Мастер осенних листьев
Часть 110 из 118 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я знаю.
Рыцек разжал пальцы.
– Просто не думай о нем плохо.
Эльга мотнула головой.
– Я не могу. Я… он безумен.
Рыцек поднялся и посмотрел на Эльгу сверху вниз.
– А я?
– И ты.
Усмешка, так похожая на усмешку мастера смерти, искривила рот Рыцека.
– А ты – дура! – Он пнул тюфяк. – Здесь все или дохнут, или любят, поняла? Другого выхода нет!
– Я ему нужна, – сказала Эльга.
– А потом?
– А потом она умрет, – раздалось из-за колонны.
Хихикая, Скаринар вышел к возвышению. Волосы его так и остались приглажены с одной стороны и растрепаны, взбиты – с другой. Горжет с перевязью исчез, вместо него плечи Скаринара украшала малиновая накидка с прорезями для рук и стоячим воротником.
– Повелитель Скари, – склонился перед ним Рыцек.
– Я думал, что ты выпрыгнул в окно.
– Я вернулся.
Мастер смерти хмыкнул.
– Можешь выпрыгнуть еще раз. Нет, лучше выйди в двери и займись чем-нибудь. На площади перед дворцом строят помост, с которого я буду казнить мятежников. Посмотри, так ли уж он хорош.
– Слушаюсь.
Рыцек направился к дверям. Скаринар с усмешкой следил, как он идет между колоннами.
– Хороший парнишка, – сказал он Эльге, когда тот исчез, – но, боюсь, я буду вынужден его убить.
– Почему? – спросила Эльга, поднимаясь.
– Потому что я – мастер смерти и это моя сущность. – Скаринар почесал подбородок. – К тому же он стал навязчив. Знаешь, – обернулся он, – я не переношу восторженного проявления чувств. Ладно, об этом позже, если тебе будет интересно. Портрет Тоггендоля мне понравился, да, строго, ничего лишнего, скупой рисунок, но я его чувствую, и ты, по крайней мере, сделала его не хуже Униссы.
Он оглядел панно.
– Здесь много работы. Сегодня к тебе прибудет еще один человек, новый титор Фалабада. Его поместишь ниже.
– Хорошо.
Скаринар с интересом посмотрел на девушку.
– Уже согласна?
– Иначе вы же убьете кого-нибудь, – сказала Эльга.
Мастер смерти рассмеялся.
– Ты думаешь, это зависит от тебя? Нет, конечно, я не буду убивать, чтобы заставить тебя работать, если ты и так работаешь. Но большего я не обещал.
– Но…
– Просто умрет меньше людей. Согласись, это немало в твоем положении. Почти победа.
Эльга выдохнула.
– А можно не убивать?
Скаринар повернул к ней лицо. Усмешка потянула вбок губы, морща беленую щеку.
– Как ты себе это представляешь? Такой вопрос мог задать только очень глупый человек. Ты могла бы не трогать листья?
– Наверное, – сказала Эльга.
– Вранье! – Скаринар показал на мешки с листьями. – Ты не прожила бы без них и дня. Это твое, это ты сама. Ты – в каждом, самом маленьком листике, в травинке, в цветочке, и, уверен, ты это знаешь. А я – в каждой смерти.
Он зашагал по возвышению. Ладонь его вспархивала над креслом, над столиком на резных ножках, над вазой с южными фруктами, над стулом, над сдвинутым к стене сундуком с ворохом одежды на крышке. Пальцы легко, почти незаметно касались каждого предмета, и с ними тут же происходили неприятные метаморфозы. Фрукты морщились и желтели, у кресла потемнела, местами лопнула и распушилась обивка подлокотников, скособочился столик, длинными трещинами покрылась ваза, просела и упала спинка стула.
Любое касание запускало механизм разрушения, старения вещи. Последними брызнули лоскутами, распадаясь, платья на сундуке.
– Смотри, – сказал Скаринар, дошагав до стены и развернувшись. – Это я. Как я могу от этого отказаться? Я в звоне выдернутого волоса, в шелушении кожи, в песке, иссекающем камень, в этих лоскутах. Это мое мастерство. И, знаешь, с каждым днем я становлюсь все искуснее. Я это чувствую. Во мне открываются такие интересные возможности, что я, честно, и не предполагал. Например, убить не человека, а любовь в нем. Представь, я это могу. А еще могу убить память, взгляд, мысль. Или вот ослепить птицу на ветке.
Направляясь к окну, он быстрым шагом, чуть ли не вприпрыжку пересек зал. Выглянул в сад, подставляя беленое лицо солнцу.
– Жалко, никакой птицы нет. Перестреляли всех, что ли? Я бы тебе показал. Это смешно. Ты вообще веришь в грандалей?
Эльга кивнула.
– Ну и дура!
– Почему?
Скаринар вернулся от окна к Эльге.
– А кто такой грандаль? – спросил он, остро вглядываясь в ее глаза.
– Мастер, который может все, – тихо ответила Эльга.
Скаринар расхохотался.
– Ну вот я – мастер смерти, – сказал он. – Но я никогда не смогу подарить кому-то жизнь. Понимаешь? Потому что мое мастерство – смерть. И каким бы я ни был мастером, всегда будут существовать вещи, мне недоступные. Предел. И для каждого мастера так. Поэтому все разговоры о грандалях – это сказки, дурочка.
– Но разве их не было?
– В прошлом? – Скаринар покривил губы, размышляя. – Думаю, нет. Думаю, были мастера, которые достигли вершины. Но почему их здесь нет? – Он оглянулся, словно за колоннами и на возвышении у панно должно было прятаться по грандалю. – Где они? Грандаль ведь, по твоим сказкам, наделен гигантским могуществом. Неужели никто не смог продлить свою жизнь? Неужели никто не подумал об этом в первую очередь?
– Наверное, у них были другие интересы.
– Какие?
Скаринар развел руками и склонил голову набок. Несколько мгновений он ждал ответа, потом усмехнулся.
– Не было никаких интересов, потому что и грандалей не было. Просто так старые мастера потешались над своими учениками. Я могу тебе сказать, – понизил голос мастер смерти, – я и сам хотел стать грандалем. – Он покивал. – Меня этот старик-кранцвейлер… ну, не он сам, его мастера боя… Они же разбили меня зимой. Я тогда думал: вот стану грандалем… и перекушу им всем шеи!
Эльга вздрогнула от зубного стука над ухом.
– Ты слушаешь?
– Да.
Скаринар фыркнул.
– Это, впрочем, не важно. Можешь слушать, можешь не слушать. Мне наплевать. Но я понял тогда, что верить надо не в сказки, а в себя, не эрцгаврам и кумикам, что предают так же легко, как клянутся в верности, а своему мастерству. Нет, я не хочу быть грандалем, мне было бы тесно в этом мире. Ты же запомни…
Он жесткими руками повернул Эльгу к панно.
– Видишь меня в центре?
– Да, – сказала Эльга.
– Я красив, да? Я велик. Даже не вздумай меня касаться. Я почувствую. Унисса порассказала мне о вашем коварном мастерстве, когда я убил в ней ложь. Ни пальца, ни ногтя!
– Я, возможно, и не смогу, – сказала Эльга.
– Почему?
Лицо Скаринара оказалось совсем рядом. От него странно и сладковато пахло. Должно быть, степью и кумханами.
– У меня печать слабая, – выпростала запястье из рукава Эльга.
Скаринар опустил взгляд на ее знак.
– Пф-ф, – сказал он, – еще одна сказка. Ты видишь такой знак у меня?
Крылья накидки отправились за спину. Несколько мгновений, которые Скаринар держал руки на виду, дали Эльге убедиться, что никакой печати у него нет. Ни на запястьях, ни выше, ни у локтей.
Рыцек разжал пальцы.
– Просто не думай о нем плохо.
Эльга мотнула головой.
– Я не могу. Я… он безумен.
Рыцек поднялся и посмотрел на Эльгу сверху вниз.
– А я?
– И ты.
Усмешка, так похожая на усмешку мастера смерти, искривила рот Рыцека.
– А ты – дура! – Он пнул тюфяк. – Здесь все или дохнут, или любят, поняла? Другого выхода нет!
– Я ему нужна, – сказала Эльга.
– А потом?
– А потом она умрет, – раздалось из-за колонны.
Хихикая, Скаринар вышел к возвышению. Волосы его так и остались приглажены с одной стороны и растрепаны, взбиты – с другой. Горжет с перевязью исчез, вместо него плечи Скаринара украшала малиновая накидка с прорезями для рук и стоячим воротником.
– Повелитель Скари, – склонился перед ним Рыцек.
– Я думал, что ты выпрыгнул в окно.
– Я вернулся.
Мастер смерти хмыкнул.
– Можешь выпрыгнуть еще раз. Нет, лучше выйди в двери и займись чем-нибудь. На площади перед дворцом строят помост, с которого я буду казнить мятежников. Посмотри, так ли уж он хорош.
– Слушаюсь.
Рыцек направился к дверям. Скаринар с усмешкой следил, как он идет между колоннами.
– Хороший парнишка, – сказал он Эльге, когда тот исчез, – но, боюсь, я буду вынужден его убить.
– Почему? – спросила Эльга, поднимаясь.
– Потому что я – мастер смерти и это моя сущность. – Скаринар почесал подбородок. – К тому же он стал навязчив. Знаешь, – обернулся он, – я не переношу восторженного проявления чувств. Ладно, об этом позже, если тебе будет интересно. Портрет Тоггендоля мне понравился, да, строго, ничего лишнего, скупой рисунок, но я его чувствую, и ты, по крайней мере, сделала его не хуже Униссы.
Он оглядел панно.
– Здесь много работы. Сегодня к тебе прибудет еще один человек, новый титор Фалабада. Его поместишь ниже.
– Хорошо.
Скаринар с интересом посмотрел на девушку.
– Уже согласна?
– Иначе вы же убьете кого-нибудь, – сказала Эльга.
Мастер смерти рассмеялся.
– Ты думаешь, это зависит от тебя? Нет, конечно, я не буду убивать, чтобы заставить тебя работать, если ты и так работаешь. Но большего я не обещал.
– Но…
– Просто умрет меньше людей. Согласись, это немало в твоем положении. Почти победа.
Эльга выдохнула.
– А можно не убивать?
Скаринар повернул к ней лицо. Усмешка потянула вбок губы, морща беленую щеку.
– Как ты себе это представляешь? Такой вопрос мог задать только очень глупый человек. Ты могла бы не трогать листья?
– Наверное, – сказала Эльга.
– Вранье! – Скаринар показал на мешки с листьями. – Ты не прожила бы без них и дня. Это твое, это ты сама. Ты – в каждом, самом маленьком листике, в травинке, в цветочке, и, уверен, ты это знаешь. А я – в каждой смерти.
Он зашагал по возвышению. Ладонь его вспархивала над креслом, над столиком на резных ножках, над вазой с южными фруктами, над стулом, над сдвинутым к стене сундуком с ворохом одежды на крышке. Пальцы легко, почти незаметно касались каждого предмета, и с ними тут же происходили неприятные метаморфозы. Фрукты морщились и желтели, у кресла потемнела, местами лопнула и распушилась обивка подлокотников, скособочился столик, длинными трещинами покрылась ваза, просела и упала спинка стула.
Любое касание запускало механизм разрушения, старения вещи. Последними брызнули лоскутами, распадаясь, платья на сундуке.
– Смотри, – сказал Скаринар, дошагав до стены и развернувшись. – Это я. Как я могу от этого отказаться? Я в звоне выдернутого волоса, в шелушении кожи, в песке, иссекающем камень, в этих лоскутах. Это мое мастерство. И, знаешь, с каждым днем я становлюсь все искуснее. Я это чувствую. Во мне открываются такие интересные возможности, что я, честно, и не предполагал. Например, убить не человека, а любовь в нем. Представь, я это могу. А еще могу убить память, взгляд, мысль. Или вот ослепить птицу на ветке.
Направляясь к окну, он быстрым шагом, чуть ли не вприпрыжку пересек зал. Выглянул в сад, подставляя беленое лицо солнцу.
– Жалко, никакой птицы нет. Перестреляли всех, что ли? Я бы тебе показал. Это смешно. Ты вообще веришь в грандалей?
Эльга кивнула.
– Ну и дура!
– Почему?
Скаринар вернулся от окна к Эльге.
– А кто такой грандаль? – спросил он, остро вглядываясь в ее глаза.
– Мастер, который может все, – тихо ответила Эльга.
Скаринар расхохотался.
– Ну вот я – мастер смерти, – сказал он. – Но я никогда не смогу подарить кому-то жизнь. Понимаешь? Потому что мое мастерство – смерть. И каким бы я ни был мастером, всегда будут существовать вещи, мне недоступные. Предел. И для каждого мастера так. Поэтому все разговоры о грандалях – это сказки, дурочка.
– Но разве их не было?
– В прошлом? – Скаринар покривил губы, размышляя. – Думаю, нет. Думаю, были мастера, которые достигли вершины. Но почему их здесь нет? – Он оглянулся, словно за колоннами и на возвышении у панно должно было прятаться по грандалю. – Где они? Грандаль ведь, по твоим сказкам, наделен гигантским могуществом. Неужели никто не смог продлить свою жизнь? Неужели никто не подумал об этом в первую очередь?
– Наверное, у них были другие интересы.
– Какие?
Скаринар развел руками и склонил голову набок. Несколько мгновений он ждал ответа, потом усмехнулся.
– Не было никаких интересов, потому что и грандалей не было. Просто так старые мастера потешались над своими учениками. Я могу тебе сказать, – понизил голос мастер смерти, – я и сам хотел стать грандалем. – Он покивал. – Меня этот старик-кранцвейлер… ну, не он сам, его мастера боя… Они же разбили меня зимой. Я тогда думал: вот стану грандалем… и перекушу им всем шеи!
Эльга вздрогнула от зубного стука над ухом.
– Ты слушаешь?
– Да.
Скаринар фыркнул.
– Это, впрочем, не важно. Можешь слушать, можешь не слушать. Мне наплевать. Но я понял тогда, что верить надо не в сказки, а в себя, не эрцгаврам и кумикам, что предают так же легко, как клянутся в верности, а своему мастерству. Нет, я не хочу быть грандалем, мне было бы тесно в этом мире. Ты же запомни…
Он жесткими руками повернул Эльгу к панно.
– Видишь меня в центре?
– Да, – сказала Эльга.
– Я красив, да? Я велик. Даже не вздумай меня касаться. Я почувствую. Унисса порассказала мне о вашем коварном мастерстве, когда я убил в ней ложь. Ни пальца, ни ногтя!
– Я, возможно, и не смогу, – сказала Эльга.
– Почему?
Лицо Скаринара оказалось совсем рядом. От него странно и сладковато пахло. Должно быть, степью и кумханами.
– У меня печать слабая, – выпростала запястье из рукава Эльга.
Скаринар опустил взгляд на ее знак.
– Пф-ф, – сказал он, – еще одна сказка. Ты видишь такой знак у меня?
Крылья накидки отправились за спину. Несколько мгновений, которые Скаринар держал руки на виду, дали Эльге убедиться, что никакой печати у него нет. Ни на запястьях, ни выше, ни у локтей.