Мастер печали

– А что бы сказал Тосан, узнай он, что ты ухлестываешь за его дочкой? Я тебя спрашиваю. Довольно и того, что вы натыкаетесь друг на дружку в Академии. Но если ты еще и по улицам деревни начнешь за ней бегать, да еще и без ведома отца…

Аннев поднялся и сел на стул.

– Тосан, – усмехнулся он, – может взять свое мнение и засунуть его куда подальше.

– Аннев! – Содар резко повернулся, и вода из ковша плеснула на пол. – Тосан – старейший из древних и глава Академии. Прояви хоть немного уважения.

– Сколько угодно, – ответил мальчишка. – Старикан Тосан может взять свое мнение…

Но тут же осекся, перехватив ледяной взгляд Содара, и нервно сглотнул.

– Прости, Содар. Я… Просто завтра Испытание. Я волнуюсь.

Содар снова отвернулся к чайнику, но Аннев мог бы поклясться, что услышал сдавленный смешок и «старикан Тосан, надо же».

Мальчик улыбнулся. Что бы там Содар ни говорил, они с Тосаном никогда не питали друг к другу большой любви. Раскол между духовенством и Академией произошел еще несколько десятков лет назад – задолго до появления Содара в Шаенбалу, и ситуация лишь усугубилась, когда священник забрал себе в ученики Аннева. Содар, однако, не предпринимал ни малейших попыток, чтобы наладить отношения с Академией, и даже более того: Анневу вообще иногда казалось, что Содар нарочно подливает масла в огонь.

Наполнив чайник, Содар отдал ковш Анневу. Мальчик зачерпнул воды из котла и сделал несколько жадных глотков.

– Ловушки, которые захлопнулись, не переустанавливай, а те, что не сработали, захлопни.

Священник бросил в чайник чайные листья и палочки корицы.

– А ловушки для птиц не трогать, я помню, – сказал Аннев, возвращая ковш на полку.

– Нет, их тоже. «В праздник сей великий не вкушай ты ни зверя, ни рыбы, ни птицы».

– Но ведь это не Седьмой день, – возразил Аннев.

– Нет, это первая ночь Регалея, – произнес Содар и бросил в чайник горсть истолченного в порошок корня цикория. – К тому же, если завтрашнее Испытание пройдет, как и предыдущие, наутро ты будешь расстроен, а значит, мне опять придется половину работы за тобой переделывать. – Он покачал головой. – Лучше подготовиться заранее, так что захлопни все ловушки.

Юноша нахмурился. Обязательно стоило лишний раз напоминать об Испытаниях – и о том, как они всегда заканчиваются? Ему вдруг захотелось сказать что-нибудь назло старику.

– Но в Книге Одара говорится, что в великие праздники нельзя есть мясо. Почему тогда в Седьмой день мы едим птицу и рыбу?

– Потому что Седьмой день – обычный праздник, а Регалей – великий праздник.

Аннев еще больше насупился:

– И что с того? Разве мы…

– Аннев, ты и вправду сейчас хочешь спорить о том, чем обычные праздники отличаются от великих? – спросил Содар. – В третьем веке на Совете Нивен нан Су’ул пытались выяснить, в чем же между ними разница. Целые фолианты про это написаны, и все в основном не стоят и куска лошадиного дерьма.

Аннев так и разинул рот от изумления, но Содар будто ничего не заметил: на его губах промелькнула улыбка, и он вернулся к своему чаю.

– Не скрою, – продолжил священник, – временами и мне не чуждо лицемерие. Но, по крайней мере, в этом вопросе я, в отличие от моих братьев, всегда стараюсь быть честным. – В его глазах плясали искорки, когда он снова повернулся к ученику. – Но дело ведь не в праздниках и не в Книге Одара. И даже не в том, как ты справляешься со своей работой по хозяйству, верно?

Аннев смотрел на наставника, не решаясь заговорить.

На несколько мгновений в кухне повисла тишина, а потом Содар произнес:

– Ты справишься, мальчик. И знай: что бы завтра ни случилось – я горжусь тобой.

Аннев, вспыхнув до корней волос, кивнул.

– Ну да, – хрипло сказал он. – Я пойду захлопну ловушки. Что еще сделать?

Содар помешал плавающие в чайнике листья.

– Дров не руби – у нас в сарае их еще предостаточно, до следующей недели хватит, так что вернись пораньше.

– До занятий еще много времени, я успею.

– Не успеешь, если рассчитываешь переодеться и умыться. По сравнению с твоей чумазой физиономией эта туника почти белая.

Аннев через силу улыбнулся и потер щеку. Она и вправду оказалась чумазая, но, может, он только что ее испачкал – рука-то тоже в грязи.

– Понял, – сказал он. – Я мигом.

И выскочил из кухни, пока Содар не придумал для него еще какое-нибудь дело.






Глава 2




Раньше дверь в дальнем конце кухни выходила прямо на улицу, но, когда Аннев подрос, Содар соорудил за ней деревянную пристройку, чтобы мальчику было где тренироваться. Получилось довольно просторное помещение: здесь нашлось место не только для всего их тренировочного арсенала, но и для поленницы дров, погреба и крошечной уборной.

Войдя в комнату, Аннев снял с крюка на стене сумку для дичи и охотничий нож. Бросив взгляд в угол, где располагалась уборная, мальчик вздохнул, подбежал к низенькой деревянной коробке и вытащил из-под нее ночной горшок. Держа его в вытянутой руке, Аннев вышел из пристройки и засеменил рысцой к лесу, который находился в четверти мили. Там он вылил содержимое горшка в кусты (особенные, предназначенные именно для этой цели кусты), поставил горшок на землю и, пригнувшись, бесшумно заскользил между деревьями. Какой, интересно, ждет его улов?

Сделав дюжину шагов, Аннев на мгновение замер, с наслаждением втягивая носом густой аромат Чащи и прислушиваясь к привычным звукам. Все здесь было хорошо ему знакомо: и высокие вечнозеленые ели, и дубы с березами, все еще сохранившие кое-где сухие скукоженные листья – деревья стряхнут их лишь после того, как набухнут почки, обещая новый наряд, ничем не уступающий прошлогоднему. Свернув на одну из звериных троп, Аннев помчался в самую глубь Чащи, где стояли его ловушки.

Через полчаса в его сумке уже лежали фазан, две толстенькие белки и на удивление жирный кролик. Аннев заспешил обратно и уже почти добежал до опушки, но тут кое-что привлекло его внимание: вокруг нескольких сосен, несмотря на яркий солнечный свет, проникавший сквозь их кроны, клубились плотные черные тени.

Сумеречные омуты редко появлялись в Чаще, Аннев лишь несколько раз натыкался на них, когда забредал вглубь леса. Но он всегда обходил их стороной и никогда еще не видел омут рядом с деревней.

Закинув сумку с дичью на плечо, Аннев подошел к кусту терновника, нагнулся и подобрал камень размером с пол-ладони. Взвесив его в руке, он повернулся к омуту и швырнул в него снаряд.

Камень с тихим свистом исчез в черном облаке. Аннев немного подождал, всматриваясь в колыхающиеся тени.

Ничего.

Мальчик раздосадованно вздохнул. Он так надеялся, что произойдет хоть что-нибудь, а тут – сплошное разочарование. Но Аннев не собирался так просто сдаваться.

Он нагнулся, чтобы подобрать еще один камень, но, поскольку не сводил глаз с теней, схватился за терновник. Вскрикнув от боли, мальчик выпустил колючую ветку, несколько раз сжал руку в кулак и посмотрел на ладонь: на ней уже набухли две красные капли. Аннев чуть было не вытер ладонь о тунику, но вовремя остановился. Его школьная форма и без того не первой свежести, не хватало еще на ней пятен крови.

Он оглядел землю, застланную сухими сосновыми иглами, и заметил серый камень вдвое больше предыдущего. Осторожно отодвинув в сторону ветку терновника, Аннев подобрал камень, вытер о его прохладную поверхность зудящую от уколов ладонь, а после этого бросил его в чернильную пустоту.

Сначала ничего не происходило. Но вдруг облако непроницаемой темноты едва заметно содрогнулось, и по всему омуту пробежала малиновая рябь. Аннев и моргнуть не успел, как все закончилось, будто и не было ничего.

Тут Аннев по-настоящему разозлился. Он приблизился к омуту вплотную и, хоть сердце его колотилось в груди как сумасшедшее, сунул ногу в черноту. Убедившись, что ничего не происходит, Аннев сделал шаг вперед, потом еще один и еще. Мальчик чувствовал, как становится все холоднее. Сначала тени плескались на уровне его колен, пара шагов – и они почти полностью скрыли бедра. Это было все равно что брести в густом осеннем тумане через мельничный пруд. Однако чем глубже погружался Аннев во тьму, тем нестерпимее становился холод – и тем отчетливее он ощущал, что кто-то или что-то пристально за ним наблюдает. Анневу стало плохо, голова у него закружилась – точно так же, как в те моменты, когда он смотрел вниз с высоких стен Академии, – и, выждав еще пару мгновений, он поспешил прочь.

Вынырнув из облака теней на свет, Аннев тут же обозвал себя дураком. Никого, кроме него, в лесу нет, а в сумеречном омуте ничуть не холоднее, чем в обычной тени. И ничего страшного в нем нет. А он, глупый, просто струсил безо всякой на то причины. И все-таки, как бы Аннев себя ни успокаивал, ему было не по себе. Он бросил быстрый взгляд на клубящиеся тени, вздрогнул и помчался домой.



– Ты горшок опорожнил? – первым делом спросил Содар, едва Аннев переступил порог кухни.

– Само собой, – ответил Аннев, радуясь, что самое неприятное позади.

– Хорошо. Умойся, поешь и займемся магией.

Аннев застонал:

– Мы же уже занимались, на прошлой неделе!

– А должны заниматься каждый день, – осадил его Содар, наливая себе чай. – Но перевод Спеур Дун занимает у меня все свободное время. – Он вздохнул, пригладил бороду и отхлебнул из кружки. – Нужно это исправить. К тому же приближается Регалей, а значит, магия будет даваться тебе проще, чем обычно.

Аннев опустил руки в холодную воду и начал энергично тереть правую ладонь, на которой остались следы крови; когда с этим было покончено, зачерпнул воды в ладони и плеснул на лицо.

– А что, перед Регалеем к магии проще подступиться? – спросил он.

– Судя по моему опыту – да.

Содар бросил ему полотенце.

– Может, поэтому и появляются сумеречные омуты?

– Сумеречные омуты?

Аннев кивнул и кинул Содару мокрое полотенце.

– Такие места в Чаще, в которых собираются тени. Они еще похожи на настоящий пруд.

– Да, ты уже как-то о них упоминал, только называл по-другому. И сегодня тебе попался такой омут?

Аннев потер перчатку, скрывающую его левую руку до локтя, и снова кивнул.

– Недалеко от опушки. – Он задумался. – Раньше они так близко не подходили.

Он вспомнил, как ему было холодно, пока он брел сквозь тьму, и вздрогнул. А когда поднял голову, увидел, что Содар внимательно наблюдает за ним.

– Омуты, говоришь? – спросил старик, не сводя с него глаз. – Ты ведь всегда обходил их стороной.