Меч королей

— Сын мой! — отозвался резкий голос.

Говорил священник, что стоял среди копейщиков на носу, и по этому скрежещущему голосу я узнал того, кто подбадривал воинов убивать нас.

— Если я умру, то попаду на небо? — с искренним волнением спросил юнец.

— Сын мой, сегодня же будешь рядом с Богом. Среди блаженных святых! Потрудись же во имя Господне!

Молодец опустился на миг на колени, закрыл глаза и неуклюже перекрестился рукой, держащей меч. Люди Эгила, мои дружинники и выжившие враги смотрели на все это. Кое-кто из моих воинов-христиан тоже осенил себя крестом. Молятся они за меня или просят прощения за то, что захватили корабль с крестом на штевне?

— Не валяй дурака, парень, — посоветовал я.

— Я не дурак, — гордо возразил он, поднимаясь. — Бог не выбрал бы дурака для угодного Ему дела.

— Это какого же?

— Избавить землю от твоего подлого существования.

— По моему опыту, — заметил я, — твой Бог почти всегда выбирает дураков.

— Ну, тогда я дурак Божий, — с вызовом провозгласил юнец.

За спиной у него загремело, и он в испуге обернулся, но увидел, что это всего лишь еще один из его товарищей бросил на палубу щит и копье.

— Тебе не помешало бы крепче верить, — укорил он труса, а потом повернулся и кинулся на меня.

Само собой, он был храбрым. Храбрым и глупым. Он знал, что обречен на смерть. Может, и не от моей руки, ведь, если даже ему удастся убить меня, мои люди изрубят его в куски. Идиот отдавал себе в этом отчет и понимал, что жить ему осталось считаные минуты, но надеялся обрести новую жизнь в залитой солнцем скукотище христианского рая. Верил ли парень, что способен победить меня? В бою все возможно. Он вполне мог сразить меня, если преуспел в обращении с мечом и щитом — этих искусствах, делающих воина великим. Но похоже, вера его коренилась не в кровью и потом обретенном мастерстве, а в надежде на то, что его Бог спустится с небес и дарует ему победу. Вот эта глупая вера и гнала его в бой против меня.

Пока он молился, я высвободил левую руку из внутренней скобы щита и теперь держал его только за внешнюю петлю. Противник это наверняка заметил, но значения не придал. Щит и меч я опустил, дожидаясь, пока враг не окажется в шести или семи шагах от меня, потом отвел левую руку и бросил щит. Метнул я его понизу с силой и целился ему в ногу. Расчет оказался верным: он споткнулся о щит, корабль подпрыгнул на волне и малый отлетел к банке. Я сделал шаг вперед, одним взмахом Вздоха Змея рубанул по его мечу, и тот с глухим звоном переломился. Пока две трети его клинка скользили по доскам, он в отчаянии попытался достать огрызком мое бедро. Я перехватил его кисть и крепко сжал.

— Неужели тебе и впрямь так неймется умереть? — поинтересовался я.

Он вырывался из моей хватки, потом попытался ударить меня окованным краем щита, но тот только шлепнул меня по бедру.

— Дай мне другой меч! — потребовал юнец.

Я рассмеялся:

— Повторяю вопрос, дурень: тебе и в самом деле так неймется умереть?

— Бог велел мне убить тебя!

— Бог? Или священник, наливший яда в твои уши? — уточнил я.

Он снова дернул щитом, и мне пришлось поставить Вздох Змея так, чтобы помешать ему.

— Бог велел мне, — упрямо повторил юнец.

— Тогда твой Бог такой же дурак, как и ты, — отрезал я. — Откуда ты заявился, глупец?

Парень помялся, но я выкрутил ему кисть и больно заломил руку.

— Из Уэссекса, — пробормотал он.

— Это я по твоему говору понял. Откуда именно из Уэссекса?

— Андефера, — против воли признался он.

— А Андефера находится в Вилтунскире, — сказал я. Он кивнул. — Где олдерменом является Этельхельм, — добавил я и заметил, как вздрогнул юнец, услышав имя. — Бросай меч, парень.

Он упирался, но я снова выкрутил ему кисть, и ему пришлось бросить огрызок меча. Судя по рукояти с золотой инкрустацией, оружие было дорогим, но сломалось при ударе Вздоха Змея. Я швырнул эфес Осви.

— Возьми этого набожного дурака и привяжи его к мачте «Сперхафока», — распорядился я. — Пусть живет.

— Вопрос в том, выживет ли «Сперхафок», — сухо заметил Финан. — У него течь.

Я бросил взгляд через палубу захваченного корабля и убедился, что Финан прав.

«Сперхафок» тонул.



Тараня первого противника, «Сперхафок» проломил две доски и начал погружаться носом. Когда я перебрался на него, он уже глубоко осел. Гербрухт, великан-фриз, разломал палубный настил, и теперь люди переносили балластные камни на корму, чтобы выровнять судно.


— Господин, мы сможем залатать его! — крикнул Гербрухт, заметив меня. — Течь только с одного борта.

— Люди нужны? — спросил я.

— Сами управимся!

Эгил прошел следом за мной на корму «Сперхафока».

— Последний уходит, — пробормотал он, глядя на меньший из вражеских кораблей, который почти уже скрылся за южным горизонтом.

— Мне бы этот спасти, — мрачно отозвался я.

Гербрухт уверял, что способен заделать течь в борту «Сперхафока», но ветер свежел, и волна поднималась. Около дюжины парней откачивали из трюма воду, некоторые даже пустили в ход шлемы, чтобы вычерпывать ее.

— Впрочем, мы можем дойти до дома на одном из этих. — Я кивнул в сторону двух захваченных судов.

— Куски дерьма, — отмахнулся Эгил. — Слишком тяжелые!

— Для перевозки груза сгодятся.

— Пустить их на дрова — больше толку будет.

Гербрухт затыкал материей щели между сломанными досками, остальные орудовали черпаками. Один из захваченных нами кораблей тоже дал течь — тот, что был с белым крестом: его повредили, когда последнее вражеское судно вступило в бой. Оно ударило ему в корму, и доски обшивки разошлись в районе ватерлинии. Мы перевели на этот корабль бо́льшую часть пленников, забрав у них кольчуги, щиты и шлемы. Перегрузили к себе парус, новый и дорогой, и припасы, оказавшиеся весьма скудными: немного твердого как камень сыра, мешок плесневого хлеба и два бочонка эля. Дав им всего шесть весел, я приказал рубить концы.

— Ты их отпускаешь? — удивился Эгил.

— Не хочу кормить этих ублюдков в Беббанбурге, — пояснил я. — Да и далеко ли они уйдут? Есть-пить им нечего, паруса нет. Половина раненые, и судно течет. Если у них есть хоть капля мозгов, они погребут прямиком к берегу.

— Против ветра. — Эгила позабавила эта мысль.

— А добравшись до берега, окажутся на нем безоружными, — продолжил я. — Вот вам и добро пожаловать в Нортумбрию.

Мы освободили одиннадцать рыбаков из экипажей «Гидены» и «Свельве» — их заставили орудовать веслами на вражеских судах. Пленники наши все оказались из Уэссекса или из Восточной Англии — подданные короля Эдуарда, если тот еще был жив. Дюжину я захватил с собой в Беббанбург, в том числе попа, так пламенно призывавшего убивать нас. Его доставили ко мне на «Сперхафок». Судно все еще глубоко зарывалось осевшим носом, однако Гербрухту удалось устранить основную течь, да и перенос балласта помог выровнять корабль.

Священник был молодой, коренастый, круглолицый, с черной шевелюрой и мрачный. Мне он показался смутно знакомым.

— Мы встречались? — спросил я.

— Слава Всевышнему, нет.

Он стоял прямо под рулевой площадкой, под охраной ухмыляющегося Беорнота. Мы подняли парус и шли на север, домой, подгоняемые свежим западным ветром. Большинство моих людей находились на захваченном нами большом корабле, и лишь немногие оставались на «Сперхафоке», все они продолжали откачивать воду. Молодец, поклявшийся меня убить, так и стоял, привязанный к мачте, и таращился на меня.

— Тот юный глупец родом из Уэссекса, — обратился я к попу, кивнув в сторону парня. — А вот ты, судя по говору, мерсиец.

— У Царствия Христова нет границ, — заявил он.

— В отличие от моего милосердия, — процедил я. Священник промолчал. — Я из Нортумбрии, — продолжил я, не обращая внимания на его дерзость. — В Нортумбрии я олдермен. Ты обязан называть меня лордом.

Он молчал, только зло смотрел на меня. «Сперхафок» шел валко, неохотно всходил на волну, но плыл, и мы держали курс на дом. «Банамадр» и захваченный корабль шли рядом, готовые снять нас, если «Сперхафок» начнет тонуть, но во мне с каждой минутой крепла уверенность, что мое судно дотянет до берега и мы его починим.

— Ты обязан называть меня лордом, — повторил я. — Откуда ты?

— Из Царствия Христова.

Беорнот отвел мясистую ручищу, чтобы ударить попа, но я покачал головой.

— Ты понимаешь, что нам грозит опасность утонуть? — спросил я у священника, хранившего упрямое молчание. У меня были причины сомневаться в способности пленника понять по поведению «Сперхафока», что он не только не погружается, но даже обретает былую прыть. — И когда судно пойдет ко дну, — заговорил я снова, — я привяжу тебя к мачте рядом с тем молокососом. Если, конечно, ты не сообщишь мне то, что я хочу знать. Откуда ты?

— Родился я в Мерсии, — скрепя сердце, признался он. — Но Господу угодно было послать меня в Уэссекс.

— Если он еще раз не обратится ко мне «лорд», можешь треснуть его так сильно, как захочешь, — сказал я Беорноту. Потом улыбнулся попу. — Куда именно в Уэссексе?

— Винтанкестер, — процедил он, помедлил, а затем, почувствовав, что Беорнот пошевелился, торопливо добавил: — Лорд.

— И что делал священник из Винтанкестера на корабле у берегов Нортумбрии?

— Нас послали убить тебя! — рявкнул он, потом ойкнул, когда Беорнот отвесил ему затрещину.

— Отче, черпай крепость во Господе! — воззвал к нему молодец у мачты.

— Как зовут того придурка? — поинтересовался я, хмыкнув.

Священник помедлил немного, бросив на юношу косой взгляд.

— Вистан, лорд, — сказал он.