Медаль за город Вашингтон
Часть 23 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Мистер президент, – выражение лица Джонса было довольно мрачным. – Только что пришла информация – люди Тёрчина взяли Роквилл!
– Как Роквилл?! Они же были недалеко от Балтимора!
– Это удивило и генерала Говарда, мистер президент. Генерал просит прощения, что не доложил вам лично – ему пришлось немедленно отправиться в Сильвер-Спринг проверять оборону.
25 (13) августа 1878 года. Железная дорога к северу от Роквилла
Питер Адамс, железнодорожный мастер
– Вот здесь, Алекс, – я указал рукой капитану Смоллу на выбранный мной участок железной дороги.
Тот присмотрелся и кивнул:
– Неплохо, Пит. Именно это нам и нужно. Рельсы поворачивают направо, затем вновь налево, слева кукурузное поле, справа – склон, а вокруг дороги, да и между шпалами – бурьян. Почему его, кстати, не выкосили?
– Ты же знаешь, обычно мы это делаем в начале августа – а в этом году…
Алекс был моим сержантом еще тогда, во время мятежа. Меня призвали из Нью-Йорка, как только мне исполнилось восемнадцать. Тогда новобранцев уже посылали не по территориальному признаку, а в части, которые нуждались в пополнении. Так я и попал в Восьмую бригаду Третьей дивизии Огайской армии. Названной в честь реки Огайо, а не штата, ежели что.
Генерала Тёрчина я не застал – он тогда только-только покинул армию после сердечного приступа, а в его отсутствие бригада стала нести ужасающие потери. Мне посчастливилось попасть к сержанту Алексису Смирнову – кстати, именно по моему совету он поменял потом имя и фамилию и стал Алексом Смоллом. И если у других командиров новобранцы гибли десятками и сотнями, то Алекс оказался весьма способным начальником. А после войны именно он перетянул меня в Вашингтон и устроил на Балтиморскую и Огайскую железную дорогу, где я в конце концов возглавил путевую команду Роквилла.
Своей газеты в Роквилле не было, но исправно привозили вашингтонские – утренние «Национальную трибуну» и «Национального республиканца», как правило, к полудню, а «Вечернюю звезду» – около семи вечера. Из них я узнал, что генерал Тёрчин собрал банду, которая грабила и убивала мэрилендцев – мужчин, женщин, детей, причем не только черных, но и белых, и что его гангстеры очень любили подвергать женщин надругательствам. В «Национальном республиканце» даже раскопали, что в 1862 году в алабамских Афинах кто-то из его людей разграбил чью-то собственность, а некоторые даже изнасиловали служанку – то есть негритянку.
Я слышал тогда от Алекса, что всех, кто это сделал, Тёрчин примерно наказал, но взял всю ответственность на себя, хоть его в том городке и не было вовсе. На трибунале его оправдали по всем пунктам, но журналист «Республиканца», а потом и другие, вспомнили, что главный военный обвинитель, Джеймс Гарфилд, называл подобные действия типичными для московитов[36]. Теперь же вспоминались и наглые притязания этих самых московитов на север Калифорнии, и вопиющее поведение их посла, отказавшегося прийти в Государственный департамент, когда его туда вызвали. Ну и то, что, насколько было известно, именно они обучили, вооружили и финансировали Добровольческий легион. В общем, исчадия ада эти московиты.
Так что, когда люди Тёрчина пришли в Роквилл, более половины населения бежало – кто в Бетезду, кто в Гейтерсбург. Я тоже собирался уходить, когда увидел во главе колонны армии Северного Мэриленда моего друга Алекса Смолла. И, надо сказать, не прогадал – его люди никого и пальцем не тронули. И это разительно отличалось от роты 75-го Цветного полка, которую ввели 15-го и солдаты которой вели себя, как на вражеской территории, пока из Вашингтона не приехали люди, положившие конец бесчинствам.
Так что отношение к армии практически у всех резко переменилось в лучшую сторону – и несколько человек даже изъявили желание вступить в эту армию. Включая и меня. И если других зачислили кого в собственно отряды, а кого в железнодорожные рабочие, то меня Алекс взял к себе. И первой его просьбой – он настоял именно на этом слове – было помочь найти место, где можно было бы остановить поезд с войсками, идущий из Гейтерсбурга.
– Видишь ли, Пит… Если Говард пришлет карателей, то из Гейтерсбурга. В Сильвер-Спринг нет ни одного пассажирского состава, да и в Вашингтоне тоже. А еще там не так уж и много войск. И моя задумка – разобрать рельсы и устроить засаду. Ведь кое-где железной дороге во время строительства не удалось купить землю у фермеров, и дорога обходит эти участки.
– Именно так. Знаешь, есть здесь один фермер – Фредерик Нидермайер. Точнее, был – дом его сожгли цветные, а что случилось с семьей, никто не знает. Так вот, его отец отказался тогда продавать землю, и путь обходит его поле стороной. Может, там? Тем более что кукуруза в этом году высокая, и спрятаться там проще простого.
Так мы и оказались в этом поросшем бурьяном месте, рядом с неубранной кукурузой. Пути быстро разобрали, причем так, чтобы поезд слетел с них прямо под откос. Рельсы отнесли подальше в кукурузу – как сказал Алекс, они нам скоро самим будут нужны. И колонна рабочих вернулась в Роквилл, а мне Алекс предложил остаться.
Успели мы практически вовремя: через полчаса с направления Гейтерсбурга показался поезд – и вскоре, как мы и предполагали, свалился под откос. Из некоторых вагонов начали выбираться уцелевшие – только для того, чтобы сдаться. Из нескольких сотен человек уцелело хорошо если восемьдесят – офицеров среди них почти не было, ведь они находились в первом вагоне, который сложился гармошкой. Победа досталась нам без единого выстрела.
После дела Алекс посмотрел на меня и задумчиво сказал:
– Пит, а не хотел бы ты завтра прогуляться в Вашингтон? Надо кое-что посмотреть, и нашей разведке нужен человек, хорошо знающий город.
– Хорошо, а что делать-то надо?
– Это тебе объяснит капитан Бесоев.
– Тоже русский, что ли? – удивился я.
– Как и я. Вот только он не просто русский, а еще и югоросс.
Бесоев – «зови меня просто Ник» – внешне мало напоминал русского, если за эталон взять генерала Тёрчина или самого Алекса. Я бы даже подумал, что Ник – османский грек или итальянец, эмигранты из этих мест в последнее время стали появляться на улицах города, а в Нью-Йорке, где я был в прошлом году на Рождество, их оказалось намного больше. По-английски он говорил бегло, но с легким акцентом.
– Пит, мы сегодня пойдем в Бетезду. Назовемся беженцами из Роквилла. А завтра нам нужно будет прогуляться по Вашингтону. Там нужны рабочие руки?
– Думаю, что да. Я слышал, что Центральная тюрьма ищет строителей.
– А можно будет туда сходить? И заодно взглянуть на Белый дом и Капитолий.
– Капитолий мы увидим по дороге. А что это за Белый дом?
– Ну… Это особняк вашего президента.
– Тогда от Бетезды будет миль одиннадцать-двенадцать. Обратно чуть меньше, если напрямую. Считай, всего двадцать.
– Значит, тридцать два километра.
Я не стал спрашивать, что это за километры – наверное, какая-нибудь русская мера длины.
Ник же усмехнулся и сказал:
– Для нас это нормально, а ты справишься?
– Да, конечно, не впервой.
– А как быть со мной? И с другими русскими в группе?
– Элементарно, – усмехнулся я. – Сейчас столько эмигрантов… Они все такие же брюнеты, как и ты?
– Да нет, кое-кто из них шатен, а кто и вообще блондин.
– Тогда другие – да хотя бы из Польши… Даже если они не знают польского, то там вроде есть районы, где по-польски не говорят?
Капитан Бесоев усмехнулся:
– Да вообще такой страны сейчас нет – Польша исчезла с карты мира еще в прошлом столетии. Но полякам раньше принадлежали малороссийские и белорусские земли. Почему бы моим ребятам не быть, например, из Вильны? Или из-под Белостока. Тогда будет ясно, почему они практически не знают польского.
– Для большинства вашингтонцев это все равно. Разве что если вам не повезет и мы наткнемся на настоящего поляка.
– Ничего, как-нибудь справимся. И еще – есть у тебя кто-нибудь, кто тоже неплохо знает город? И кому можно доверять!
– Найдутся такие, – сказал я, чуть подумав. – Двое.
– Тогда лучше разделимся. На нас будут Капитолий и Белый… то есть этот ваш особняк, на второй группе – вокзал, а на третьей – тюрьма. А нет где-нибудь в тех местах забегаловки, куда ходят местные?
– Есть, как же не быть. «Олд Эббитт», например. Правда, они подают в основном устриц – ты их ешь?
– Устриц? Случалось. А почему устриц?
– Самое дешевое, как раз для тех, у кого с деньгами негусто. Устрицы и крабы – их в Чесапикском заливе немерено.
– Хорошо, прогуляемся по правительственным зданиям и зайдем к этому твоему старине Эббитту. Поговорим с местными, поинтересуемся, где здесь можно найти работу. Ну и кое-что им расскажем… А сегодня переоденемся и отправимся в Бетезду. Мол, беженцы из Роквилла от злых русских.
– Тогда уж от злого московита Тёрчина, – усмехнулся я.
26 (14) августа 1878 года. Вашингтон, таверна «Олд Эббитт»
Штабс-капитан армии Югороссии Николай Бесоев
Забегаловка, именуемая «Олд Эббитт», находилась метрах в ста – ста пятидесяти от Белого дома – тьфу ты, все забываю, как он тут называется – Президентского особняка[37].
Это трехэтажное каменное здание, на верхних двух этажах которого располагалась недорогая ночлежка. Первый этаж представлял собой прокуренное помещение со стенами, покрытыми грубо обтесанными темными деревянными панелями. Из такого же дерева была изготовлена барная стойка. Посетителей в таверне оказалось мало – время было не обеденное.
Мы уселись за столик, осмотрелись по сторонам, после чего Пит подошел к мрачному бармену, меланхолично протиравшему полотенцем сомнительной чистоты стаканы, и спросил:
– Скажи, приятель, а свободные комнаты у вас есть?
Тот хмуро взглянул на Пита, потом посмотрел на свет протертый стакан и буркнул:
– Все занято, парень. Люди бегут от этого чертова Тёрчина, словно от чумы. Да и южане стремятся уйти от Второй Реконструкции… Впрочем, мы их сюда не пускаем. А вы, кстати, кто такие будете?
– Мы из Роквилла. Бежали от южан в Бетезду, а сегодня с утра люди Тёрчина пришли и туда. Сам же я из Нью-Йорка, но уже давно уехал оттуда. Жил в Вашингтоне, а три года назад меня «Балтимор и Огайо» перевел в Роквилл. Кстати, в твое заведение мне тоже довелось заглядывать, и не раз. Вот только тебя я не помню, тогда здесь был Джерри.
– Давно тебя тут не было… Я здесь уже полтора года, первый год был на подхвате у Джерри, а потом хозяин его уволил – шеф сказал, что недобитые конфедераты ему не нужны, а Джерри родом из Виргинии. Так что уже месяца четыре как я торчу за этой стойкой.
– Понятно…
– Значит, вы из Роквилла… Тогда ладно. Только зря вы, ребята, не отправились сразу в ночлежки на Висконсин-авеню. Если где-нибудь что-нибудь и найдется, то именно там. Впрочем, сейчас и там, наверное, уже все забито, ведь вы не одни такие красивые бежали оттуда. Скорее, вакансии будут на Род-Айленд-авеню, по дороге в Сильвер-Спринг. А почему вы сразу там не остановились?
– Да мы хотели работу поискать. На железной дороге, например, – мы все работали в Роквилле в мастерских.
– Парни, скажу вам честно: сейчас с работой совсем плохо. Сколько людей ищет эту самую работу. Хотя постойте, краем уха я слышал, что нашу городскую тюрьму расширяют, чтобы, значит, было куда этих проклятых южан отправлять.
Потом бармен покосился на нас и буркнул:
– Ну а заказывать вы что-нибудь будете? А то, знаете, здесь не благотворительное учреждение.
– Пива и устриц на всех, – Пит позвенел в кармане монетами.
– Устриц нет, – сказал бармен, который, услышав серебряный звон, заметно повеселел. – Крабов, кстати, тоже нет. Эти проклятые конфедераты уже в Чесапике, и рыбаки боятся выходить в море.
– Как Роквилл?! Они же были недалеко от Балтимора!
– Это удивило и генерала Говарда, мистер президент. Генерал просит прощения, что не доложил вам лично – ему пришлось немедленно отправиться в Сильвер-Спринг проверять оборону.
25 (13) августа 1878 года. Железная дорога к северу от Роквилла
Питер Адамс, железнодорожный мастер
– Вот здесь, Алекс, – я указал рукой капитану Смоллу на выбранный мной участок железной дороги.
Тот присмотрелся и кивнул:
– Неплохо, Пит. Именно это нам и нужно. Рельсы поворачивают направо, затем вновь налево, слева кукурузное поле, справа – склон, а вокруг дороги, да и между шпалами – бурьян. Почему его, кстати, не выкосили?
– Ты же знаешь, обычно мы это делаем в начале августа – а в этом году…
Алекс был моим сержантом еще тогда, во время мятежа. Меня призвали из Нью-Йорка, как только мне исполнилось восемнадцать. Тогда новобранцев уже посылали не по территориальному признаку, а в части, которые нуждались в пополнении. Так я и попал в Восьмую бригаду Третьей дивизии Огайской армии. Названной в честь реки Огайо, а не штата, ежели что.
Генерала Тёрчина я не застал – он тогда только-только покинул армию после сердечного приступа, а в его отсутствие бригада стала нести ужасающие потери. Мне посчастливилось попасть к сержанту Алексису Смирнову – кстати, именно по моему совету он поменял потом имя и фамилию и стал Алексом Смоллом. И если у других командиров новобранцы гибли десятками и сотнями, то Алекс оказался весьма способным начальником. А после войны именно он перетянул меня в Вашингтон и устроил на Балтиморскую и Огайскую железную дорогу, где я в конце концов возглавил путевую команду Роквилла.
Своей газеты в Роквилле не было, но исправно привозили вашингтонские – утренние «Национальную трибуну» и «Национального республиканца», как правило, к полудню, а «Вечернюю звезду» – около семи вечера. Из них я узнал, что генерал Тёрчин собрал банду, которая грабила и убивала мэрилендцев – мужчин, женщин, детей, причем не только черных, но и белых, и что его гангстеры очень любили подвергать женщин надругательствам. В «Национальном республиканце» даже раскопали, что в 1862 году в алабамских Афинах кто-то из его людей разграбил чью-то собственность, а некоторые даже изнасиловали служанку – то есть негритянку.
Я слышал тогда от Алекса, что всех, кто это сделал, Тёрчин примерно наказал, но взял всю ответственность на себя, хоть его в том городке и не было вовсе. На трибунале его оправдали по всем пунктам, но журналист «Республиканца», а потом и другие, вспомнили, что главный военный обвинитель, Джеймс Гарфилд, называл подобные действия типичными для московитов[36]. Теперь же вспоминались и наглые притязания этих самых московитов на север Калифорнии, и вопиющее поведение их посла, отказавшегося прийти в Государственный департамент, когда его туда вызвали. Ну и то, что, насколько было известно, именно они обучили, вооружили и финансировали Добровольческий легион. В общем, исчадия ада эти московиты.
Так что, когда люди Тёрчина пришли в Роквилл, более половины населения бежало – кто в Бетезду, кто в Гейтерсбург. Я тоже собирался уходить, когда увидел во главе колонны армии Северного Мэриленда моего друга Алекса Смолла. И, надо сказать, не прогадал – его люди никого и пальцем не тронули. И это разительно отличалось от роты 75-го Цветного полка, которую ввели 15-го и солдаты которой вели себя, как на вражеской территории, пока из Вашингтона не приехали люди, положившие конец бесчинствам.
Так что отношение к армии практически у всех резко переменилось в лучшую сторону – и несколько человек даже изъявили желание вступить в эту армию. Включая и меня. И если других зачислили кого в собственно отряды, а кого в железнодорожные рабочие, то меня Алекс взял к себе. И первой его просьбой – он настоял именно на этом слове – было помочь найти место, где можно было бы остановить поезд с войсками, идущий из Гейтерсбурга.
– Видишь ли, Пит… Если Говард пришлет карателей, то из Гейтерсбурга. В Сильвер-Спринг нет ни одного пассажирского состава, да и в Вашингтоне тоже. А еще там не так уж и много войск. И моя задумка – разобрать рельсы и устроить засаду. Ведь кое-где железной дороге во время строительства не удалось купить землю у фермеров, и дорога обходит эти участки.
– Именно так. Знаешь, есть здесь один фермер – Фредерик Нидермайер. Точнее, был – дом его сожгли цветные, а что случилось с семьей, никто не знает. Так вот, его отец отказался тогда продавать землю, и путь обходит его поле стороной. Может, там? Тем более что кукуруза в этом году высокая, и спрятаться там проще простого.
Так мы и оказались в этом поросшем бурьяном месте, рядом с неубранной кукурузой. Пути быстро разобрали, причем так, чтобы поезд слетел с них прямо под откос. Рельсы отнесли подальше в кукурузу – как сказал Алекс, они нам скоро самим будут нужны. И колонна рабочих вернулась в Роквилл, а мне Алекс предложил остаться.
Успели мы практически вовремя: через полчаса с направления Гейтерсбурга показался поезд – и вскоре, как мы и предполагали, свалился под откос. Из некоторых вагонов начали выбираться уцелевшие – только для того, чтобы сдаться. Из нескольких сотен человек уцелело хорошо если восемьдесят – офицеров среди них почти не было, ведь они находились в первом вагоне, который сложился гармошкой. Победа досталась нам без единого выстрела.
После дела Алекс посмотрел на меня и задумчиво сказал:
– Пит, а не хотел бы ты завтра прогуляться в Вашингтон? Надо кое-что посмотреть, и нашей разведке нужен человек, хорошо знающий город.
– Хорошо, а что делать-то надо?
– Это тебе объяснит капитан Бесоев.
– Тоже русский, что ли? – удивился я.
– Как и я. Вот только он не просто русский, а еще и югоросс.
Бесоев – «зови меня просто Ник» – внешне мало напоминал русского, если за эталон взять генерала Тёрчина или самого Алекса. Я бы даже подумал, что Ник – османский грек или итальянец, эмигранты из этих мест в последнее время стали появляться на улицах города, а в Нью-Йорке, где я был в прошлом году на Рождество, их оказалось намного больше. По-английски он говорил бегло, но с легким акцентом.
– Пит, мы сегодня пойдем в Бетезду. Назовемся беженцами из Роквилла. А завтра нам нужно будет прогуляться по Вашингтону. Там нужны рабочие руки?
– Думаю, что да. Я слышал, что Центральная тюрьма ищет строителей.
– А можно будет туда сходить? И заодно взглянуть на Белый дом и Капитолий.
– Капитолий мы увидим по дороге. А что это за Белый дом?
– Ну… Это особняк вашего президента.
– Тогда от Бетезды будет миль одиннадцать-двенадцать. Обратно чуть меньше, если напрямую. Считай, всего двадцать.
– Значит, тридцать два километра.
Я не стал спрашивать, что это за километры – наверное, какая-нибудь русская мера длины.
Ник же усмехнулся и сказал:
– Для нас это нормально, а ты справишься?
– Да, конечно, не впервой.
– А как быть со мной? И с другими русскими в группе?
– Элементарно, – усмехнулся я. – Сейчас столько эмигрантов… Они все такие же брюнеты, как и ты?
– Да нет, кое-кто из них шатен, а кто и вообще блондин.
– Тогда другие – да хотя бы из Польши… Даже если они не знают польского, то там вроде есть районы, где по-польски не говорят?
Капитан Бесоев усмехнулся:
– Да вообще такой страны сейчас нет – Польша исчезла с карты мира еще в прошлом столетии. Но полякам раньше принадлежали малороссийские и белорусские земли. Почему бы моим ребятам не быть, например, из Вильны? Или из-под Белостока. Тогда будет ясно, почему они практически не знают польского.
– Для большинства вашингтонцев это все равно. Разве что если вам не повезет и мы наткнемся на настоящего поляка.
– Ничего, как-нибудь справимся. И еще – есть у тебя кто-нибудь, кто тоже неплохо знает город? И кому можно доверять!
– Найдутся такие, – сказал я, чуть подумав. – Двое.
– Тогда лучше разделимся. На нас будут Капитолий и Белый… то есть этот ваш особняк, на второй группе – вокзал, а на третьей – тюрьма. А нет где-нибудь в тех местах забегаловки, куда ходят местные?
– Есть, как же не быть. «Олд Эббитт», например. Правда, они подают в основном устриц – ты их ешь?
– Устриц? Случалось. А почему устриц?
– Самое дешевое, как раз для тех, у кого с деньгами негусто. Устрицы и крабы – их в Чесапикском заливе немерено.
– Хорошо, прогуляемся по правительственным зданиям и зайдем к этому твоему старине Эббитту. Поговорим с местными, поинтересуемся, где здесь можно найти работу. Ну и кое-что им расскажем… А сегодня переоденемся и отправимся в Бетезду. Мол, беженцы из Роквилла от злых русских.
– Тогда уж от злого московита Тёрчина, – усмехнулся я.
26 (14) августа 1878 года. Вашингтон, таверна «Олд Эббитт»
Штабс-капитан армии Югороссии Николай Бесоев
Забегаловка, именуемая «Олд Эббитт», находилась метрах в ста – ста пятидесяти от Белого дома – тьфу ты, все забываю, как он тут называется – Президентского особняка[37].
Это трехэтажное каменное здание, на верхних двух этажах которого располагалась недорогая ночлежка. Первый этаж представлял собой прокуренное помещение со стенами, покрытыми грубо обтесанными темными деревянными панелями. Из такого же дерева была изготовлена барная стойка. Посетителей в таверне оказалось мало – время было не обеденное.
Мы уселись за столик, осмотрелись по сторонам, после чего Пит подошел к мрачному бармену, меланхолично протиравшему полотенцем сомнительной чистоты стаканы, и спросил:
– Скажи, приятель, а свободные комнаты у вас есть?
Тот хмуро взглянул на Пита, потом посмотрел на свет протертый стакан и буркнул:
– Все занято, парень. Люди бегут от этого чертова Тёрчина, словно от чумы. Да и южане стремятся уйти от Второй Реконструкции… Впрочем, мы их сюда не пускаем. А вы, кстати, кто такие будете?
– Мы из Роквилла. Бежали от южан в Бетезду, а сегодня с утра люди Тёрчина пришли и туда. Сам же я из Нью-Йорка, но уже давно уехал оттуда. Жил в Вашингтоне, а три года назад меня «Балтимор и Огайо» перевел в Роквилл. Кстати, в твое заведение мне тоже довелось заглядывать, и не раз. Вот только тебя я не помню, тогда здесь был Джерри.
– Давно тебя тут не было… Я здесь уже полтора года, первый год был на подхвате у Джерри, а потом хозяин его уволил – шеф сказал, что недобитые конфедераты ему не нужны, а Джерри родом из Виргинии. Так что уже месяца четыре как я торчу за этой стойкой.
– Понятно…
– Значит, вы из Роквилла… Тогда ладно. Только зря вы, ребята, не отправились сразу в ночлежки на Висконсин-авеню. Если где-нибудь что-нибудь и найдется, то именно там. Впрочем, сейчас и там, наверное, уже все забито, ведь вы не одни такие красивые бежали оттуда. Скорее, вакансии будут на Род-Айленд-авеню, по дороге в Сильвер-Спринг. А почему вы сразу там не остановились?
– Да мы хотели работу поискать. На железной дороге, например, – мы все работали в Роквилле в мастерских.
– Парни, скажу вам честно: сейчас с работой совсем плохо. Сколько людей ищет эту самую работу. Хотя постойте, краем уха я слышал, что нашу городскую тюрьму расширяют, чтобы, значит, было куда этих проклятых южан отправлять.
Потом бармен покосился на нас и буркнул:
– Ну а заказывать вы что-нибудь будете? А то, знаете, здесь не благотворительное учреждение.
– Пива и устриц на всех, – Пит позвенел в кармане монетами.
– Устриц нет, – сказал бармен, который, услышав серебряный звон, заметно повеселел. – Крабов, кстати, тоже нет. Эти проклятые конфедераты уже в Чесапике, и рыбаки боятся выходить в море.