Мальчик глотает Вселенную
Часть 23 из 83 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Под нами вода. Но она не похожа на воду, известную мне. Эта вода серебряная, и она светится, пульсирует серебристым светом.
«Что это?» – спрашиваю я.
«Это Луна», – отвечает Август.
Светящаяся серебристая поверхность превращается в жидкость, когда автомобиль врезается в нее и погружается в удушающую зелень подводного мира. Волшебный «Холден Кингсвуд» наполняется водой, и из наших ртов бегут пузыри, пока мы смотрим друг на друга. Август не беспокоится из-за того, что мы под водой, ни в малейшей степени. Он поднимает правую руку, выставляет указательный палец и медленно пишет в воде три слова.
Мальчик глотает Вселенную.
И я тоже поднимаю правую руку, потому что хочу что-то написать в ответ, и пытаюсь вытянуть свой указательный палец, но его больше нет, только окровавленная дырка в костяшке, из которой в море вытекает красная кровь. Я кричу. Затем все становится красным. Дальше чернота.
Я просыпаюсь. Размытое зрение фокусируется на белой стене больничной палаты. Пульсирующая боль в правой руке обостряет все ощущения. Все внутри меня, все мои клетки и молекулы крови, кажется, разгоняются, а затем ударяются о плотную стену тугой повязки на суставе, который когда-то соединялся с моим счастливым указательным пальцем со счастливой веснушкой. Но хотя погодите, боль уже не так сильна. У меня в животе возникает ощущение теплоты. Наплывающее чувство, что-то нечеткое, головокружительное и уютное.
Жидкость из капельницы толчками распространяется от середины моей левой руки. Так хочется пить. Такая слабость. Так все сюрреалистично здесь. Жесткая больничная койка, одеяло на мне и запах антисептика. Занавеска, похожая на старые оливково-зеленые простыни Лины, держится на U-образной штанге, окружающей больничную койку. Потолок из квадратных плиток с сотнями крошечных отверстий в них. Справа от меня на стуле сидит мужчина. Высокий мужчина. Худой мужчина. Тощий мужчина.
– Дрищ!
– Как самочувствие, малыш?
– Воды! – прошу я.
– Сейчас, дружище, – говорит он.
Он берет белый пластиковый стакан с тележки возле моей кровати и подносит к моим губам.
Я выпиваю весь стакан. Дрищ наливает мне еще, и этот я выпиваю тоже; и откидываюсь назад на подушку, ослабевший и измученный от этого небольшого усилия. Я снова смотрю на свой отсутствующий палец. Большой палец, забинтованный сустав и три других пальца торчат из моей правой руки, как разнокалиберные побеги кривого кактуса.
– Мне очень жаль, малыш, – говорит Дрищ. – Все позади.
– Ничего не позади! – вскидываюсь я. – Титус Броз…
Движение отдается сильной пульсирующей болью в моей руке.
– Я знаю, Илай, – кивает он. – Просто лежи спокойно.
– Где я?
– Королевская Брисбенская больница.
– А где мама? – спрашиваю я.
– Она у копов, – отвечает Дрищ. Он опускает голову. – Какое-то время ты ее не увидишь, Илай.
– Почему? – спрашиваю я. И слезы изнутри меня устремляются к глазам так же, как кровь к суставу моего указательного пальца, но для них нет никакой плотины из повязки, и они льются наружу. – Что произошло?
Дрищ придвигает свой стул ближе к кровати. Он внимательно смотрит на меня.
– Ты знаешь, что произошло, – негромко говорит он. – И в любую минуту женщина-доктор по имени Бреннан может войти сюда, и она тоже захочет узнать, что произошло. И тебе нужно решить, что ты ей скажешь такое, чтобы она тебе поверила. Она не верит тому, что ей сказала бригада «Скорой помощи», то есть тому, что им самим сказала твоя мать за несколько минут до прибытия полиции.
– Что она им сказала?
– Она сказала им, что вы с Августом носились вокруг дома с топором. Она сказала, что ты положил одну из своих фигурок из «Звездных войн» на бревно и попросил Августа разрубить ее напополам, и он разрубил Дарта Вейдера вместе с твоим пальцем.
– Топором? – говорю я. – Я только что видел сон про топор. Облако, которое выглядело, как топор. Это было так ясно, что могло быть воспоминанием.
– Имеют ценность только те сны, которые из твоих воспоминаний, – произносит Дрищ.
– А что копам сказал Август?
– Ровно то же, что он говорит всем. Хрен с маслом.
– Почему они увели Лайла, Дрищ? – спрашиваю я.
Дрищ вздыхает:
– Забудь об этом, приятель.
– Почему?
Дрищ вздыхает еще глубже.
– Он заключал собственные сторонние сделки с Бич Данг, – говорит он.
– Сторонние сделки?
– Он проворачивал дела за спиной своего босса, малыш, – поясняет Дрищ. – Он к чему-то стремился. У него имелся целый план.
– Какой план?
– Он собирался уйти от босса. Он называл это «Яйцо в гнезде». Постепенно собрать свою заначку и сидеть на ней год или два. Пусть время и рынок удвоят стоимость. Каким-то образом Титус прознал об этом и отреагировал вполне ожидаемо. Он сейчас разорвал связи с Бич Данг. Он будет теперь использовать Дастина Ванга как поставщика. И когда Бич Данг узнает насчет Лайла и поймет, что Ванг уже переманивает у нее клиентов, на улицах Дарры разразится Третья мировая война.
«Яйцо в гнезде». Третья мировая война. Узнает насчет Лайла. Бляха-муха.
– Бляха-муха, – говорю я.
– Не лайся, мать твою.
Я плачу, утирая глаза рукавом свой больничной рубашки.
– Что такое, Илай?
– Это я виноват, – отвечаю я.
– Что?
– Это была моя идея, Дрищ. Я рассказал ему о рынке. Я рассказал ему о спросе и предложении, о чем мы с тобой говорили, ну, ты знаешь, о спецгруппе «Янус» и всем прочем.
Дрищ достает из верхнего кармана рубашки пачку «Белого быка» и сворачивает себе сигарету, которую положит обратно в пачку и закурит, как только выйдет из больницы. Вот почему я знаю, что Дрищ взволнован – потому что он сворачивает сигарету, когда ее нельзя сразу зажечь.
– Когда ты ему это рассказал? – спрашивает Дрищ.
– Несколько месяцев назад, – отвечаю я.
– Ну, он занимался этим уже полгода, парень, и начал до тебя, так что ты точно ни хрена не виноват.
– Но… это… невозможно… Выходит, он лгал мне?
Лайл лгал мне. Человек, который говорил, что не умеет лгать. Он лгал мне.
– Существует большая разница между тем, чтобы лгать ребенку и не рассказывать ему что-то для его же блага, – говорит Дрищ.
– Что они с ним сделали, Дрищ?
Он качает головой.
– Я не знаю, приятель, – произносит он мягким тоном. – Я не хочу этого знать, да и тебе, наверно, тоже не стоит.
– Нет никакой разницы между ложью и умалчиванием, Дрищ! – рявкаю я. – И то, и то смердит, как моча.
– Но-но, полегче, – предупреждает Дрищ.
Возможно, боль в костяшке, где был когда-то мой палец, вызывает во мне эту ярость, а может, воспоминание о маме, вырубленной в коридоре дома Лины и Аврелия Орликов.
– Они чудовища, Дрищ! Они гребаные психопаты, заправляющие в пригородах. Я расскажу все. Я расскажу все об этом, каждую мелочь. Про Ивана Кроля и все тела, которые он расчленил. Как святоша Титус Броз, «Отвали-Сука» Данг и долбаный Дастин Ванг поставляют половину всего героина на западе Брисбена. Они пришли в наш дом, когда мы ели спагетти, и забрали Лайла. Они просто забрали его у нас, Дрищ!
Я опираюсь на правый локоть, чтобы наклониться ближе к Дрищу, и острая боль вспыхивает в районе костяшек.
– Ты должен сказать мне, Дрищ, – настаиваю я. – Куда они его увезли?
Дрищ качает головой:
– Не знаю, малыш, но тебе не время думать об этом сейчас. Тебе нужно очень тщательно поразмыслить, какие причины были у твоей матери, чтобы выдумать эту историю. Она защищает вас, приятель. Она проглотит это дерьмо ради вас обоих, а вы проглотите это дерьмо ради нее.
Я подношу левую руку ко лбу, прикрывая глаза. Вытираю слезы. Я растерян. Я плохо соображаю. Я хочу выбраться отсюда. Я хочу играть в «Missile Command» на «Атари». Я хочу десять минут разглядывать Джейн Сеймур в мамином «Женском еженедельнике». Я хочу ковырять в своем дурацком носу своим дурацким счастливым указательным пальцем.
– А где Август? – спрашиваю я.
– Копы отвезли его в дом вашего отца.
– Что-что?
– Теперь он ваш опекун, приятель, – говорит Дрищ. – Теперь он будет присматривать за вами, ребята.
– Я не поеду к нему.
– Тебе больше некуда идти, малыш.