберегать, или боится, что однажды с ним случится что-то плохое.

И тут, будто почувствовав на себе взгляд Флинна, женщина повернулась в его сторону и посмотрела на него. Их глаза встретились – всего на мгновение, – и он вмиг оглох и ослеп. Божественная песня больше не доносилась до его ушей, а перед глазами стояла непроглядная тьма. Когда потрясение схлынуло, Флинн приоткрыл рот и слабым голосом произнес:

– Тайло, Тайло, там стоит моя мать.

– Где?

– Там, по правую сторону от прохода. Видишь женщину с белыми лилиями в руках?

– Угу, вижу, – сказал Тайло. – Ой, слушай, а у тебя, кажется, совсем скоро будет брат или сестра.

– Я даже не знал, что она с кем-то встречается, – прошептал Флинн. – После смерти отца я никогда не видел рядом с ней мужчину. Она хоть замужем?


– Судя по кольцу на безымянном пальце – да, – сощурившись, ответил Тайло. – Теперь у тебя есть отчим. И я уверен, что это тот мужчина справа от твоей мамы. Смотри, с какой нежностью и заботой он гладит ее по спине.

– Отчим? – повторил Флинн и вытянул шею, чтобы получше рассмотреть того, кто стоял рядом с его мамой: высокий, со впалыми щеками и седеющими волосами, гладко выбритый, в черном строгом костюме.

– Флинн, я понимаю, что для тебя это удар, но ты ведь рад за свою маму, правда? – с надеждой спросил Тайло.

– Конечно, рад, – стараясь скрыть дрожь в голосе, сказал Флинн. – Теперь у нее будет новый ребенок. Прежний ведь умер, хоть она и не знает об этом…

Ему казалось, что вместо сердца в его груди стучал камень, который дробил кости, и острые обломки ранили изнутри. Флинн еле сдерживался, чтобы не согнуться пополам и не завыть. Он поднял глаза к потолку, заволоченному сладким дымом мирры, и взглянул на ангелов. Те улыбались ему и словно жалели.

Теперь у его матери новая жизнь, в которой ему нет места. Да и на что он вообще надеялся? Даже если бы он написал ей письмо, это бы ничего не исправило. Пара строчек никогда не вернет ей годы, которые она провела, веря, что собственный сын люто ненавидит ее. Ни одни слова на свете не сотрут с ее лица морщины, высеченные горькими слезами. Возможно, новый ребенок сделает то, что Флинн сделать не смог: подарит его матери счастье.

Он зажмурился, выпустил весь воздух из легких и опять открыл глаза. Ангелы на потолке все так же смотрели на него, но теперь Флинн уловил в их взглядах страх. Алый дым поднялся вверх и скрыл за собой нарисованные небеса. Казалось, что от душераздирающего крика, раздавшегося возле алтаря, сейчас обрушатся стены храма.





20

Бедный Юстас




– О Творец Всемогущий! Отец Юстас горит! Горит!!! – раздался чей-то возглас.

Один из прихожан подскочил к алтарю, снял пиджак и постарался сбить пламя с отца Юстаса, который неподвижно стоял, раскинув руки в стороны и задрав голову. Из его широко раскрытого рта вверх поднимался красный дым. Отец Юстас не шевелился и даже не моргал, будто ужас сковал его тело, превратив в живую статую. Алое пламя шипело на его вытянутых руках, упрямо подбираясь к лицу.

В храме началась паника. Юноши из хора, прижимаясь к стене, быстро направились к двери слева от алтаря, откуда они и вышли. Прихожане с испуганными лицами ринулись к выходу, и в узком проходе между рядами скамеек образовалась давка.

– Черт! Дело дрянь! – выругался Флинн. – Тай, быстро уходи отсюда!

– Что происходит? – спросил Тайло дрогнувшим от испуга голосом.

– Это не простой огонь, это суллема Безумного, я уверен в этом, – напряженно ответил Флинн. – Отца Юстаса срочно нужно напоить «Слезами единорога», иначе он умрет.

Он, бесцеремонно растолкав людей, бросился к проходу, но так и не смог приблизиться к алтарю: истеричный поток людей потянул его к выходу из храма.

– Не получается! Не получается потушить! – воскликнул мужчина, пытавшийся помочь отцу Юстасу.

Огонь перекинулся на его пиджак и лизнул руки. И второй душераздирающий крик, очень похожий на первый, заставил дрожать стены храма. Мужчина упал на колени и оцепенел. Он, вытаращив глаза, наблюдал, как кисти его рук превращаются в факелы, охваченные неистовым огнем.

Стоявшая неподалеку седовласая женщина не растерялась и, подбежав к чаше со святой водой справа от алтаря, сдернула свою шаль, намочила ее и набросила на руки мужчины. Не подействовало: шаль вспыхнула и разлетелась на тлеющие куски, которые, подхваченные горячим потоком воздуха, взмыли к потолку. Изо рта мужчины тоже повалил алый дым, и пламя покинуло его кисти, оставив на коже пузырящиеся ожоги, и поднялось выше – к локтям. Суллема Безумного пожирала его тело, как обычный огонь пожирает спичку, оставляя после себя лишь смерть.

Флинн умолял, чтобы его пропустили вперед, кричал, что может помочь этим двум несчастным, но обезумевшие от страха люди ничего не слышали. Сейчас им были важны только их собственные жизни. И тогда Флинн почувствовал себя настолько обессиленным, будто из него выдернули все кости. Он представил себя осенним листом, упавшим в горную реку. Бешеный поток нес его все дальше и дальше от цели, и Флинн ничего не мог сделать.

«Что-то рано ты сдалс-с‐ся», – прошипел голос в его голове.

«Шешан, это ты?» – мысленно спросил Флинн.

«Это либо я, либо твоя совесть, – ответил все тот же голос. – Неужели ты бросишь этих бедолаг, зная, что только ты можешь их спас-с‐сти?»

«Но как у меня получится спасти кого-то, если я даже себе помочь не могу?»

«Пока ты дышишь – все возможно…»

Мысли Флинна разбегались, будто переняли панику, царившую сейчас в храме. Что же ему делать? Как выбраться? Его бросало то в жар, то в холод, сердце точно разбухло и больше не помещалось в груди.

«Успокойся, немедленно успокойся! – сам себе приказал он. – Остуди голову и пораскинь мозгами!»

Флинн оглянулся и понял, что толпа подтолкнула его почти к самому выходу. Если он сейчас же не выберется из этой давки, то окажется на улице. И тут его взгляд привлекла тонкая деревянная колонна – она была совсем рядом. Флинн, недолго думая, вытянул правую руку и ухватился за нее. Толпа с криками протискивалась дальше, продолжая тянуть его за собой, и он боялся, что его пальцы вот-вот соскользнут.

«Нет, я не сдамся!» – упрямо повторял он в своей голове.

«Возьми немного моих с‐с‐сил», – прошелестел голос Шешана.

И тогда Флинн увидел золотое свечение, которое вырывалось из правого рукава куртки. Оно подползло к его пальцам, и те сжали колонну так сильно, что оставили вмятины на древесине. Флинн сделал рывок и с легкостью выбрался из потока обезумевших от страха людей.

«Спасибо, Шешан», – быстро поблагодарил он.

Проход между стеной и скамейками был таким узким, что Флинн по нему даже боком не пролез бы, поэтому он взобрался на спинку ближайшей скамейки и, умело балансируя (без помощи Шешана тут явно не обошлось), переступил на спинку следующей. Набравшись решимости, он начал свой путь, попутно пытаясь рассмотреть, что же творится у алтаря.

Языки пламени плотно обступили шею отца Юстаса, превратившись в ужасающий воротник. Мужчина с руками-факелами стоял на коленях и беспомощно смотрел, как его ладони рассыпаются в прах. Пытавшаяся помочь ему женщина никуда не ушла, она, забившись в угол справа от алтаря, сидела на полу, била себя кулаками по голове и протяжно выла, как раненое животное.