Мертвая голова

– А твоя девчонка смышле-е‐еная, – протянула Глэдис и ткнула Флинна кулаком в ребра.

– Я не его девчонка, – грозно ответила Хольда, но Глэдис, кажется, ее не услышала.

– Почему раньше не сказала, что ты духовидец? – почти обиделся Флинн, схватившись за ребра.

– Потому что в женщине всегда должна оставаться загадка, – произнесла Глэдис с напускной манерностью, а потом залилась громким смехом. – Да и что бы я сказала? Флинни, знаешь, я тут мертвяков вижу и с живыми рисунками болтаю время от времени? И ты бы мне поверил? Ха! Покрутил бы пальцем у виска – и в психушку позвонил бы. – Она махнула рукой. – Я тут встретила Слепого Идди, и он рассказал мне, в какую задницу ты попал со своей девчонкой.

– Я не его девчонка, – повторила Хольда, и опять Глэдис пропустила ее слова мимо ушей.

– Так, не фиг ждать Графа Л на улице, тут так холодно, что у вас вмиг задницы замерзнут. Да и скоро дождь начнется, если верить прогнозу погоды, так что лучше потрещим у меня на кухне. Там тепло, и я вчера такой потрясающий пирог состряпала – пальчики оближешь! Выпьем что-нибудь забористое, отметим тот факт, что я постарела еще на один год, но при этом осталась чертовски привлекательной. Как вам такое предложение?

– Спасибо, но мы не можем, – отказалась Хольда. – Нам нельзя далеко уходить от центра купола.

– Так моя квартира находится прямо под ним! Вон, на втором этаже мои окна.

Глэдис указала на старое здание на другой стороне улицы. Выглядело оно неважно, как и многие дома в отдаленных районах Инферсити: выгоревшие на солнце фиолетовые стены, изборожденные глубокими трещинами, похожими на каньоны, трухлявая деревянная основа, проглядывавшая в тех местах, где отвалилась штукатурка, рассохшиеся рамы со вздувшейся краской.

– Ну, что скажешь? – Флинн повернулся к Хольде и с надеждой посмотрел на нее.

Ему так не хотелось стоять на холодной улице, тем более под дождем. Он помнил, как уютно и тепло было на кухне Глэдис. Хольда скрестила руки на груди и, поджав тонкие губы, долго молчала.

– Ладно, – наконец-то сдалась она. – От пирога я бы сейчас не отказалась.

– У‐у‐у! Твоя девчонка сладенькое любит. Тогда мы с ней точно поладим, – задорно подмигнула Глэдис.

– Я. Не. Его. Девчонка, – раздув ноздри, процедила Хольда, и опять Глэдис притворилась глухой. – У меня вообще-то имя есть. Я – Хольда.

– Тогда буду звать тебя Холли! Ты же не против?

– Против!

– Вот и договорились! – засмеялась Глэдис и зацокала каблуками по асфальту, направляясь к своему дому.

– Она глухая, что ли? – вполголоса спросила Хольда у Флинна.

– Нет, Глэдис просто предпочитает слышать только то, что ей хочется, – с улыбкой ответил он.

Страшный скрежет пронзил ночь и врезался в уши, выбив из головы все мысли.

– Что это? – Флинн инстинктивно пригнулся.

– Купол начал сжиматься, – прошептала Хольда и напряженно посмотрела вдаль.

– Сколько времени у нас осталось?

– Не знаю…





12

Жрица и карты




Когда они вошли в квартиру Глэдис, их окутал теплый аромат домашней выпечки и тягучий запах благовоний. В прихожей выстроились ряды туфель – любых моделей и расцветок, но все без исключения на высоком каблуке. Глэдис просто обожала их, свято веря в то, что высокие каблуки приближают ее к небесам и в то же время отдаляют от людей.

Напротив входа висело потускневшее от времени овальное зеркало. Флинна точно прибили к полу. В «Кролике» была целая зеркальная стена, но он намеренно избегал встречи с собственным отражением, а тут оно предстало перед ним в полный рост. Его новое тело ничуть не отличалось от предыдущего, в этом он не сомневался: память бережно хранила каждую деталь. Все было прежним: и светлые непослушные волосы, и бледная кожа (сколько бы Флинн ни бывал на солнце, он все равно походил на привидение), и слегка вытянутое лицо, потерявшее детские черты, но еще не огрубевшее, и ярко-синие глаза – такие же, как у матери. Даже родинка на левой мочке уха – и та была на месте.

– Эй, Флинни, ты почему застыл? Никак не можешь налюбоваться собой, да, красавчик? – поддела его Глэдис, тихо посмеиваясь.

– Нет, – смутился Флинн и отвел взгляд от зеркала. – Я просто впервые вижу себя после того, как получил новое тело.

– Ну ты даешь! – загоготала Глэдис. – Ладно, идите с Холли на кухню, а я пока что смою с себя грязь Инферсити – ха-ха, только бы мыла хватило! – и переоденусь в домашнее.

Она отправилась в ванную, весело напевая знакомую мелодию, но Флинн так и не смог вспомнить название песни. Он свернул в другую сторону и, пройдя несколько шагов, оказался на кухне.

– Уютно, – сказала Хольда, стоявшая позади него. И она была полностью права.

Глэдис любила полумрак, поэтому на стенах висели гирлянды, заливавшие маленькую кухоньку желтым светом. Справа от входа располагался угловой диван, перед которым стоял деревянный стол, сохранивший едва уловимый запах лака, слева тянулся ряд стареньких, но все еще приличного вида шкафчиков. Плита, пережившая не один мини-пожар, притаилась в дальнем углу, рядом находилась мойка с подтекающим краном (звук падающих капель совсем не действовал на нервы, а, наоборот, успокаивал), следом, грозно тарахтя и щелкая, возвышался белый холодильник, сплошь облепленный магнитами.


Стены, обклеенные обоями с мелкими розочками, были увешаны всякими безделушками (Глэдис страсть как любила барахолки, считая, что только старые вещи могут создать настоящий уют, ведь у них уже есть «опыт»). Часы с кукушкой, расписные ложки, прихватки, картины с фруктовыми вазами, глиняные фигурки животных – все это стоило сущие копейки, но Глэдис дорожила этими вещами так, будто отдала за них целое состояние.

Ноги больше не держали Флинна, поэтому он сел на мягкий диван и положил голову на стол, почувствовав, как щеку приятно холодит гладкая лакированная поверхность.

– Не думал, что мой первый день в мире живых будет настолько изнуряющим, – тяжело вздохнул он.

– Поверь мне, будут дни и похуже этого, – грустно улыбнувшись, сказала Хольда и присела рядом. – А ты давно знаком с Глэдис?

– Ну, несколько лет… Она мне помогла в трудное время, – ответил Флинн, и настроение у него резко ухудшилось: не самые приятные воспоминания прокрались в его голову.

– Можешь не рассказывать, если не хочешь.

– Нет, все нормально. – Флинн поднял голову, и к щеке тут же прилила кровь: по ней точно пробежал электрический разряд. – Когда мне исполнилось одиннадцать, погиб мой отец. Отношения с матерью с тех пор испортились: я винил ее в том, что случилось. Перед его гибелью они поссорились, и мать пожелала ему провалиться. Отец был строителем и на следующий день упал с огромной высоты и разбился насмерть. Тогда я подумал, что Смерть услышала ее слова и забрала папу. Глупо, да? – хмыкнул он. – Но тогда я этого не осознавал. Понял это лишь после того, как попал в мир мертвых.

Флинн ненадолго умолк: он внезапно ощутил невидимые руки на своем горле, которые начали душить его. Тряхнув головой, он скинул с себя наваждение и продолжил:

– После его смерти мать начала уходить в запои, я долго терпел это, но однажды не выдержал и сбежал из дома. Некоторое время я жил среди бродяг, но там был настоящий ад на земле. – Он закрыл глаза и отчетливо ощутил смрад немытых тел и заживо гниющей плоти. Хоть и прошло столько лет, но он не забыл эту вонь. Вонь нищеты и безысходности. – Но вскоре я сбежал и оттуда. Возвращаться домой я не хотел, скитался по подворотням, питался тем, что находил в мусорных баках возле ресторанов. Но, ты знаешь, конкуренция там огромнейшая. Как-то раз одна чокнутая бездомная старуха огрела меня клюкой по голове и отняла найденный пончик. Шишка на затылке до сих пор не прошла. – Он притронулся к своей голове – да, шишка была на месте. Властелин Смерти и эту деталь не упустил.

– Боевая травма, – с серьезным видом кивнула Хольда.

– Да, что-то вроде того, – засмеялся Флинн. – И тогда Глэдис нашла меня – голодного, замерзшего и очень несчастного мальчишку. Она без лишних вопросов пригласила меня к себе. Накормила, напоила, разрешила принять душ, выдала чистую – хоть и на несколько размеров больше – одежду и уложила спать в теплую постель. Только на третий день, когда я наконец-то пришел в себя после жизни на улице, она спросила, почему я сбежал из дома. Сначала я упрямо молчал, потом пытался соврать, что меня выгнали, но она быстро раскусила мою ложь. Глэдис очень проницательная, хоть по ней и не скажешь. – Он замолчал и улыбнулся светлым воспоминаниям.

– Видимо, она действительно хорошая женщина. А что было дальше?

– Дальше она по ниточке вытянула из меня правду, а потом сказала, что мне пора повзрослеть и перестать страдать фигней. Короче, заставила вернуться домой.

– Глэдис, судя по всему, не только хорошая, но и умная. – Едва заметная улыбка коснулась губ Хольды. – Хотя и беспечная. Не стоит ей так поздно бродить по улицам Инферсити, когда столько одержимых на свободе.

– Ну… – замялся Флинн, – у нее нет выбора.

– Почему? – Хольда с непониманием посмотрела на него.

– Она… работает по ночам.

– Кем?

– Проституткой, – ответила Глэдис вместо Флинна.

Она стояла в проеме, опершись о дверной косяк. Яркий макияж исчез с ее лица, а вместо розового парика на ее голове теперь был черный (с мелкими кудряшками). Полноватую фигуру Глэдис скрывал атласный халат с бледно-лиловыми журавлями.

– Ночной бабочкой, уличной девкой, жрицей любви – у моей профессии миллион названий, но суть одна. Хотя почему некоторые называют нас жрицами любви – хрен их знает! – хохотнула она. – Где они любовь увидели в том, чем я занимаюсь? Романтики недоделанные.

– Извините, я не хотела вас смущать, – сказала Хольда и потупила взгляд.

– Творец с тобой, Холли! – беззаботно воскликнула Глэдис. – Мне нечего стыдиться: зла я никому не делаю.

– А вы не думали сменить профессию?

– Зачем? Чтобы люди перестали осуждать меня? Так они все равно найдут повод! Не этот, так другой. Я не собираюсь плясать под чужую дудку, у меня своя голова на плечах есть – еще не потеряла ее.

– А как же твоя дочка, Глэдис? Она вроде как тоже не в восторге от того, чем ты занимаешься, – напомнил Флинн.

– Да, совсем не в восторге! Но дочка – это другое дело. Пусть она со мной и не разговаривает, но я все равно ее очень люблю. Дети не всегда понимают, на какие жертвы мы, родители, идем ради них. Да, Флинни? – Глэдис пристально посмотрела на него, и ему стало неловко. – Но мы часто прощаем их, а вот они нас, увы, редко. Так, все, хватит о грустном, давайте о веселом! У меня все же день рождения!

– И сколько тебе исполнилось? – спросил Флинн.

– Тридцать девять, – беззаботно ответила Глэдис.

– Но, когда мы только познакомились, тебе было столько же.

– Флинни, ну что я могу поделать? Я застряла в этом прекрасном возрасте!

Глэдис, покачивая бедрами, подошла к холодильнику, издающему предсмертные хрипы, и достала из него вишневый пирог, покрытый белоснежной шапочкой взбитых сливок. По пути она распахнула один из шкафчиков и свободной рукой ловко выудила из него три тарелки, три вилки и нож.

– Так, кто что пить будет? – положив всю добычу на стол, спросила Глэдис. – Есть виски, вермут, джин.

– Нет, спасибо, нам ничего не надо, – вежливо отказалась Хольда. – Мы с Флинном будем пить свое.

– А, ну да, ну да, – понимающе закивала Глэдис. – Я и забыла, что без вашего волшебного пойла вы развалитесь на части. Моя кухня много чего повидала, не буду скрывать, но такого кошмара точно не выдержит – стены рухнут, – сказала она, и ее грудь задрожала от смеха.

Глэдис снова вернулась к шкафчикам и, нагнувшись, взяла с нижней полки бутылку виски не самого лучшего качества. Раньше мать Флинна тоже пила такой: дешевый, отвратный на вкус, но достаточно крепкий, чтобы утопить в нем свое горе.

– О‐о‐ох, – устало протянула Глэдис, сев на стул напротив Флинна и Хольды. – Я целый день ждала этого момента! – Она откупорила бутылку, сделала хороший глоток виски и зажмурилась. – Дрянь, конечно, но настроение поднимает!