Мальчик глотает Вселенную

– Что такое? – спрашиваю я. Он машет мне правой рукой, чтобы я присел. Я ныряю вниз и присоединяюсь к нему под окном. Он кивает наверх, поднимает брови. Выгляни. Только без резких движений. Я осторожно выглядываю над краем окна и осматриваю улицу. Уже за полночь. Лайл стоит снаружи на тротуаре, прислонившись к кирпичному забору у почтового ящика и покуривая свой красный «Уинфилд».

– Что он там делает?

Август пожимает плечами и тоже выглядывает рядом со мной, озадаченный. Лайл одет в свою плотную охотничью куртку, толстый шерстяной воротник поднят, защищая его шею от полуночного холода. Он выпускает сигаретный дым, который расплывается в темноте, похожий на серого призрака. Мы оба снова ныряем вниз и впиваемся в наши бутерброды. Август капает томатным соусом на ковер под окном.

– Соус, Гус! – показываю я.

Нам теперь ничего не разрешают есть над этим ковром, потому что Лайл и мама больше не употребляют наркотики и ухаживают за домом. Август убирает капли с ковра большим и указательным пальцами, а затем слизывает с них остатки красного соуса. Он плюет на красное пятно, оставшееся на ковре, и втирает его в ворс, но недостаточно для того, чтобы мама не заметила.

И тут громкий хлопок эхом прокатывается по нашему пригороду.

Мы с Августом моментально вскакиваем и выглядываем в окно. В ночном небе, примерно за квартал отсюда, пурпурный фейерверк со свистом взлетает в темноте над пригородными домами, быстро поднимаясь по спирали и шипя, прежде чем достичь максимальной высоты и разорваться на десять или около того фейерверков поменьше – как раскрывшийся зонт, превращающийся в недолгий ярко-фиолетовый небесный фонтан.

Лайл смотрит на вспышки фейерверка, затем делает еще одну длинную затяжку «Уинфилдом», бросает окурок под ноги и затаптывает подошвой правого башмака. Он засовывает руки в карманы охотничьей куртки и направляется по улице в сторону фейерверка.

– Давай, пошли! – шепчу я.

Я запихиваю в рот остатки бутерброда с ветчиной и томатным соусом. Это, наверно, выглядит со стороны так, будто я пытаюсь прожевать два бильярдных шара. Август остается под окном, доедая свой бутерброд.

– Давай, Гус, пошли же! – повторяю я.

Но он по-прежнему сидит там, размышляя, как всегда, вычисляя что-то, как всегда, взвешивая все варианты, как всегда. Он трясет головой.

– Да ладно, неужели ты не хочешь знать, куда он идет?

Август слегка улыбается. Его правый указательный палец, который он только что использовал, чтобы подтереть капли соуса, рассекает воздух, вырисовывая невидимые очертания двух слов.

Уже знаю.



Я слежу за людьми годами. Ключевыми элементами успешной слежки являются дистанция и вера. Дистанция – достаточная, чтобы объект ничего не заметил. Вера – достаточная, чтобы убедить себя, что на самом деле вы не следите за объектом, даже если это так. Вера означает невидимость. Просто еще один невидимый незнакомец в мире невидимых незнакомцев.

Снаружи холодно. Я даю Лайлу хорошую пятидесятиметровую фору. И только уже проходя мимо почтового ящика, понимаю, что я босой и в одной зимней пижаме с большой дыркой на правом полужопии. Лайл идет быстро, держа руки в карманах, погружаясь в темноту за уличными фонарями, которые выстроились у входа в Дьюси-стрит-парк через дорогу от нашего дома. Лайл превращается в тень, пересекает крикетную площадку в центре черного овала, взбирается на холм, направляясь к детской площадке и общественному барбекю, на котором мы жарили сосиски на тринадцатый день рождения Августа в прошлом марте. Я мягко крадусь через овал травы, как призрак, скользящий по воздуху. Тихий ниндзя, быстрый ниндзя. Хрусть! Тонкая сухая ветка ломается под моей босой правой ногой. Лайл останавливается под фонарем на другой стороне парка. Он оборачивается и смотрит назад в темноту, скрывающую меня. Он смотрит прямо на меня, но не видит, потому что я выдерживаю дистанцию и верю. Верю, что я невидимый. И для Лайла это так и есть. Он отворачивается от парка и идет дальше, опустив голову, вдоль Стратхеден-стрит. Я жду, пока он не повернет направо на Харрингтон-стрит, прежде чем выбегаю из темного парка под стратхеденские уличные фонари. Раскидистое манговое дерево на углу Стратхедена и Харрингтона обеспечивает визуальную защиту, необходимую мне, чтобы наблюдать за Лайлом. Я вижу его ясно, как днем, поворачивающего налево на Аркадия-стрит и на подъездную дорожку к дому Даррена Данга.



Даррен Данг учится в моем классе. Нас, семиклассников, в Государственной школе Дарры всего восемнадцать, и мы все согласны, что симпатичный вьетнамоавстралиец Даррен Данг быстрее всех из нас станет знаменитым, и скорее всего за то, что расстреляет нас прямо в классе из крупнокалиберного пулемета. В прошлом месяце, когда мы работали над моделями Первого Флота, делая британские корабли из деревянных палочек для мороженого, Даррен прошел мимо моего стола.

– Эй, Тинк! – шепнул он.

Илай Белл – Тинкербелл[13] – Тинк.

– Эй, Тинк! У бутылочных ящиков. В обед.

Это переводилось так: «Тебе лучше подойти к большим желтым металлическим контейнерам для утилизации бутылок за сараем для инструментов садовника мистера Маккиннона в обеденное время, если ты заинтересован в продолжении своего скромного образования в Квинслендской государственной школе с обоими ушами». Я прождал полчаса у бутылочных ящиков и уже думал с ложной надеждой, что Даррен Данг может не прийти на наше импровизированное рандеву, когда он подкрался ко мне сзади и ухватил за шею большим и указательным пальцами правой руки.

– Если ты видел ниндзя, то ты видишь призраков, – прошипел он.

Это фраза из фильма «Октагон». Два месяца назад, во время урока физкультуры, я сказал Даррену Дангу, что, как и он, считаю кино с Чаком Норрисом о секретном тренировочном лагере для ниндзя-террористов лучшим фильмом в истории. Я солгал. «Трон» – вот лучший фильм, когда-либо снятый.

– Ха! – гоготнул Эрик Войт, подручный Даррена, похожий на куклу-неваляшку – пустоголовый толстый коротышка из семьи таких же пустоголовых коротышек-механиков, заправляющих в Дарре мастерской автомобильных трансмиссий и тонировки стекол через дорогу от кирпичного завода. – Наша феечка Тинкербелл просто нагадилась в свои волшебные штанишки!

– Обгадилась, – поправил я. – Правильно говорить – обгадилась в штанишки, Эрик. Ну или уж тогда – нагадила.

Даррен повернулся к ящикам и порылся руками в коллекции пустых бутылок из-под спиртного мистера Маккиннона.

– Сколько же бухает этот парень? – удивился он, выуживая бутылку из-под «Черного Дугласа» и высасывая полрюмки жидкости, остававшейся на дне. Он повторил то же самое с маленькой бутылочкой «Джека Дэниелса», а затем с бутылкой бурбона «Джим Бим».

– Будешь? – спросил он, предлагая мне остатки зеленого имбирного вина «Стоунз».

– Мне и так зашибись, – ответил я. – Зачем ты хотел со мной встретиться?

Даррен улыбнулся и снял большую холщовую спортивную сумку со своего правого плеча.

И сунул в нее руку.

– Закрой глаза, – сказал Даррен.

Такие просьбы от Даррена Данга всегда заканчиваются слезами или кровью. Но, как и в школе, если вы начали иметь дело с Дарреном Дангом, то нет никакого реалистичного способа избежать Даррена Данга.

– Зачем? – спросил я.


Эрик сильно толкнул меня в грудь:

– Просто закрой глаза, Белл-мудозвон!

Я зажмурился и инстинктивно прикрыл руками яйца.

– Открывай, – сказал Даррен.

И я открыл глаза, чтобы увидеть крупным планом большую бурую крысу. Ее два передних зуба нервно дрожали и ходили ходуном вверх и вниз, как отбойный молоток.

– Черт возьми, Даррен! – вскрикнул я.

Даррен и Эрик покатились со смеху.

– Нашел его в кладовой, – сказал Даррен.

Мама Даррена Данга, Бич Данг по прозвищу «Отвали-Сука», и его отчим, Кван Нгуен, держат супермаркет «Маленький Сайгон – Большая Свежесть» в конце Дарра-Стейшен-роуд – универсальный магазин с вьетнамскими импортными овощами, фруктами, специями, мясом и цельной свежей рыбой. Кладовка в задней части супермаркета, рядом с ларем для мяса, на радость Даррена является домом для самой давней и наиболее упитанной династии бурых крыс во всем юго-восточном Квинсленде.

– Подержи его секунду, – сказал Даррен, всовывая крысу в мои сопротивляющиеся руки.

Крыса дрожала в моих ладонях, вялая от страха.

– Это Джабба, – добавил Даррен, вновь потянувшись в сумку. – Хватай его за хвост.

Я нерешительно взялся за крысиный хвост двумя пальцами.

Даррен вытащил из спортивной сумки мачете.

– Это что еще за хрень?

– Дедушкино мачете.

Мачете выглядело длиннее, чем правая рука Даррена. У него была коричневая деревянная ручка и большое широкое лезвие, заржавленное с боковых сторон, но смазанное маслом, серебристое и блестящее на режущей кромке.

– Нет, ты должен реально хорошенько ухватить его за хвост, иначе упустишь, – сказал Даррен. – По-настоящему сожми его кулаком.

– Держи его крепко, как свой член, Белл-мудозвон, а не то он улетит! – хохотнул Эрик.

Я крепко сжал хвост кулаком.

Даррен вытащил из сумки красную тряпку, похожую на большой шейный платок.

– Хорошо, теперь положи его на септик, но не отпускай, – сказал он.

– Может, Эрик подержит его? – спросил я.

– Его будешь держать ты, – ответил Даррен, и что-то мелькнуло в его глазах, что-то непредсказуемое.

Возле ящиков для бутылок находился бетонный подземный отстойник с тяжелой красной металлической крышкой. Я осторожно положил Джаббу на крышку, правой рукой сжимая его хвост.

– Не шевелись, Тинк, – велел Даррен.

Он свернул платок в повязку и завязал себе глаза, опустившись на колени, как японский воин, собирающийся вонзить клинок в свое сердце.

– Ох, Даррен, ради всего святого, не надо, серьезно, – сказал я.

– Не двигайся, Тинк! – рявкнул Эрик, стоя надо мной.

– Не волнуйся, я уже делал это дважды, – сообщил Даррен.

Джабба, бедная тупая крыса, был таким же застывшим от страха и кротким, как я. Он повернулся ко мне, стуча зубами, растерянный и испуганный.

Даррен ухватился за рукоятку мачете обеими руками и поднял его над головой медленно и методично. Внушительное отточенное лезвие инструмента на мгновение сверкнуло под солнцем, освещавшем эту адскую сцену.

– Погоди, Даррен, так ты отрубишь мне руку, – заикнулся было я.

– Чушь собачья! – сказал Эрик. – В нем кровь ниндзя. Он лучше видит твою руку у себя в голове, чем своими настоящими глазами.

Эрик на всякий случай положил мне ладонь на плечо, чтобы удержать на месте.

– Просто не делай никаких гребаных движений! – сказал он.

Даррен глубоко вдохнул. Выдохнул. Я бросил последний взгляд на Джаббу – его тело съежилось от страха, он был неподвижен, как будто думал, что если просто замрет, то мы забудем о его присутствии.

Мачете Даррена опустилось с быстрым и яростным свистом, и сверкающее смазанное лезвие лязгнуло по крышке септика, выбив короткую желтую искру в сантиметре от моего сжатого кулака.