Мекленбургский дьявол

– Твою дивизию! – только и смог выговорить я, глядя на это зрелище.

– Можно идти дальше, – бесстрастно заметил Михальский.

Все это время литвин ни на шаг не отставал от меня. Стоило какому-нибудь отчаянному турку или татарину кинуться мне наперерез, бывший лисовчик тут же рубил его своей корабелой, если появлялись вражеские стрелки, его люди тут же осыпали их градом стрел, а если бы понадобилось прикрыть меня своим телом, уверен, он, не задумываясь, сделал бы это.

– Вперед! – крикнул я и снова ударил Лизетту шпорами.

Наконец мы оказались перед главной цитаделью. Как и в других городах Причерноморья, прежде это был генуэзский замок, а до того, возможно, и античный город, вокруг которого в более поздние времена османы возвели свои постройки. Ворота, как и следовало ожидать, были закрыты, а перед ними толпились местные обыватели, успевшие выскочить из своих домов и пытавшиеся укрыться внутри замка.

Но напрасно плакали женщины и дети, вздымая руки к застывшему как изваяние на стене здешнему наместнику-мирливе[16]. Никто и не подумал открыть для них ворота, и теперь эти люди оказались беззащитными передо мной и моими воинами. Напротив, со стен раздались выстрелы, от которых несчастные тут же шарахнулись в сторону и побежали обратно, чтобы стать добычей казаков.

– Государь, вам следует отойти, – мрачно буркнул Корнилий, выехав вперед, чтобы заслонить меня от возможного обстрела.

– К черту! – отозвался я. – Где пушки?

– Они целят в ваше величество, – сделал еще одну попытку уговорить меня телохранитель.

В этот момент, как будто подтверждая его слова, рядом с нами в землю воткнулась стрела.

– Вот сукины дети! – выругался я, успокаивая лошадь.

Несмотря на то что Лизетту явно не приучали к звукам выстрелов, она держалась на удивление неплохо, но вот свистевшие то тут, то там стрелы ее явно раздражали.

– Тише-тише, девочка, – приговаривал я, поглаживая по красиво изогнутой шее благородное животное. – Скоро все кончится, и я напою тебя самой чистой водой в этом проклятом гадюшнике, а потом велю насыпать отборнейшего овса…

Наконец батарея снова догнала нас, и артиллеристы, уже не дожидаясь команды, принялись отцеплять свои пушки от постромок и разворачивать их в сторону вражеской цитадели.

– Огнеприпасов много еще? – осведомился я у командира.

– Шесть выстрелов, – отрапортовал тот, приложив два пальца к широкополой на иноземный манер шляпе.

– На орудие? – на всякий случай уточнил я.

– Всего, – бесхитростно отозвался тот.

– Черт! – снова помянул я нечистого.

– Это не так уж страшно, – поспешил успокоить меня артиллерист. – Порох в крепости найдется. Ядра соберем, картечь можно сделать и каменную.

– Кстати, ядра есть? – ухватил я главное из его речи.

– Два!

– Отлично. Делай, что хочешь, но чтобы выбил мне ворота! Сделаешь – озолочу, не сделаешь – не взыщи!

– А если они их завалили с той стороны? – сглотнул слюну канонир.

– Ты бы поторопился, не то и впрямь завалят, – посоветовал я ему.

Офицер снова перекрестился, скинул шляпу и приник к прицелу единорога.

– Полуторным, нет, двойным зарядом заряжайте! – велел он подчиненным.

– Разорвет, Матвей Егорович, – осторожно возразил ему кто-то из прислуги.

– Заряжай, говорю! – повысил голос командир. – Я за все ответчик!

Скоро все было готово для выстрела, и Егорыч велел всем отойти, сам вжал фитиль в затравку. Орудие, в последний раз «видевшее» столько пороха на испытаниях, выпалило и откатилось назад, влупив ядро в правую створку ворот и выбив из нее целую тучу щепок.

– Заряжай! – дрожащим голосом приказал артиллерист.

– Обычным?

– Двойным я сказал!

Но, судя по всему, и одного метко пущенного ядра оказалось довольно. Над воротной башней замахали белой тряпкой, показывая, что не желают более проливать кровь и готовы пойти на переговоры.

– Фух, – шумно выдохнул я, – позовите кого-нибудь, кто по-ихнему понимает.

– Так здесь я, – осторожно заметил Рожков.

– Вот и славно. Пойди поинтересуйся, чего хотят. Обещай всем сохранение жизни. Если свободного пропуска попросят, то можно… только сразу не соглашайся. Скажи, мол, царь тут и он все решает.

– Сделаю, – отозвался недавний пленник и двинулся вперед.


– Масленников! – припомнил я наконец фамилию командира батареи.

– Я, государь! – вытянулся тот.

Соскочив с коня, я на нетвердых после боя ногах подошел к нему, и на глазах у всех троекратно обнял и расцеловал. Потом сделал знак Корнилию, и тот подал мой кафтан, который я тут же накинул на плечи артиллериста.

– Все мы сегодня славно дрались. Но кабы не ты да твои люди, не видать нам верха! Зело искусен ты, братец.

Растроганный царской милостью офицер едва не грохнулся на колени, но в последний момент удержался и стал благодарить, уверяя, что отслужит.

– Конечно, отслужишь, – усмехнулся я. – Куда ж ты денешься?

В этот момент вернулся наш переговорщик, выглядевший немного обескураженно.

– Ну чего там? – вопросительно посмотрел я на него.

– Так это, – широко улыбнулся Михаил. – Услыхали турки, что твоя царская милость тут, и сдаются. Живота лишь попросили, и только! Токмо и лепечут – рус шейтани…





Глава 6




Не успел Рожков сделать мне доклад, как ворота цитадели распахнулись, и из них показалась целая процессия богато одетых турок. Мелко семеня, они нерешительно двинулись в мою сторону и, вероятно, прошло бы немало времени, пока они добрались до нас. Однако времени ждать их у меня не было.

– Корнилий, видишь ворота? – показал я своему телохранителю. – Бери сколько есть конных и займи их, покуда османы не очухались. Не дай бог прознают, как нас мало, опять до драки дойдет.

– Сделаю! – кивнул бывший лисовчик, и не успела турецкая делегация пройти и половины пути, как у ворот стоял караул из наших ратников.

Увидев, что все в порядке, я тоже пришпорил Лизетту и подскакал прямо к отцам города. В этот момент выяснилось, что далеко не все члены делегации шли добровольно. По крайней мере, один из них – седой старик с надменным лицом был связан и все время ругался на своих спутников.

– Кто-нибудь из вас знает нашу речь? – осведомился я.

– Я, господин, – угодливо кивнул невзрачный мужичок средних лет с редкой бороденкой.

– Тогда говори, кто вы и чего хотите?

– Мы хотели просить милости у великого царя Ивана, – начал было редкобородый, но связанный старик перебил его и принялся что-то кричать в мою сторону, брызгая слюной.

– Что он говорит? – поинтересовался я.

– Прости, господин, я не смею оскорбить твой слух, – замялся переговорщик.

– Он сказал, что всех неверных испепелит гнев великого Аллаха, – вмешался старавшийся не отставать от меня Рожков, – а еще ругается всяко-разно и поносными словами грозит тебе, государь, и войску твоему!

– И сильно ругает?

– На чем свет стоит!

– Государь? – изумился редкобородый и тут же повалился на колени. – Неужели мы удостоились небывалого блаженства увидеть могучего и милосердного царя всех урусов?

– Шайтан! – снова завизжал связанный и хотел было плюнуть в меня, но, видимо, не нашел слюны во рту, пересохшем от долгой ругани.

– Сдавайтесь, и я пощажу вас, – заявил я переговорщику и обернулся к Рожкову: – Знаешь, кто эти люди?

– Как не знать, – отозвался вчерашний пленник, – связанный – здешний бейлербей, или мирлива, называй, как хочешь. Мехмет-паша его зовут. А этот говорливый – Селим-ага. Что-то вроде дьяка тутошнего.

– Что за человек?

– Погань редкостная, – нелестно охарактеризовал его Рожков. – Мздоимец и вор.

– Взятки берет?

– Не в том беда, государь, что берет. Про другие земли не скажу, ибо не был, а в Туретчине по-иному не бывает. Но иной примет положенное да лишнего не требует, а этот аки волк, пока всех овец из стада не перетаскает, утробу свою насытить не сможет!

– Что? – навострил уши чиновник, почуявший, что разговор идет о нем.

– Молчать! – прикрикнул на него толмач, правильно оценивший мой взгляд. – Разве наш повелитель разрешил тебе открыть свой поганый рот?

Как ни странно, но ругань весьма плодотворно подействовала на вороватого агу, ибо он тут же уткнулся глазами в землю и больше не мешал нам.