Мелодия для саксофона
Часть 16 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Вернувшись в свой кабинет после небольшой отлучки, тот с изумлением увидел картину.
– Что это? – спросил он всё ту же Эллу.
– Подарок от неизвестного, – ответила она устало.
– Ты что-то плохо выглядишь, – забеспокоился он.
«Будешь тут с вами плохо выглядеть», – подумала про себя девушка, а вслух сказала:
– Голова немного побаливает.
– Ты не спросила, как зовут этого дарителя? – спросил начальник и почему-то хитро подмигнул Элле.
– Нет… – ответила она растерянно.
– Ну, это ты зря, – укорил он, – в следующий раз обязательно спрашивай.
«Чёрта с два я что-нибудь возьму хоть у кого в следующий раз», – подумала Элла, а вслух сказала:
– Обязательно, Фёдор Поликарпыч.
– Вот и молодец, – похвалил начальник, – а сегодня иди домой.
– Так ещё рабочий день, – заикнулась она.
– Ничего, ничего, – ответил он, – я тебя отпускаю.
Элла подхватила букет, подаренный Славиным, свою сумочку, заглянула к Наполеонову и сказала:
– Я домой ухожу, Александр Романович.
– Как, то есть, домой? – удивился он.
– А так! – Элла показала следователю язык и закрыла дверь.
– Не иначе, Фёдору Поликарповичу презент пришёлся по душе, – хмыкнул он.
Много позднее все узнали, что начальник отвёз злосчастный натюрморт к себе на дачу и хвастал знакомым, что подчинённые настолько сильно любят его, что скинулись на букет сирени, чтобы у него в доме и на душе всегда была весна и пахло сиренью.
В общем, Фёдор Поликарпович тоже оказался не обделён юмором и разгадал козни своих подчинённых.
* * *
– Расскажи мне что-нибудь о Гегеле, – попросил Ринат, укладываясь в постель рядом с женой.
– С каких это пор тебя стали интересовать немецкие философы? – тихо рассмеялась Гузель.
– Меня интересуешь ты и Гулька, – серьёзно ответил он жене.
– Ну, ладно, тогда слушай.
Ринат старался не упустить нить рассказа жены, но запомнил только, что родился Гегель в августе 1770 года в Штутгарте.
Отец его служил секретарём казначейства при дворе герцога какого-то. Гегель так хорошо учился, что в двадцать лет стал магистром философии, но ни за что на свете не хотел становиться священником, зато стал воспитателем троих детей некого патриция и занимался творчеством. Потом вернулся на родину и после смерти отца получил небольшое наследство. Читал лекции, не очень контачил со студентами, женился и философствовал, философствовал, философствовал.
– Нет, ну его! У меня голова не казённая, – решил Ринат.
– А представляешь, – неожиданно сказала Гузель, – мы с тобой, взявшись за руки, бродим по ночным узким улочкам Веймара. Гулко разносится эхо наших шагов. И вдруг мы переносимся в Йену, в прошлое, и попадаем в Йенский университет и вместе со студентами слушаем лекции Гегеля.
– Звучит заманчиво, – улыбнулся Ринат, – но я предпочёл бы остаться в настоящем.
– И тебе не хочется побывать там, где Гегель закончил свою «Феноменологию духа»?
– Я думаю, – проговорил Ринат осторожно, – что смогу это пережить.
Гузель снова тихонько засмеялась, а потом сказала:
– Я думала, что Гегель близок тебе по духу.
– С чего это? – насторожился Ринат.
– Но как же?! Ты всегда призываешь поступать разумно!
– И что с того? – спросил он осторожно.
– Как что?! – брови Гузель превратились в луки, собирающиеся выпустить стрелы.
– По-моему, ты хочешь сбить меня с толку, – проговорил муж.
– Нисколечко. Просто именно Гегель ставил разум в центр всего, он так и писал, что разум «на всех высотах и во всех глубинах водружает знак своего суверенитета».
– Не очень-то понятно, что он этим хотел сказать.
– Только то, что разум вездесущ и всевластен. Он даже о боге писал: «Бог есть в существе своём мысль, само мышление».
– Извини, но мне ближе то, что бог есть любовь.
– Гегель считал, что и любовь, и семейная жизнь, и все другие чувства являются формами умозаключений.
– Мне, право, странно слышать такие слова от женщины, – нахмурил лоб Ринат.
– Так Гегель же не был женщиной, – рассмеялась Гузель и тотчас прикрыла рот ладошкой, опасаясь разбудить дочку.
– Не бойся, – сказал муж, – если даже пушки будут палить у нас под окном во славу твоего Гегеля, Гулька не проснётся.
– Он не мой! А кстати, ты знаешь, что выражение «встать на голову» принадлежит Гегелю?
Ринат покачал головой:
– А он что любил стоять на голове?
– В переносном смысле! – фыркнула Гузель. – Он писал: «С тех пор, как Солнце находится на небе и планеты обращаются вокруг него, не было видано, чтобы человек встал на голову. То есть опирался на свои мысли и строил действительность соответственно им. Анаксагор впервые сказал, что Нус (ум) управляет миром, но лишь человек теперь признал, что мысль должна управлять духовной деятельностью».
– Извини, дорогая, но я что-то запамятовал, – Ринат выразительно постучал себе по лбу, – кто у нас Анаксагор?
– А, один древнегреческий философ середины пятого века до нашей эры. Он был выходцем с Востока, но большую часть своей жизни прожил в Афинах. Его, кстати, принято считать первым профессиональным учёным.
Рината умиляло, что жена рассказывала о неведомом ему Анаксагоре таким тоном, словно он был их соседом по лестничной площадке.
– А кстати, – сказала Гузель, – Анаксагор считал, что мир вечен, «он не сотворим и не уничтожим».
– Мне нравится эта его мысль, – сказал Ринат, теребя шелковистую прядку чёрных ароматных волос жены. И добавил: – А твой Гегель, извини, конечно, на мой взгляд, сухарь.
– Да ладно тебе, – Гузель тихонько стукнула мужа ладошкой по руке, теребящей её волосы, – вот, например, Герцен считал, что «все произведения Гегеля пронизаны поэзией».
– Это он загнул, – сказал Ринат и сладко зевнул.
– Ничего подобного, ведь и сам Гегель говорил, что «Философия душа всех наук», а поэзия одна из форм познания действительности, и поэты были исторически первыми исследователями мира.
– Да? Как интересно, – пробормотал Ринат, и через мгновение Гузель поняла, что муж спит.
Она улыбнулась и, устроив поудобнее голову у него на груди, закрыла глаза.
Глава 7
Как ни мечтал ещё совсем недавно Наполеонов о своей постели и материнской ласке, вечером он всё же позвонил в детективное агентство своей подруги детства.
Трубку, как всегда, снял её помощник Морис Миндаугас и произнес:
– Детективное агентство «Мирослава» слушает.
– И когда вы только определитель номера на стационарный телефон поставите? – с притворным негодованием проговорил Наполеонов.
– А зачем? – улыбнулся Морис, узнав голос друга.
– Как зачем?! – продолжал негодовать следователь, – а если вам, например, позвонит конь в пальто?!
– Что это? – спросил он всё ту же Эллу.
– Подарок от неизвестного, – ответила она устало.
– Ты что-то плохо выглядишь, – забеспокоился он.
«Будешь тут с вами плохо выглядеть», – подумала про себя девушка, а вслух сказала:
– Голова немного побаливает.
– Ты не спросила, как зовут этого дарителя? – спросил начальник и почему-то хитро подмигнул Элле.
– Нет… – ответила она растерянно.
– Ну, это ты зря, – укорил он, – в следующий раз обязательно спрашивай.
«Чёрта с два я что-нибудь возьму хоть у кого в следующий раз», – подумала Элла, а вслух сказала:
– Обязательно, Фёдор Поликарпыч.
– Вот и молодец, – похвалил начальник, – а сегодня иди домой.
– Так ещё рабочий день, – заикнулась она.
– Ничего, ничего, – ответил он, – я тебя отпускаю.
Элла подхватила букет, подаренный Славиным, свою сумочку, заглянула к Наполеонову и сказала:
– Я домой ухожу, Александр Романович.
– Как, то есть, домой? – удивился он.
– А так! – Элла показала следователю язык и закрыла дверь.
– Не иначе, Фёдору Поликарповичу презент пришёлся по душе, – хмыкнул он.
Много позднее все узнали, что начальник отвёз злосчастный натюрморт к себе на дачу и хвастал знакомым, что подчинённые настолько сильно любят его, что скинулись на букет сирени, чтобы у него в доме и на душе всегда была весна и пахло сиренью.
В общем, Фёдор Поликарпович тоже оказался не обделён юмором и разгадал козни своих подчинённых.
* * *
– Расскажи мне что-нибудь о Гегеле, – попросил Ринат, укладываясь в постель рядом с женой.
– С каких это пор тебя стали интересовать немецкие философы? – тихо рассмеялась Гузель.
– Меня интересуешь ты и Гулька, – серьёзно ответил он жене.
– Ну, ладно, тогда слушай.
Ринат старался не упустить нить рассказа жены, но запомнил только, что родился Гегель в августе 1770 года в Штутгарте.
Отец его служил секретарём казначейства при дворе герцога какого-то. Гегель так хорошо учился, что в двадцать лет стал магистром философии, но ни за что на свете не хотел становиться священником, зато стал воспитателем троих детей некого патриция и занимался творчеством. Потом вернулся на родину и после смерти отца получил небольшое наследство. Читал лекции, не очень контачил со студентами, женился и философствовал, философствовал, философствовал.
– Нет, ну его! У меня голова не казённая, – решил Ринат.
– А представляешь, – неожиданно сказала Гузель, – мы с тобой, взявшись за руки, бродим по ночным узким улочкам Веймара. Гулко разносится эхо наших шагов. И вдруг мы переносимся в Йену, в прошлое, и попадаем в Йенский университет и вместе со студентами слушаем лекции Гегеля.
– Звучит заманчиво, – улыбнулся Ринат, – но я предпочёл бы остаться в настоящем.
– И тебе не хочется побывать там, где Гегель закончил свою «Феноменологию духа»?
– Я думаю, – проговорил Ринат осторожно, – что смогу это пережить.
Гузель снова тихонько засмеялась, а потом сказала:
– Я думала, что Гегель близок тебе по духу.
– С чего это? – насторожился Ринат.
– Но как же?! Ты всегда призываешь поступать разумно!
– И что с того? – спросил он осторожно.
– Как что?! – брови Гузель превратились в луки, собирающиеся выпустить стрелы.
– По-моему, ты хочешь сбить меня с толку, – проговорил муж.
– Нисколечко. Просто именно Гегель ставил разум в центр всего, он так и писал, что разум «на всех высотах и во всех глубинах водружает знак своего суверенитета».
– Не очень-то понятно, что он этим хотел сказать.
– Только то, что разум вездесущ и всевластен. Он даже о боге писал: «Бог есть в существе своём мысль, само мышление».
– Извини, но мне ближе то, что бог есть любовь.
– Гегель считал, что и любовь, и семейная жизнь, и все другие чувства являются формами умозаключений.
– Мне, право, странно слышать такие слова от женщины, – нахмурил лоб Ринат.
– Так Гегель же не был женщиной, – рассмеялась Гузель и тотчас прикрыла рот ладошкой, опасаясь разбудить дочку.
– Не бойся, – сказал муж, – если даже пушки будут палить у нас под окном во славу твоего Гегеля, Гулька не проснётся.
– Он не мой! А кстати, ты знаешь, что выражение «встать на голову» принадлежит Гегелю?
Ринат покачал головой:
– А он что любил стоять на голове?
– В переносном смысле! – фыркнула Гузель. – Он писал: «С тех пор, как Солнце находится на небе и планеты обращаются вокруг него, не было видано, чтобы человек встал на голову. То есть опирался на свои мысли и строил действительность соответственно им. Анаксагор впервые сказал, что Нус (ум) управляет миром, но лишь человек теперь признал, что мысль должна управлять духовной деятельностью».
– Извини, дорогая, но я что-то запамятовал, – Ринат выразительно постучал себе по лбу, – кто у нас Анаксагор?
– А, один древнегреческий философ середины пятого века до нашей эры. Он был выходцем с Востока, но большую часть своей жизни прожил в Афинах. Его, кстати, принято считать первым профессиональным учёным.
Рината умиляло, что жена рассказывала о неведомом ему Анаксагоре таким тоном, словно он был их соседом по лестничной площадке.
– А кстати, – сказала Гузель, – Анаксагор считал, что мир вечен, «он не сотворим и не уничтожим».
– Мне нравится эта его мысль, – сказал Ринат, теребя шелковистую прядку чёрных ароматных волос жены. И добавил: – А твой Гегель, извини, конечно, на мой взгляд, сухарь.
– Да ладно тебе, – Гузель тихонько стукнула мужа ладошкой по руке, теребящей её волосы, – вот, например, Герцен считал, что «все произведения Гегеля пронизаны поэзией».
– Это он загнул, – сказал Ринат и сладко зевнул.
– Ничего подобного, ведь и сам Гегель говорил, что «Философия душа всех наук», а поэзия одна из форм познания действительности, и поэты были исторически первыми исследователями мира.
– Да? Как интересно, – пробормотал Ринат, и через мгновение Гузель поняла, что муж спит.
Она улыбнулась и, устроив поудобнее голову у него на груди, закрыла глаза.
Глава 7
Как ни мечтал ещё совсем недавно Наполеонов о своей постели и материнской ласке, вечером он всё же позвонил в детективное агентство своей подруги детства.
Трубку, как всегда, снял её помощник Морис Миндаугас и произнес:
– Детективное агентство «Мирослава» слушает.
– И когда вы только определитель номера на стационарный телефон поставите? – с притворным негодованием проговорил Наполеонов.
– А зачем? – улыбнулся Морис, узнав голос друга.
– Как зачем?! – продолжал негодовать следователь, – а если вам, например, позвонит конь в пальто?!