Мастер печали

– А ты расскажешь мне о своем прошлом? – спросил Аннев, чувствуя себя все еще уязвленным. – О своей миссии? И обо мне?

Священник еще крепче прижал его к себе:

– Я уже поведал тебе обо всем, что тебе нужно знать. Пока… – Содар прерывисто вздохнул. – Просто будь мальчиком, Аннев. Наслаждайся последними остатками твоего детства. Придет завтрашний день – и отнимет то, что сегодня мы принимаем как должное и совсем не ценим.

– Но ведь остальное ты мне тоже расскажешь? – Прижавшись к груди старика, Аннев слышал, как бьется его сердце. – Когда-нибудь?

– Обязательно. Но не о моем прошлом, а о войне, бушующей в мире за пределами нашей деревни.

Анневу по-прежнему было не по себе из-за всех этих тайн, но теперь он немного успокоился, убежденный в том, что рано или поздно старик его посвятит хотя бы в некоторые из них. Всему свое время.

– Договорились.

– Вот и хорошо. – Старик снова с силой его обнял. – А теперь приберем здесь – и пообедаем.

Аннев кивнул и направился туда, где лежали его топор и меч. Подобрав оружие, он вдруг снова вспомнил о своем волшебном протезе.

– Если честно, – сказал он Содару, подходя к стойке с оружием, – я до сих пор почти ничего не знаю о магии. Даже об этих артефактах, за которыми нас отправляет Академия. Древние говорят нам только о том, как определить, волшебная вещь или нет, и совсем ничего о том, почему они вообще были созданы и как устроены.

– Полагаю, древние и сами не помнят то немногое, что известно об артефактах, – ответил Содар, относя на место убойное бревно. – Учение древних зиждется на их страхах и предрассудках, тогда как существует научное объяснение магии. Магия не менее осязаема, чем искусство и красота; равно как и они, она являет собою лишь одну из множества граней великой, всеобъемлющей «истины». И точно так же, как и любая из них, достойна подробного изучения. – Он поставил бревно в угол, к копьям и дротикам. – Итак, что тебя интересует?

Аннев поднял левую руку.

– Раньше я думал, что владыка крови создал этот артефакт для себя. Но рука меняет размер и цвет, подстраиваясь под своего хозяина – не важно, взрослый это или младенец. Получается, в ней с самого начала была заложена способность расти вместе со своим владельцем… но почему? Ведь сыны Кеоса никому не помогают.

Содар рассмеялся:

– Это вам в Академии сказали? На протяжении первого и второго веков мир не знал народа трудолюбивее, чем терранцы.

Они направились в кухню.

– Говоря откровенно, я считаю, – продолжал старик, – это был подарок дорогому человеку, и создал его не владыка крови, а, скорее всего, какой-нибудь мастер артефактов, такой как Урран.

– Хорошо, – согласился идущий позади него Аннев, – но ведь это произошло давным-давно. Может, раньше терранцы и были добры, но сейчас-то они – воплощение зла.

– Ну да. Точно так же, как давным-давно калеки были самыми обычными людьми, а теперь все они как один поклоняются Кеосу. А как же вы со Шраоном?

Щеки Аннева вспыхнули от стыда: да ведь он сейчас говорит совсем как Маюн! Он остановился у ступенек и потер левый локоть.

– Ты прав. Мастера и древние только и твердят о том, что калеки – зло и магия – зло, а мне так хочется сказать им – доказать им! – что все это глупости.

Он опустил голову. Все же его тайна – тяжелая ноша, и сейчас он почти физически ощущал эту тяжесть.

– Иногда я жалею, что не могу открыться людям. Дать им собственными глазами увидеть истину. Так надоело лгать, притворяться, что я не то… не тот, кто я есть на самом деле.

– И кому ты хотел бы открыться?

«Маюн!» – прозвучал в голове немедленный ответ, но вслед за ним в памяти всплыли ее гадкие слова, и Аннев тут же прогнал эту мысль. Его сердце говорило ему, что слова эти не ее – она лишь слепо вторит отцу, но разум требовал доказательств. Изменит ли она мнение, если Аннев раскроет ей свою тайну?

– Аватарам, – сказал он наконец, когда почувствовал, что пауза чересчур затянулась. – Может, они перестали бы ко мне цепляться. Жителям деревни. Они вечно сплетничают об илюмитах, кеокумах, о людях с внешними изъянами – это, мол, Кеос так метит своих порочных детей… Я показал бы им, что они заблуждаются. Ведь я – не зло, не сын Кеоса. Может, и остальные тоже.

Содар приобнял его за плечи, пока они вместе поднимались по ступенькам на кухню.

– Ты полон благих намерений, мальчик, но вспомни, как они относятся к Шраону. Он замечательный человек, добрый и великодушный, однако никому нет до этого дела – вся деревня в голос клянет и его самого, и его работу. Если кто-то из жителей прознает о твоей руке, то тут же побежит к древним, а потом вместе с остальными станет бросать в тебя камни, пока ты не испустишь дух. – Тут Содар остановился и, глядя Анневу в глаза, произнес, чеканя каждое слово: – Ты никому не выдашь своей тайны. Никому и никогда.

Аннев чуть заметно кивнул:

– Хорошо.

Содар сжал его плечи, а потом распахнул дверь на кухню.

– Что скажешь, если сначала мы перекусим, а потом я отдам тебе твои подарки?

Аннев развернулся и удивленно посмотрел на старика:

– Подарки? Так я получу несколько?

– Возможно, если как следует поторопишься.

И Аннев со всех ног бросился в дом.






Глава 20




Аннев и Содар, склонив голову, сидели за столом. Перед каждым стояла миска с остывшей едой. На кухне царило молчание. Аннев приподнял голову и, чуть-чуть приоткрыв один глаз, уставился на Содара.

– Твоя очередь, Аннев, – сказал тот, не шевельнувшись.

Мальчик снова опустил голову и прочел молитву, вознося хвалу Одару за то, что послал им эту скромную пищу. А закончив, схватил ложку и зачерпнул густого месива из миски.

– Ненавижу холодную овсянку, – проворчал он и отправил в рот вторую ложку, до краев полную каши. – А мясо будет?

– Нет. Арнор застал меня врасплох – я ничего не успел приготовить.

Содар провел ложкой по вязкой поверхности каши и что-то прошептал. Над миской тут же взвилась струйка пара, и по кухне разлился аромат имбиря и мускатного ореха.

– Эй! – крикнул Аннев, тыча пальцем в пар. – А почему ты мою не подогрел?

Содар пожал плечами:

– Ты и сам можешь. Глиф ты знаешь, и слова силы тебе известны. Так что если хочешь горячую еду – сам ее и разогрей.

– Но я же не умею…

– Нет, – прервал его Содар и наставил на него ложку. – Умеешь.

Аннев закатил глаза: что толку с тобой спорить? Однако, убедившись, что Содар занят содержимым своей миски, быстренько начертил на каше глиф. Пару секунд он глядел на руну, размышляя, стоит сделать линии глубже или нет и хватит ли в каше воды, чтобы магия сработала.

– Тисайч, – прошептал он древнее имя руны и, зачерпнув немного овсянки, попробовал, что получилось…

Горячее каша не стала.

«Тоже мне сюрприз».

Опустошив миску за пару минут, юноша с грохотом поставил ее на стол и воскликнул:

– Ну что? Где мои подарки?

Содар, соскребая остатки каши со стенок миски, наставительно поднял палец:

– Сначала помой посуду.

И, облизав ложку, положил ее в миску, которую поставил в пустую миску Аннева. Аннев страдальчески застонал, но все же послушно сгреб посуду со стола и понес на улицу. Он помыл чашки и ложки в корыте за сараем и, вернувшись на кухню, обнаружил Содара на прежнем месте.

Стол, однако, на сей раз покрывала красная скатерть с золотыми узорами. Аннев вздрогнул, когда разобрал на ней изображение феникса. Он тут же вспомнил о перчатке, которую сшила ему Маюн и которую он прятал в кармане туники, рядом с отмычками. В некоторых местах скатерть топорщилась, как если бы под ней лежали какие-то плоские предметы.

– Это же феникс, – выдохнул Аннев, пораженный таким совпадением.

– Это герб рыцаря Гальциона по имени Бреатанас. Говорят, при одном виде его стяга враги обращались в бегство. От его имени образовано и твое.

Аннев внимательно разглядывал феникса, поражаясь его сходству с птицей, вышитой на перчатке Маюн.

– Бреатанас – дитя богов? Он был далта?

– Почему ты спрашиваешь?

– Древний Бенифью говорил, что на стенах Академии вырезаны лица нескольких далта. Среди прочих он назвал и Бреатанаса.

– Да, он был далта, – медленно произнес Содар. – Но его род был стерт с лица земли вскоре после того, как умолкли боги.

Аннев еще несколько секунд не сводил восхищенных глаз с флага.

– Точно! – Он поднял взгляд на Содара, кое-что вспомнив. – Это случилось после того, как у богов украли их оружие.

– Диамаги, а не оружие, – поправил Содар. – Впрочем, легендарные артефакты – флейта, посох и молот – действительно использовались в качестве такового. Это были инструменты, и, как и любые инструменты, они могли служить и для созидания, и для разрушения. Ну, довольно об этом. Ты ведь уже заждался.

И с этими словами сдернул флаг со стола.

Взору Аннева предстало два изумительных предмета. Первый – топор, лезвие которого скрывалось в чехле из сыромятной кожи, второй – короткий меч в изысканных серебряных ножнах и рукоятью с бледно-голубой обмоткой. Аннев схватил меч и вынул его из ножен.

– Содар! Он потрясающий! Но как… где ты его достал?