Мальчик глотает Вселенную
Часть 4 из 22 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Нет. Я не Титус Броз.
– Вы друг Лайла?
– Да.
– Вы тот человек, который дал Лайлу героин «Золотой Треугольник», найденный мной в газонокосилке?
– А откуда ты знаешь, что это был героин «Золотой Треугольник»?
– Мой друг Дрищ читает «Курьер мейл» каждый день. Когда он дочитывает газету, то отдает ее мне. Криминальный отдел пишет статьи о распространении героина из Дарры через Брисбен. Там говорится, что он происходит из главной зоны производства опия в Юго-Восточной Азии, которая включает в себя Бирму, Лаос и Таиланд. Это и есть «Золотой Треугольник».
– А ты знаешь свое дело, малыш. Много читаешь?
– Я все читаю. Дрищ говорит, что чтение – это величайший побег отсюда, а он совершил несколько великих побегов.
– Дрищ – очень мудрый человек.
– Вы знаете Дрища?
– Все знают Гудини из Богго-Роуд.
– Он мой лучший друг.
– Вы лучшие друзья с осужденным убийцей?
– Лайл говорит, что Дрищ не убивал таксиста.
– И это правда?
– Да, это правда. Он считает, что Дрища оговорили. Его закрыли, потому что у него уже была криминальная история. Они так делают, копы, знаете, наверно.
– А сам Дрищ говорил тебе, что он этого не делал?
– Не совсем так, но Лайл говорит, что он ни за что на свете так бы не поступил.
– И ты веришь Лайлу?
– Лайл не лжет.
– Все лгут, малыш.
– Но не Лайл. Он физически не способен на такое. Он твердит это маме постоянно.
– Но ты ведь не веришь в это, правда?
– Он называл это состояние особыми медицинскими словами: «Синдром расторможенного социального поведения» в полном расцвете. Это означает, что он не может скрыть правду. Он не может лгать.
– Я не думаю, что это означает – он не может лгать. Я думаю, это значит, что он не может быть сдержанным.
– Это то же самое.
– Возможно, малыш.
– Я устал от того, что взрослые сдержанные. Никто никогда не рассказывает тебе полной правды.
– Илай?..
– Откуда вы знаете мое имя? Кто вы такой?
– Илай?
– Да-да.
– Ты уверен, что хочешь знать полную правду?
И тут раздается звук открывающейся двери гардероба. Август делает глубокий вдох, и я чувствую, как Лайл заглядывает в пространство за шкафом прежде, чем вижу его.
– Какого хрена вы оба тут делаете? – рявкает он.
Август припадает к земле, и в темноте я вижу только вспышки его фонарика, неистовыми молниями мелькающие на стенах этой маленькой сырой подземной комнаты, пока его руки отчаянно что-то ищут, и он это находит.
– Не смей, сука! – рычит Лайл сквозь стиснутые зубы.
Но Август смеет, сука. Он нащупывает квадратную коричневую металлическую дверцу у основания правой стены, размером с дно большой коробки из-под бананов, откидывающуюся вертикально, как клапан кармана. Бронзовая защелка задвинута в полоску дерева в полу, удерживая дверцу запертой. Август освобождает щеколду, поднимает дверцу и, быстро плюхнувшись на живот, работая локтями, уползает по тоннелю, ведущему из комнаты.
Я ошеломленно поворачиваюсь к Лайлу.
– Что это за место?
Но я не жду ответа. Я бросаю трубку.
– Илай! – кричит Лайл.
Я ныряю на живот и следую за Августом через тоннель. На моем животе грязь. Влажная земля и плотные грунтовые стены вокруг моих плеч, и темнота, за исключением дрожащего белого света фонарика, отражающегося от ладони Августа. У меня есть друг в школе, Дук Кванг, который гостил у бабушки с дедушкой во Вьетнаме, и когда он там был, его семья посетила сеть тоннелей, построенных Вьетконгом. Он рассказывал мне, как страшно ползать по таким тоннелям – душит клаустрофобия, грунт осыпается на твое лицо и попадает в глаза. Вот такое оно, черт побери, настоящее безумие армии Северного Вьетнама! Дук Кванг говорил, что застыл посреди тоннеля, онемев от страха, и двум туристам, которые ползли за ним, пришлось вытаскивать его оттуда задом наперед. Для меня нет пути назад. Позади в комнате Лайл, и что более важно – раскрытая правая ладонь Лайла, которую, я не сомневаюсь, он разминает сейчас серией сгибаний пальцев и мускульных сокращений, готовясь выбить всю пыль из моей бедной белой задницы. Страх остановил Дука на его пути по тоннелям, но страх перед Лайлом заставляет меня ползти вперед на локтях, я как опытный взрывник-вьетконговец – шесть, семь, восемь метров в темноту. Тоннель делает небольшой левый поворот. Девять метров, десять метров, одиннадцать метров. Здесь жарко, пот от жары и усилий смешивается с грунтом и превращается в грязь на моем лбу. Воздух спертый и плотный.
– Черт, Август, я не могу дышать тут!
И Август останавливается. Его фонарик освещает еще одну коричневую металлическую дверцу. Он открывает ее, и отвратительное зловоние сероводорода заполняет тоннель и заставляет меня поперхнуться.
– Что это за вонь? Это дерьмо? Мне кажется, это дерьмо, Август!
Август проползает через выход из тоннеля, и я следую за ним резко и быстро, и делаю глубокий вдох, когда вываливаюсь в другое квадратное пространство – меньшее, чем прошлое, но достаточно большое, чтобы мы вдвоем могли встать. Вокруг темнота. Пол снова земляной, однако что-то устилает землю и смягчает мои шаги. Опилки. Тот запах теперь сильнее.
– Это определенно дерьмо, Август. Где мы, черт возьми?
Август смотрит вверх, и я вслед за ним поднимаю глаза к идеальному кругу света прямо над нами, диаметром с обеденную тарелку. Затем в этом круге появляется лицо Лайла, глядящего на нас. Рыжие волосы, веснушки. Лайл – это выросший Джинджер Меггс[7], всегда в хлопковой майке-безрукавке «Джеки Хоу»[8] и резиновых шлепанцах, его жилистые мускулистые руки покрыты дешевыми и непродуманными татуировками: орел с младенцем в когтях на правом плече; старый волшебник с посохом на левом – похожий на моего школьного учителя, мистера Хамфриса; Элвис Пресли предгавайского периода трясет коленями на его левом предплечье. У мамы есть книжка с цветными картинками о «Битлз», и мне всегда казалось, что Лайл немного похож на Джона Леннона во времена их дебютного альбома «Please Please Me». Я буду вспоминать Лайла через песни. Лайл – это «Twist and Shout». Лайл – это «Love Me Do». Лайл – это «Do You Want to Know a Secret?».
– Вы оба в большом дерьмище, – говорит Лайл через круглую дырку над нами.
– Че это? – вызывающе откликаюсь я, и мое смущение превращается в гнев.
– Нет, я имею в виду, что вы действительно стоите в дерьме, – поясняет он. – Вы только что выползли в «бомболюк».
Твою мать. «Бомболюк». Заброшенная будка из ржавой жести в конце заднего двора Лины, затянутое паутиной жилище красноспинных пауков[9] и коричневых змей[10], таких голодных, что вам часто снится, как они кусают вас за задницу. Точка зрения – забавная вещь. Мир кажется совсем другим, когда смотришь на него с глубины шести футов. Жизнь со дна сортира. Единственный путь отсюда для Августа и Илая Беллов – только наверх.
Лайл снимает толстый деревянный щит с дыркой в нем, который лежит поперек «бомболюка» и служил когда-то туалетным сиденьем, выдерживавшим плюхающиеся зады Лины, Аврелия и всех его товарищей по работе, помогавших строить дом, из какового мы только что чудесным образом выползли через секретный подземный тоннель.
Лайл протягивает правую руку вниз, раскрыв ладонь для захвата.
– Давай, – зовет он.
Я отшатываюсь от его руки.
– Нет, ты хочешь нас выпороть! – говорю я.
– Что ж, я не умею лгать. Да, – отвечает он.
– Нахер нам это надо.
– Завязывай нахер ругаться, Илай! – делает мне Лайл замечание.
– Я никуда не вылезу, пока ты не дашь нам кое-какие ответы! – рявкаю я.
– Не испытывай мое терпение, Илай.
– Вы с мамой снова употребляете.
Кажется, я попал в цель. Лайл поникает головой и качает ею из стороны в сторону. Теперь он мягкий, сострадательный и сожалеющий.
– Мы не употребляем, приятель, – произносит он. – Я обещал вам обоим. Я не нарушаю своих обещаний.
– Кто был тот парень, который говорил по красному телефону? – выпаливаю я.
– Какой парень? – спрашивает Лайл. – О чем ты, черт побери, Илай?
– Телефон зазвонил, и Август снял трубку.
– Илай…
– Тот мужчина, – говорю я. – Низкий голос. Он твой наркобарон, так ведь? Этот человек дал тебе пакет героина, который я нашел в газонокосилке.
– Илай…
– Он крупный руководитель преступного мира, вдохновитель на грязные дела, кукловод, который за всем стоит, важная шишка, и разговаривает так любезно, красиво и скучно, как школьный учитель естествознания, но на самом деле он убийца с манией величия…
– Илай, черт побери! – кричит он.
Я замолкаю. Лайл покачивает головой и вздыхает.
– Вы друг Лайла?
– Да.
– Вы тот человек, который дал Лайлу героин «Золотой Треугольник», найденный мной в газонокосилке?
– А откуда ты знаешь, что это был героин «Золотой Треугольник»?
– Мой друг Дрищ читает «Курьер мейл» каждый день. Когда он дочитывает газету, то отдает ее мне. Криминальный отдел пишет статьи о распространении героина из Дарры через Брисбен. Там говорится, что он происходит из главной зоны производства опия в Юго-Восточной Азии, которая включает в себя Бирму, Лаос и Таиланд. Это и есть «Золотой Треугольник».
– А ты знаешь свое дело, малыш. Много читаешь?
– Я все читаю. Дрищ говорит, что чтение – это величайший побег отсюда, а он совершил несколько великих побегов.
– Дрищ – очень мудрый человек.
– Вы знаете Дрища?
– Все знают Гудини из Богго-Роуд.
– Он мой лучший друг.
– Вы лучшие друзья с осужденным убийцей?
– Лайл говорит, что Дрищ не убивал таксиста.
– И это правда?
– Да, это правда. Он считает, что Дрища оговорили. Его закрыли, потому что у него уже была криминальная история. Они так делают, копы, знаете, наверно.
– А сам Дрищ говорил тебе, что он этого не делал?
– Не совсем так, но Лайл говорит, что он ни за что на свете так бы не поступил.
– И ты веришь Лайлу?
– Лайл не лжет.
– Все лгут, малыш.
– Но не Лайл. Он физически не способен на такое. Он твердит это маме постоянно.
– Но ты ведь не веришь в это, правда?
– Он называл это состояние особыми медицинскими словами: «Синдром расторможенного социального поведения» в полном расцвете. Это означает, что он не может скрыть правду. Он не может лгать.
– Я не думаю, что это означает – он не может лгать. Я думаю, это значит, что он не может быть сдержанным.
– Это то же самое.
– Возможно, малыш.
– Я устал от того, что взрослые сдержанные. Никто никогда не рассказывает тебе полной правды.
– Илай?..
– Откуда вы знаете мое имя? Кто вы такой?
– Илай?
– Да-да.
– Ты уверен, что хочешь знать полную правду?
И тут раздается звук открывающейся двери гардероба. Август делает глубокий вдох, и я чувствую, как Лайл заглядывает в пространство за шкафом прежде, чем вижу его.
– Какого хрена вы оба тут делаете? – рявкает он.
Август припадает к земле, и в темноте я вижу только вспышки его фонарика, неистовыми молниями мелькающие на стенах этой маленькой сырой подземной комнаты, пока его руки отчаянно что-то ищут, и он это находит.
– Не смей, сука! – рычит Лайл сквозь стиснутые зубы.
Но Август смеет, сука. Он нащупывает квадратную коричневую металлическую дверцу у основания правой стены, размером с дно большой коробки из-под бананов, откидывающуюся вертикально, как клапан кармана. Бронзовая защелка задвинута в полоску дерева в полу, удерживая дверцу запертой. Август освобождает щеколду, поднимает дверцу и, быстро плюхнувшись на живот, работая локтями, уползает по тоннелю, ведущему из комнаты.
Я ошеломленно поворачиваюсь к Лайлу.
– Что это за место?
Но я не жду ответа. Я бросаю трубку.
– Илай! – кричит Лайл.
Я ныряю на живот и следую за Августом через тоннель. На моем животе грязь. Влажная земля и плотные грунтовые стены вокруг моих плеч, и темнота, за исключением дрожащего белого света фонарика, отражающегося от ладони Августа. У меня есть друг в школе, Дук Кванг, который гостил у бабушки с дедушкой во Вьетнаме, и когда он там был, его семья посетила сеть тоннелей, построенных Вьетконгом. Он рассказывал мне, как страшно ползать по таким тоннелям – душит клаустрофобия, грунт осыпается на твое лицо и попадает в глаза. Вот такое оно, черт побери, настоящее безумие армии Северного Вьетнама! Дук Кванг говорил, что застыл посреди тоннеля, онемев от страха, и двум туристам, которые ползли за ним, пришлось вытаскивать его оттуда задом наперед. Для меня нет пути назад. Позади в комнате Лайл, и что более важно – раскрытая правая ладонь Лайла, которую, я не сомневаюсь, он разминает сейчас серией сгибаний пальцев и мускульных сокращений, готовясь выбить всю пыль из моей бедной белой задницы. Страх остановил Дука на его пути по тоннелям, но страх перед Лайлом заставляет меня ползти вперед на локтях, я как опытный взрывник-вьетконговец – шесть, семь, восемь метров в темноту. Тоннель делает небольшой левый поворот. Девять метров, десять метров, одиннадцать метров. Здесь жарко, пот от жары и усилий смешивается с грунтом и превращается в грязь на моем лбу. Воздух спертый и плотный.
– Черт, Август, я не могу дышать тут!
И Август останавливается. Его фонарик освещает еще одну коричневую металлическую дверцу. Он открывает ее, и отвратительное зловоние сероводорода заполняет тоннель и заставляет меня поперхнуться.
– Что это за вонь? Это дерьмо? Мне кажется, это дерьмо, Август!
Август проползает через выход из тоннеля, и я следую за ним резко и быстро, и делаю глубокий вдох, когда вываливаюсь в другое квадратное пространство – меньшее, чем прошлое, но достаточно большое, чтобы мы вдвоем могли встать. Вокруг темнота. Пол снова земляной, однако что-то устилает землю и смягчает мои шаги. Опилки. Тот запах теперь сильнее.
– Это определенно дерьмо, Август. Где мы, черт возьми?
Август смотрит вверх, и я вслед за ним поднимаю глаза к идеальному кругу света прямо над нами, диаметром с обеденную тарелку. Затем в этом круге появляется лицо Лайла, глядящего на нас. Рыжие волосы, веснушки. Лайл – это выросший Джинджер Меггс[7], всегда в хлопковой майке-безрукавке «Джеки Хоу»[8] и резиновых шлепанцах, его жилистые мускулистые руки покрыты дешевыми и непродуманными татуировками: орел с младенцем в когтях на правом плече; старый волшебник с посохом на левом – похожий на моего школьного учителя, мистера Хамфриса; Элвис Пресли предгавайского периода трясет коленями на его левом предплечье. У мамы есть книжка с цветными картинками о «Битлз», и мне всегда казалось, что Лайл немного похож на Джона Леннона во времена их дебютного альбома «Please Please Me». Я буду вспоминать Лайла через песни. Лайл – это «Twist and Shout». Лайл – это «Love Me Do». Лайл – это «Do You Want to Know a Secret?».
– Вы оба в большом дерьмище, – говорит Лайл через круглую дырку над нами.
– Че это? – вызывающе откликаюсь я, и мое смущение превращается в гнев.
– Нет, я имею в виду, что вы действительно стоите в дерьме, – поясняет он. – Вы только что выползли в «бомболюк».
Твою мать. «Бомболюк». Заброшенная будка из ржавой жести в конце заднего двора Лины, затянутое паутиной жилище красноспинных пауков[9] и коричневых змей[10], таких голодных, что вам часто снится, как они кусают вас за задницу. Точка зрения – забавная вещь. Мир кажется совсем другим, когда смотришь на него с глубины шести футов. Жизнь со дна сортира. Единственный путь отсюда для Августа и Илая Беллов – только наверх.
Лайл снимает толстый деревянный щит с дыркой в нем, который лежит поперек «бомболюка» и служил когда-то туалетным сиденьем, выдерживавшим плюхающиеся зады Лины, Аврелия и всех его товарищей по работе, помогавших строить дом, из какового мы только что чудесным образом выползли через секретный подземный тоннель.
Лайл протягивает правую руку вниз, раскрыв ладонь для захвата.
– Давай, – зовет он.
Я отшатываюсь от его руки.
– Нет, ты хочешь нас выпороть! – говорю я.
– Что ж, я не умею лгать. Да, – отвечает он.
– Нахер нам это надо.
– Завязывай нахер ругаться, Илай! – делает мне Лайл замечание.
– Я никуда не вылезу, пока ты не дашь нам кое-какие ответы! – рявкаю я.
– Не испытывай мое терпение, Илай.
– Вы с мамой снова употребляете.
Кажется, я попал в цель. Лайл поникает головой и качает ею из стороны в сторону. Теперь он мягкий, сострадательный и сожалеющий.
– Мы не употребляем, приятель, – произносит он. – Я обещал вам обоим. Я не нарушаю своих обещаний.
– Кто был тот парень, который говорил по красному телефону? – выпаливаю я.
– Какой парень? – спрашивает Лайл. – О чем ты, черт побери, Илай?
– Телефон зазвонил, и Август снял трубку.
– Илай…
– Тот мужчина, – говорю я. – Низкий голос. Он твой наркобарон, так ведь? Этот человек дал тебе пакет героина, который я нашел в газонокосилке.
– Илай…
– Он крупный руководитель преступного мира, вдохновитель на грязные дела, кукловод, который за всем стоит, важная шишка, и разговаривает так любезно, красиво и скучно, как школьный учитель естествознания, но на самом деле он убийца с манией величия…
– Илай, черт побери! – кричит он.
Я замолкаю. Лайл покачивает головой и вздыхает.