Мекленбургская принцесса
Часть 30 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Что поделаешь, издержки происхождения. Для ваших служанок я – пустое место, но при этом они ужасно болтливы.
– Вы всего пару дней при нашем дворе… что, неужели эти мерзавки так бесстыдно все это обсуждают?!
– Еще и не так. Но это не важно. Лучше скажите, вам правда нравится кузен моей мачехи?
– Ну, я его очень давно не видела, – смутилась дочка курфюрста. – Можно сказать, с детства. Но нам присылали его портрет, и на нем он такой…
– Красавчик? – уточнила Шурка. – Смело делите увиденное на три! Наверняка художник безбожно польстил ему.
– Вы думаете?
– Уверена! Но в любом случае он сын короля и, с большой вероятностью, сам – будущий король. Я слышала, в Польше любят красивую жизнь, балы и все такое прочее. Так что там всяко будет веселее, чем в Берлине.
– Моя матушка и слышать не хочет о его кандидатуре.
– Но ведь его отец – сюзерен Пруссии, не так ли?
– Да, но он…
– Не проявляет настойчивости?
Ответом был лишь тяжелый вздох и красноречивое молчание. Принцесса некоторое время смотрела на Анну Софию с сомнением, а потом решилась:
– А вы напишите ему!
– Как?!
– Пером, ваша светлость. Ему сейчас наверняка грустно. Войну он проиграл…
– Вашему отцу!
– Угу, у моего батюшки просто дар – делать других несчастными. Но о поражении вам писать как раз не надо. Лучше напишите, что восхищаетесь его благородством, храбростью… Что он – цвет рыцарства, наконец!
– Вы тоже так думаете? – оживилась девушка.
– Нет, конечно, но ему-то об этом зачем знать?
– Невероятно!
– Да все нормально! Как бы вы ни похвалили мужчину, он с готовностью примет это на свой счет, так уж они устроены.
– Но что мне это даст?
– Ну, если он и впрямь полагает себя рыцарем, то ему страсть как хочется победить дракона и освободить прекрасную даму. С драконом у него, правда, промашка вышла, но станьте дамой его сердца, и он горы свернет по пути к вам!
Анна София, раскрыв рот, слушала откровения мекленбургской принцессы, на какое-то время забыв о ее возрасте. Какие-то суждения показались ей не лишенными смысла, другие просто были повторениями ее тайных чаяний, третьи настолько поразили ее своей оригинальностью, что она поневоле к ним прислушалась.
Старшая дочь курфюрста была натурой страстной и увлекающейся. Ее душа и сердце требовали действия, а положение диктовало необходимость покорности и смирения. Совмещать это было трудно, и она тщательно скрывала от других свои мысли. И вдруг – маленькая девочка так спокойно и здраво рассуждает о том, о чем она и думать боялась, не то что говорить. Тут было о чем задуматься. В смятении она дослушала Марию Агнессу и отправилась к себе. Слезы ее высохли, а в глазах зажегся огонь.
Шурка проводила Анну Софию скептическим взглядом и продолжила свой путь. Оказалось, что пока она беседовала с девушкой, Марта успела вернуться и ждала дочку в комнате.
– Где ты была? – встретила она ее вопросом.
– Этот дворец такой большой, – пожала плечами принцесса. – Я просто немного заплутала. А что ты сказала гонцу?
– Что с нами все в порядке, и передала письмо для твоей бабушки. А теперь давай переодеваться, пока ты не измяла свой наряд. Он тебе еще пригодится.
Девочка покорно стояла перед матерью, давая ей возможность расстегнуть крючки, а кое-где и распороть нитки, а затем выскользнула из платья и, оставшись в одной сорочке, пошлепала к обычной одежде. «Что-то меня опять потянуло устраивать чужую личную жизнь, – запоздало подумала она. – Может, мне брачное агентство открыть?»
Маркграфиня не забыла о своей идее заказать портрет принцессы Марии Агнессы и немедленно занялась поисками достойного живописца. Увы, художников в Берлине было не так много, а хороших и того меньше. Заезжих мастеров из Голландии в это время тоже не случилось, но тут на помощь пришел случай. В столице Бранденбурга проездом оказался Генрих Болландт, возвращавшийся из Кенигсберга, где только что закончил работу над портретом герцога Альберта Фредерика, к себе в Байрейт.
Он, можно сказать, был придворным художником прусского герцогского дома и, попав в Берлин, не мог не зайти во дворец, чтобы засвидетельствовать свое почтение дочери своего сюзерена.
– Как хорошо, что вы зашли, мастер, – обрадовалась Анна. – У меня есть для вас маленькая просьба.
– Ваши желания – закон для меня, – почтительно поклонился Болландт. – Вы, ваша светлость, вероятно, хотели бы заказать свой портрет?
– Верно, но не свой.
– Тогда чей?
– Посмотрите, мастер, вон туда.
– На детей?
– Да.
– А кто это?
– У нас гостит герцогиня Мекленбургская Катарина…
– Это дети Странника?
– Именно.
– Я слышал, при их дворе часто работали многие знаменитые голландцы.
– Это верно, мой друг, я даже слышала, что Катарина Шведская приглашала самого Абрахама Блумарта, чтобы тот написал портреты принца Карла Густава и принцессы Евгении. Но посмотрите внимательнее на старшую девочку. Да-да, на ту, которая играет со щенком.
– И кто же она?
– Это старшая дочь Иоганна Альбрехта – Мария Агнесса, родившаяся еще до того, как он женился на дочери шведского короля.
– Подождите, это та самая принцесса, о чудесном спасении которой от разбойников нынче толкуют на всех углах Берлина?
– Да, мастер, и я хотела бы, чтобы вы написали ее портрет. Разве вас не прельщает возможность бросить вызов знаменитому голландцу?
– Вы искушаете меня, ваша светлость!
– Так мы договорились?
– Вы еще спрашиваете!
Живописец с энтузиазмом принялся за дело, и для Шурки наступили тяжкие времена. Теперь каждый день ей приходилось по нескольку часов позировать мастеру Болландту. Ситуация усугублялась тем, что герцогиня Катарина собиралась как можно скорее покинуть Берлин, с тем, чтобы начать подготовку к переезду в Москву. Однако, не желая обижать гостеприимную хозяйку, она все же согласилась задержаться на несколько дней, необходимых для работы придворного художника.
– Ваша светлость! – старался урезонить принцессу Марию мастер. – Не могли бы вы не шевелиться? Иначе ваше изображение будет далеко от идеала.
– Могу себе представить, – хмыкнула Шурка.
– Вот и стойте смирно.
– Слушаюсь и повинуюсь!
– Нет, это решительно невозможно! – всплеснул руками портретист, когда его модель в очередной раз дрогнула. – Вы ни секунду не желаете находиться на месте…
– Простите, мастер, – повинилась девочка, – но мне ужасно трудно стоять подобно истукану. Кстати, можно мне посмотреть на вашу работу?
– Смотрите, – пожал плечами художник – довольно почтенного вида дяденька примерно сорока лет от роду.
– Это что же, – изумилась непоседа, – вы только-только начали мое лицо?
– Разумеется! Мне от вас больше ничего не нужно. Для того чтобы написать платье, я найду более спокойную натурщицу. Пока же я напишу эскиз с вашим лицом, а позже перенесу его на основное полотно.
– Неужели у меня такой глупый и напыщенный вид? – снова нашла к чему придраться непоседа.
– Это парадный портрет, моя госпожа. Вам полагается быть на нем важной и величавой, как это подобает принцессе!
– Скука смертная!
– О майн готт! – застонал Болландт и счел за лучшее выйти, чтобы дать себе время немного успокоиться.
Оставшись одна, Мария стала с любопытством разглядывать рисовальные принадлежности, разложенные вокруг. Кисти, краски, палитру. Особое ее внимание привлекли лежащие отдельно листы твердой бумаги – почти картона, и несколько заостренных углей, заменявших мастеру карандаши.
В своей прежней жизни Шурка очень хотела научиться рисовать, но в селе, где они жили с мамой, не было не то что студии, но даже самого захудалого кружка. Собственно, как и учителя рисования в школе, ставку которого подменял обычно кто-то из других учителей, а потому большинство ее выпускников могли нарисовать разве что дом с трубой. Но юную художницу это не остановило, и бумаги, с помощью карандашей, краски и фломастеров, она перепортила столько, что мать только за голову хваталась.
Так что, когда она поступила в техникум (дать обеим дочерям высшее образование – было для их семьи неподъемной задачей), одним из наиболее трудных предметов для нее было черчение. Но, как говорится, терпение и труд все перетрут, и она, хоть и с немалыми усилиями, но освоила эту нелегкую науку.
А дальше на помощь пришел случай. Как и многие студенты, она старалась летом хоть немного заработать, а потому не чуралась никакого дела. Однажды ей предложили заняться ремонтом, и она, недолго думая, согласилась. Вместе с компанией из таких же студентов она ходила по квартирам и частным домам, в которых красили стены, клеили обои и вообще делали все, что потребуется. И вот в один прекрасный день, когда заказ на ремонт уже был, а материалы еще не привезли, она шутки ради расписала одну из стен остатками имевшейся у нее краски. Компаньоны не обратили на эти художества особого внимания, поскольку стены все равно предстояло предварительно подшпаклевать, а затем грунтовать.
Но стройматериалы на сей раз привез не бригадир, а сам хозяин, и ему неожиданно понравились Шуркины художества. Недолго думая, он сговорился с юным дарованием, чтобы та раскрасила по окончании черновой отделки его студию. Та согласилась и, неожиданно для себя, заработала довольно солидные для нее деньги. Потом был еще заказ, потом еще, и приработок едва не стал основной профессией. В какой-то момент она даже собиралась бросить учебу, и, если бы не старшая сестра, непременно сделала бы это. Но Алена всегда умела трезво смотреть на вещи и смогла убедить ее в необходимости завершения образования.
Все эти сцены из прошлой-будущей жизни так ярко промелькнули перед глазами девочки, что она не смогла удержаться и взялась за уголек. Глаза ее затуманились, рука неожиданно обрела силу, и она начал размашистыми движениями покрывать бумажный лист легкими штрихами.
– Что это вы делаете, сударыня? – вернул ее к реальности голос мачехи.
Оказывается, потерявший всякое терпение живописец, выйдя из залы, встретился с герцогиней и, недолго думая, выложил ей все, что у него накопилось по отношению к юной принцессе. Та немедленно отправилась вслед за ним, а за ней увязались и Карл Густав с Петером, изрядно заскучавшие после того, как остались без компании Марии Агнессы.