Марионетка

— Другие версии? — Он постарался, чтобы его голос звучал достаточно доброжелательно. — Если честно, у нас нет оснований для того, чтобы их придумывать.

— Вы хотите сказать — рассматривать, — мягко поправил его Реваев.

— Нет, придумывать, — Бочкарев упрямо тряхнул головой, — чтобы версии рассматривать, их надо иметь. А у нас есть только одна версия, так как в деле все слишком очевидно. Здесь не надо ничего придумывать, товарищ полковник. Мы можем гадать только о мотиве, точнее, даже не о мотиве, а о том, что же такого обидного сказал уважаемый Анатолий Григорьевич не менее уважаемому Максиму Сергеевичу.

— Вам не кажется подобный подход несколько однобоким? — Реваев с грустью рассматривал портрет руководителя следственного комитета, висевший над головой Дмитрия Евгеньевича.

— Не кажется, — отбросил любезности Бочкарев, — в данном случае не кажется. Какие могут быть версии там, где два человека всю ночь пили, а потом один зарезал другого?

— Ну да, — кивнул Реваев, — есть труп, есть нож, есть собутыльник.

— Вот именно, — обрадовался Бочкарев.

— Это слова Подгорного, именно так он и обрисовал ход ваших мыслей. Не ваших лично, конечно. Того следователя, который будет вести это дело. Этим следователем оказались вы.

— Ну что же, — Бочкарев сохранял хладнокровие, — я рад, что мы с преступником на одной волне. Возможно, это будет способствовать его скорейшему задержанию.

— Вы рассматриваете ситуацию так, словно убитый с Подгорным находились вдвоем взаперти. Но ведь это не так.

— Вы меня извините, Юрий Дмитриевич, я, конечно, знаю, что многие наши коллеги, выйдя на пенсию, переходят в адвокаты. Но вы ведь еще не на пенсии.

Уголки губ Реваева чуть дрогнули, когда он услышал многозначительное «еще». Понятно, что майор был младше его по званию и работал в областном управлении, но, как догадывался Реваев, подробности этого разговора вряд ли останутся тайной для его руководства.

— Не надо думать, что мы здесь только по прямой ходим, — продолжил Бочкарев, — мы проверили и женщин, и дежурившего в ту ночь охранника. Ни у кого из них следов крови на руках и одежде не обнаружено.

— Я не говорю, что виновен кто-то из них, — вздохнул Реваев, — но в любом случае времени, чтобы смыть кровь, у них было предостаточно.

— Так ведь и у Подгорного его тоже хватало! — торжествующе воскликнул Бочкарев. — Чего он в бега подался? Рассказал бы нам сейчас свою версию.

— Ну что же, Дмитрий Евгеньевич, — Реваев поднялся, протянул Бочкареву руку, — не буду мешать вашей работе.

— Всего доброго, товарищ полковник, — расплылся в улыбке майор.





* * *


— А что, носки тоже гладят? — Жора с удивлением рассматривал стопку еще теплого белья. — И трусы? — изумление его выросло еще больше.

— Что тебя удивляет? — Виктория деловито раскладывала вещи по полкам.

— Даже не знаю. — Мясоедов задумчиво потер щетину на подбородке. — И что, ты теперь мои трусы все время гладить будешь?

Крылова обернулась.

— Тебя это смущает?

— Ну так, — Жора помахал рукой, — в некоторой степени.

— Странно, — удивилась Виктория, — а когда я их с тебя в постели стягиваю, тебя это совсем не смущает.

Она захлопнула дверцу шкафа и вышла из комнаты, предоставив Жоре возможность в одиночестве размышлять о парадоксах длящейся уже третий день совместной жизни.





* * *


— Меня все устраивает.

Мужчина улыбнулся, отчего его приятное интеллигентное лицо, которому так шли очки в золотистой оправе, стало еще более симпатичным. Он еще раз провел рукой по короткостриженому ежику густых светлых волос.

— Что, впервые так коротко подстриглись? — улыбнулась Ирина Геннадиевна.

— Да, — мужчина неожиданно покраснел, — а как вы догадались?

— Да я, родной, двадцать лет сама парикмахером отработала, знаю. Все так с непривычки делают, — усмехнулась хозяйка дома, — сейчас, конечно, сама не стригу, девочки работают, но что к чему, знаю. Как-никак четыре салона у меня, — горделиво поведала женщина, — всего сама добилась.

— Четыре? — изумился мужчина. — И вы одна за всем следить успеваете?


— А что же, коли дело знакомо, чего не управиться. Да и дочка мне помогает, — Ирина Геннадиевна горделиво вздернула подбородок, — в августе еще один салон открывать буду.

— В августе разве сезон? Все же разъезжаются, — удивился мужчина.

— Свадьбы, — многозначительно произнесла Ирина Геннадиевна, — мне бы тогда денежки и документик ваш. Надо ж знать, кому такую красоту доверяю. — Она обвела довольным взглядом стены гостиной.

— У меня только ксерокопия. — Мужчина достал из сумки сложенный вдвое, чуть потрепанный по краям листок. — Жена говорит, лучше с паспортом по Москве не ходить, а то если вдруг бумажник вынут, так и замучаешься потом документы оформлять.

— Ох, всего вы, приезжие, боитесь, — рассмеялась хозяйка, — чай девяностые уже давно кончились. Аль у вас в Сибири не так?

Мужчина смущенно улыбнулся.

— Я вот не помню, чтоб кто-то на карманников жаловался. Вот менты, да. Эти могут докопаться, что регистрации нет. Но тут я вам не помощник. Извините, — она картинно развела руками, — регистрацию даже временную делать не могу. Тоже побаиваюсь. Хотя знаете, у вас вид очень интеллигентный, у таких менты документы не проверяют. Они ж сами колхозники все до единого, под стать себе чуют. Тех и трясут. А вы вон какой красавец, — она еще раз бросила взгляд на ксерокопию паспорта, — хотя в жизни еще лучше.

— Ну вы меня, Ирина Геннадиевна, совсем в краску вогнали, — рассмеялся мужчина, — давайте лучше деньги посчитаем.

— А вы давайте деньги, и мы их посчитаем, — в ответ расхохоталась хозяйка коттеджа.

Когда с пересчетом было закончено, Ирина Геннадиевна протянула своему арендатору заранее заготовленный листочек.

— Тут все нужные телефоны. Сперва электрик, если вдруг чего со светом приключится. Звоните в любое время, скажете, что у меня живете. Он сразу приедет, мужик безотказный. Деньгами только его не балуйте. Фекалийка, если канализацию подопрет, но не должно, я в мае чистила. Соседка, слева которая. Хорошая пара, давно живут тут. Ежели что, всегда помогут. Кстати, самогонку гонят, хорошая самогонка. — Она взглянула на своего нового жильца и добавила: — Вы не подумайте, они не алкаши какие-то, приличные люди. Для себя делают, не на продажу. Но по-соседски всегда пол-литра нацедить могут. Написала еще телефон дочки, мало ли, вдруг чего надо, а я недоступна буду. Хочу дней на десять в Турцию слетать. Потом в августе некогда будет. Ну вот вроде и все. Мой номер у вас есть.

Мужчина кивнул.

— Вот, значит, ключи. Этот от дома, этот от гаража, а этот от калитки. Второй комплект зять вам завезет завтра вечером. Хорошо?

— Конечно, — с готовностью кивнул мужчина.

Ирина Геннадиевна убрала деньги на дно сумочки и засобиралась. Постоялец вышел проводить ее к воротам.

— Ну, всего доброго, Ирина Геннадиевна.

— До свидания, Андрей! Живите в удовольствие.

Ирина Геннадиевна еще раз окинула взглядом высокую широкоплечую фигуру жильца и остановилась на его макушке.

— Мне кажется, вам бы стрижка подлиннее пошла бы, — заметила она, поправляя на плече ремешок сумки. — Вот к августу как раз обрастете немного, жара спадет, я вас тогда лично подстригу.

Калитка закрылась. Макс запер щеколду и пошел к дому. Он чувствовал, что что-то не так, но не мог понять, что именно. Солнце нещадно пекло прямо в затылок. Он провел рукой по волосам и замер. Ну надо же быть таким идиотом! Как можно было сказать, что он впервые подстригся так коротко? Меняя фотографию в копии паспорта на более свежую, Максу пришлось изменить и свой возраст, и дату выдачи паспорта. Теперь ему было сорок шесть лет, а паспорт был выдан год назад. Заметить подделку на ксерокопии было почти невозможно. За исключением одного обстоятельства. На фотографии, сделанной, как и положено, перед получением паспорта, Макс был так же коротко пострижен, как и сейчас. Обычный человек, скорее всего, не обратил бы на это никакого внимания, но ему повезло нарваться на хозяйку сети салонов красоты. А ведь еще она наверняка определила, что цвет волос ненатуральный, хотя он и смотрится довольно естественно. А где вы встречали сорокашестилетнего главного инженера, добропорядочного главу семейства, который красится в блондина? Макс почуял, как холодная волна страха коснулась его затылка и заскользила вниз. Он хлопнул себя по загривку и прибил слепня. Надо было действовать.

Рука машинально скользнула за отворот пиджака, коснулась рукоятки пистолета. Пистолет был травматический, Grand Power, однако, если стрелять с близкого расстояния, да еще в лицо, убить человека не составит проблемы. Убить человека — это вообще, как выясняется, не проблема. Кухонных ножей в доме, наверное, хоть отбавляй. Нож, как ни крути, удобнее, а главное, тише. Выстрелы могут привлечь чье-то ненужное внимание.

Макс вышел на улицу и притворил за собой калитку. Оглядевшись по сторонам, он повернул налево и быстрым шагом двинулся вдоль линии высоких заборов. Пройдя метров пятьсот, он вновь свернул влево и оказался на центральной улице поселка. Почти сразу Подгорный увидел ее. Белый кроссовер стоял в тени огромной старой липы, возвышавшейся над окружающими вишневыми садами ближайших участков, словно великан, неведомой силой занесенный в страну карликов. Ирина Геннадиевна сидела на водительском месте, откинув спинку кресла, и дремала. Появления Подгорного она явно не ожидала. Макс вновь правой рукой коснулся пистолета, а левой постучал по стеклу пассажирской двери. Ирина Геннадиевна открыла глаза. А затем в них отразился ужас.





* * *


Охранник внимательно изучил удостоверение. О произошедшем в поселке убийстве знали все, поэтому появление Реваева не сильно его удивило.

— Вы здесь были уже? Нет? Тогда проедете сейчас прямо и третий поворот направо, это и будет Лесная. А там по левую руку смотрите. Двадцать седьмой дом, номера там указаны.

— Спасибо. — Реваев спрятал удостоверение во внутренний карман пиджака.

— А что, нашли уже убийцу-то, — поинтересовался охранник, — или все бегает?

— Пока бегает, — Реваев виновато улыбнулся, — найдем, куда денется.

— И то верно, — согласился охранник, — как Кутузов сказал, велика Россия, а бежать некуда. Пропускай! — махнул он напарнику.

Шлагбаум лениво приподнялся, и белый «дастер» Реваева проехал на территорию поселка. Охранник проводил машину следователя задумчивым взглядом.

— Шурик, видал машиненку? Аж целый полковник из следственного комитета поехал.

— На «дастере»? — удивился напарник. — Вот они ушлые, у самого, небось, деньги миллиардами по квартирам лежат, а на такой дешевке катается.

— Так это, чтоб в глаза не бросаться. Кстати, неплохая машина, у меня тесть на такой ездит, — заступился за «рено» все еще стоящий на тротуаре охранник.

— Так то тесть, а то целый полкан, ты не сравнивай, — глубокомысленно заметил Шурик.

Следуя полученным советам, Реваев повернул на третьем повороте направо. Он ехал неторопливо, с удовольствием разглядывая аккуратные живые изгороди и еще более аккуратные дома, построенные явно в едином стиле. Реваев любил загородные дома. Кто-то любит ходить в музеи, кто-то на выставки, Юрий Дмитриевич обожал гулять по загородным поселкам. За последние десятилетия появилось много поселков, которые сами по себе были выставкой. Выставкой тщеславия и амбиций своих жителей. Однако последнее время все чаще, кроме желания построить «богато», у людей, имеющих такую возможность, появлялось желание построить красиво. Иногда Реваев надолго останавливался возле какого-нибудь особо понравившегося ему дома, а бывало, что и начинал его фотографировать к сильному неудовольствию своей любимой супруги, которую порой брал на такие прогулки. Кроме ворчания жены, Юрия Дмитриевича огорчали заборы. По его мнению, это было одно из худших изобретений человечества. Первобытные инстинкты соотечественников, словно собирающихся переждать за высокой стеной очередное татаро-монгольское нашествие, зачастую лишали Юрия Дмитриевича возможности насладиться красотой архитектурных изысков стоящих за трехметровыми заборами домов. Особым преступлением перед человечеством Реваев считал унылые заборы из профлиста, которые, по его мнению, можно было использовать только при ограждении какой-нибудь базы металлолома или цементного завода, но никак не приличного жилого дома.