Львиное сердце
Часть 11 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Разливая по чашкам чай, Ангелиша поинтересовалась:
– Ингуша, а что за мужчина у Али появился? Видела их несколько раз… Интересный такой, только она что-то с ним пока не знакомит. Ты его знаешь?
Инга пожала плечами.
– Говорит, что старый знакомый, встречались в юности, потом почему-то потеряли друг друга из виду, а тут вновь столкнулись… Подробностей не знаю. Аля не рассказывает, а я не лезу…
– Так хочется, чтобы у Али сложилась личная жизнь, – вздохнула Ангелиша. – Ты уже совсем взрослая, скоро уйдешь… Не осталась бы она одна…
Инга хотела было ответить, что никогда в жизни не бросит Алю, но не успела. Стукнула входная дверь, и голос Боба в прихожей зычно возвестил:
– Мама, я дома!
Через минуту Боб нарисовался собственной персоной в проеме кухонной двери. Увидев Ингу, он не удивился:
– Так и знал, что припрешься!
– И тебе добрый вечер, – хмуро сказала Инга. – Поговорить нужно…
Боб сделал широкий приглашающий жест в сторону своей комнаты:
– Вэлкам!
– Боб, а ужинать? – слабо вякнула Ангелиша.
– Не буду, мамуля, сыт! – Он размашисто прошагал к себе.
Инга отправилась следом. На пороге кухни она оглянулась. Ангелиша грустно сидела за столом, подперев голову кулачками. Она чувствовала, что сейчас «дети» будут ссориться, а ее это всегда огорчало…
Комната Боба была почти точной копией ее собственной. Письменный стол, кресло, диванчик… Боб сидел боком на подоконнике, с деланым безразличием глядя в окно. Когда Инга вошла и плюхнулась в кресло, он повернулся к ней и спросил:
– Ну?..
– Баранки гну! – резко ответила Инга. – Боб, это что сегодня было? Ты почему ни с того ни с сего на Баженова наехал?
– Баженов – это у нас Леша? – по тому, с каким сарказмом было произнесено имя ее друга, Инга поняла, что Боб не одумался, не успокоился и по-прежнему полон необъяснимой неприязни.
– Боб, что происходит? – воскликнула Инга, с досадой стукнув кулаком по подлокотнику кресла. – Ты можешь по-человечески объяснить?
– Мне не нравится, что ты связалась с этим Лешей. – Боб упорно сверлил ее своими немигающими глазами.
– А я должна делать только то, что тебе нравится? – возмутилась Инга. – Боб, ты с ума спрыгнул? Я знаю Лешу Баженова пять лет, я с ним училась, мы случайно попали в неприятную историю, и я попросила тебя помочь. Но тебе Баженов не понравился, и помогать ты не хочешь. Я правильно понимаю ситуацию? Так и скажи!
– Да ни фига ты не поняла! Я уже по уши влез в это дело, и оно все больше мне не нравится. Я сегодня был в этом вашем «Сосновом раю»…
– Да ну? А почему не рассказал?
– Не хотел при твоем Баженове, я ему не доверяю. Я виделся с Оброковым-старшим, ну, отцом того самого психа, Владика, который якобы на вас напал… Этот Оброков нормальный, в общем, мужик, пальцы не гнул, поговорить согласился…
Инга всегда поражалась, как Бобу, с его вредным характером, удается легко налаживать контакты с самыми разными людьми. С ним все соглашались говорить, обо всем рассказывали… Может, это только с ней он такой вредный?..
– Ну так вот… Этот Владик – младший любимый сын. Художник, творческая натура… Много путешествовал по разным странам, в поисках, так сказать, новых впечатлений… Причем не довольствовался обычными туристическими маршрутами, – ему надо было лезть в глубинку, в трущобы, изучать жизнь аборигенов! Как Миклухо-Маклаю… И это «миклухомаклайство» кончилось плохо. Из очередной поездки в Таиланд он не вернулся. Отец искал его больше года, поднял на ноги полицию всей Юго-Восточной Азии. Он мужик денежный, мог себе позволить… Наконец сыночка нашли в какой-то тамошней психушке, в невменяемом состоянии, со следами черепно-мозговой травмы… Его привезли в Россию, долго лечили, но в себя он так окончательно и не пришел. Что и где с ним случилось, объяснить не смог, двинулся мозгами капитально… Скорее всего, он нарвался на тамошних бандитов… То ли его ограбить хотели, то ли другое что, но недобили… Там кроме черепно-мозговой травмы еще и наркотики были, и какая-то экзотическая хворь, целый букет, словом… Теперь этот Владик живет с отцом, бродит по окрестным лесам, рисует… Отец клянется, что он абсолютно безвреден, мухи не обидит, ни на кого напасть не способен, никакого оружия никогда в руках не держал… Инга, ты уверена, что в тебя вообще кто-то стрелял?
– Странный вопрос… Конечно, уверена!
– Стоп, не торопись. Вспомни и опиши подробно, как это происходило.
Спорить с Бобом было себе дороже, и Инга принялась вспоминать. Боб начал перебивать ее с первых же слов:
– Стоп-стоп-стоп! То есть ты услышала какой-то непонятный звук, а потом только убегала, ничего не понимала, просто поверила этому Баженову и подчинялась ему. Сама не видела, как стреляли, и даже не слышала выстрелов…
– Леша сказал, что оружие с глушителем…
– Опять Леша, опять сказал… Ты своими глазами что-нибудь видела?
– Видела мужика в балаклаве. Своими глазами. И плащ у него был, как у этого психа Владика. И походка похожа, и рост такой же…
– Про плащи я узнавал – такие есть у всех в поселке, кто ходит в лес по ягоды-грибы. Особенно у охранников, у обслуги, те все запаслись… Эти плащи завезли в сельмаг соседней деревни… А балаклава… Ты уверена, что это была балаклава, а не какой-нибудь накомарник?
– Уверена. Черная маска с прорезями для глаз и рта… Никакой не накомарник…
Инга словно наяву увидела перед собой человека с черным лицом, и в этот момент с ней опять случилось это.
Накатила темнота, ледяной ветер швырнул в лицо снег, заплакал ребенок… Чудовище с черным лицом вздыбилось и пошло на нее…
Боб увидел, как она мертвенно побледнела, коротко, со стоном, втянула воздух и закрыла лицо руками. Он испугался, сорвался с подоконника и подскочил к ней.
– Инга, эй, Инга! Эй, эй! Я щас маму позову!
– Стой! – Она еле успела поймать Боба за руку. Она несколько раз глубоко вздохнула, краска медленно возвращалась на ее лицо, темнота уходила из глаз. – У меня просто голова закружилась, – объяснила она. – Не смей говорить Ангелише, а то она еще Алю напугает! Ерунда, уже прошло…
В ушах у нее все еще звенел детский голос: «Мама! Мама! Мама!..»
Боб присел перед ней на корточки.
– Слушай, Инга, а ты… не того?.. У тебя с этим Баженовым что, серьезно?..
– Пошел к черту! – разозлилась Инга. – Никакого «того» у меня нет, Леша Баженов – мой однокурсник, с которым мы вместе попали в непонятную историю, и все! Давай по делу говорить!
– Ладно, ладно, не вскипай! По делу так по делу…
Боб, кряхтя, поднялся с корточек и сел на диван.
– Ты говорила, у него был пистолет. Ты пистолет этот своими глазами видела, или опять Леша сказал?
– Видела, – секунду подумав, ответила Инга. – Когда мы оказались справа от него… С такой длинной штукой, глушителем…
– А ты хорошо его рассмотрела? Вообще разбираешься в пистолетах?
– Видела издали, – не стала врать Инга. – И в пистолетах ничего не понимаю. Но ни на что другое эта штука не была похожа.
– Угу… – Боб замолчал и ушел в свои мысли.
Подождав минуту, Инга нетерпеливо спросила:
– Ну!.. Что ты об этом думаешь?
Боб поднял на нее свои круглые немигающие глаза.
– Много непонятного… Если на вас действительно кто-то напал и это был Владик Оброков, то… Откуда у безобидного штатского психа пистолет, балаклава? И действия его слишком э‐э‐э… осмысленные, рациональные для психа…
– Значит, он не псих, а просто притворяется! Ты сам-то его видел, этого Владика?
Боб с сожалением развел руками:
– Увы!.. Дома его не было. Его вообще с того дня никто не видел… Отец организовал поиски, но пока безуспешно…
– Вот видишь!.. – воскликнула Инга. – Он не псих! Он бы не скрывался, если бы был психом!
Боб полез в карман и вытащил телефон.
– Оброков‐старший позволил мне осмотреть комнату своего сына, и у меня сложилось стойкое впечатление, что тот таки псих, самый настоящий. У него все стены сплошь завешаны картинами. Немного пейзажей… Оброков‐старший говорит, что пейзажи Владлен рисует в спокойные периоды… А когда у него обостряется болезнь, он рисует – не знаю, как это назвать… У него много таких рисунков, и на всех одно и то же, вернее, одна и та же… Сейчас покажу, я сфотографировал на телефон…
Боб показал Инге экран.
– Вот, полистай отсюда, но в принципе они все на один манер…
Инга посмотрела на экран, и холодные мурашки пробежали у нее по коже. Там была фотография странного рисунка. Тонкие линии, выполненные скорее всего тушью, затейливой вязью заполняли весь лист. На первый взгляд эта вязь казалась просто фоном, но, приглядевшись, можно было увидеть, что элементами узора служат изображения насекомых. Их было множество, самых разных – крылатых и бескрылых, совсем крохотных и побольше… Поражали тщательность и скрупулезность, с которыми были выписаны крылышки, лапки, усики и брюшки. Все это искусно переплеталось, переходило одно в другое и, казалось, кишело, готовое выползти за края рисунка. У Инги даже кожа зачесалась – показалось, что все эти твари ползают по ней…
Но главным было не это. В центре рисунка выступало из общего фона гигантское, по сравнению с остальными, изображение насекомого с головой женщины. Поднятая передняя часть туловища, две лапы, воздетые то ли в молитвенном экстазе, то ли в угрозе… Богомол. Женское лицо, явно азиатское, с раскосыми глазами и маленьким ртом с прихотливо изогнутыми губами… Брови и зрачки глаз сведены к переносице, отчего выражение лица было угрожающим. Общее впечатление чего-то омерзительно опасного. Да, на картине Владика был нарисован страх. «Ужас загнанной в безумие души», – вспомнила Инга где-то и когда-то прочитанную фразу… Она почувствовала, она поняла это, ведь с недавних пор такой же ужас преследовал и ее.
С гримасой отвращения Инга вернула телефон Бобу. Тот с интересом наблюдал за выражением ее лица.
– Заметила, да?
– Трудно не заметить. – Она зябко передернула плечами. – Конечно, Владик ненормальный…
– Я не про то, – поморщился Боб. – Ты заметила, что эта тараканиха похожа на тебя?
– Ну… весьма отдаленно, – вынуждена была признать Инга.
Это чудище действительно чем-то, скорее всего раскосыми глазами, напоминало ее, и это было неприятно.
– Отец Владика считает, что его сын рисует реальную женщину, которую встретил в своем путешествии, – сказал Боб. – Эта баба сыграла какую-то роковую роль в том, что с ним случилось, и он вспоминает ее с ужасом и отвращением…
Боб еще раз полюбовался на экран своего телефона.
– Теперь понятно, почему этот Владик так пялился на тебя, – с удовлетворением заключил он. – Эта баба – часть его кошмара, а ты напомнила ему о ней.
– Ингуша, а что за мужчина у Али появился? Видела их несколько раз… Интересный такой, только она что-то с ним пока не знакомит. Ты его знаешь?
Инга пожала плечами.
– Говорит, что старый знакомый, встречались в юности, потом почему-то потеряли друг друга из виду, а тут вновь столкнулись… Подробностей не знаю. Аля не рассказывает, а я не лезу…
– Так хочется, чтобы у Али сложилась личная жизнь, – вздохнула Ангелиша. – Ты уже совсем взрослая, скоро уйдешь… Не осталась бы она одна…
Инга хотела было ответить, что никогда в жизни не бросит Алю, но не успела. Стукнула входная дверь, и голос Боба в прихожей зычно возвестил:
– Мама, я дома!
Через минуту Боб нарисовался собственной персоной в проеме кухонной двери. Увидев Ингу, он не удивился:
– Так и знал, что припрешься!
– И тебе добрый вечер, – хмуро сказала Инга. – Поговорить нужно…
Боб сделал широкий приглашающий жест в сторону своей комнаты:
– Вэлкам!
– Боб, а ужинать? – слабо вякнула Ангелиша.
– Не буду, мамуля, сыт! – Он размашисто прошагал к себе.
Инга отправилась следом. На пороге кухни она оглянулась. Ангелиша грустно сидела за столом, подперев голову кулачками. Она чувствовала, что сейчас «дети» будут ссориться, а ее это всегда огорчало…
Комната Боба была почти точной копией ее собственной. Письменный стол, кресло, диванчик… Боб сидел боком на подоконнике, с деланым безразличием глядя в окно. Когда Инга вошла и плюхнулась в кресло, он повернулся к ней и спросил:
– Ну?..
– Баранки гну! – резко ответила Инга. – Боб, это что сегодня было? Ты почему ни с того ни с сего на Баженова наехал?
– Баженов – это у нас Леша? – по тому, с каким сарказмом было произнесено имя ее друга, Инга поняла, что Боб не одумался, не успокоился и по-прежнему полон необъяснимой неприязни.
– Боб, что происходит? – воскликнула Инга, с досадой стукнув кулаком по подлокотнику кресла. – Ты можешь по-человечески объяснить?
– Мне не нравится, что ты связалась с этим Лешей. – Боб упорно сверлил ее своими немигающими глазами.
– А я должна делать только то, что тебе нравится? – возмутилась Инга. – Боб, ты с ума спрыгнул? Я знаю Лешу Баженова пять лет, я с ним училась, мы случайно попали в неприятную историю, и я попросила тебя помочь. Но тебе Баженов не понравился, и помогать ты не хочешь. Я правильно понимаю ситуацию? Так и скажи!
– Да ни фига ты не поняла! Я уже по уши влез в это дело, и оно все больше мне не нравится. Я сегодня был в этом вашем «Сосновом раю»…
– Да ну? А почему не рассказал?
– Не хотел при твоем Баженове, я ему не доверяю. Я виделся с Оброковым-старшим, ну, отцом того самого психа, Владика, который якобы на вас напал… Этот Оброков нормальный, в общем, мужик, пальцы не гнул, поговорить согласился…
Инга всегда поражалась, как Бобу, с его вредным характером, удается легко налаживать контакты с самыми разными людьми. С ним все соглашались говорить, обо всем рассказывали… Может, это только с ней он такой вредный?..
– Ну так вот… Этот Владик – младший любимый сын. Художник, творческая натура… Много путешествовал по разным странам, в поисках, так сказать, новых впечатлений… Причем не довольствовался обычными туристическими маршрутами, – ему надо было лезть в глубинку, в трущобы, изучать жизнь аборигенов! Как Миклухо-Маклаю… И это «миклухомаклайство» кончилось плохо. Из очередной поездки в Таиланд он не вернулся. Отец искал его больше года, поднял на ноги полицию всей Юго-Восточной Азии. Он мужик денежный, мог себе позволить… Наконец сыночка нашли в какой-то тамошней психушке, в невменяемом состоянии, со следами черепно-мозговой травмы… Его привезли в Россию, долго лечили, но в себя он так окончательно и не пришел. Что и где с ним случилось, объяснить не смог, двинулся мозгами капитально… Скорее всего, он нарвался на тамошних бандитов… То ли его ограбить хотели, то ли другое что, но недобили… Там кроме черепно-мозговой травмы еще и наркотики были, и какая-то экзотическая хворь, целый букет, словом… Теперь этот Владик живет с отцом, бродит по окрестным лесам, рисует… Отец клянется, что он абсолютно безвреден, мухи не обидит, ни на кого напасть не способен, никакого оружия никогда в руках не держал… Инга, ты уверена, что в тебя вообще кто-то стрелял?
– Странный вопрос… Конечно, уверена!
– Стоп, не торопись. Вспомни и опиши подробно, как это происходило.
Спорить с Бобом было себе дороже, и Инга принялась вспоминать. Боб начал перебивать ее с первых же слов:
– Стоп-стоп-стоп! То есть ты услышала какой-то непонятный звук, а потом только убегала, ничего не понимала, просто поверила этому Баженову и подчинялась ему. Сама не видела, как стреляли, и даже не слышала выстрелов…
– Леша сказал, что оружие с глушителем…
– Опять Леша, опять сказал… Ты своими глазами что-нибудь видела?
– Видела мужика в балаклаве. Своими глазами. И плащ у него был, как у этого психа Владика. И походка похожа, и рост такой же…
– Про плащи я узнавал – такие есть у всех в поселке, кто ходит в лес по ягоды-грибы. Особенно у охранников, у обслуги, те все запаслись… Эти плащи завезли в сельмаг соседней деревни… А балаклава… Ты уверена, что это была балаклава, а не какой-нибудь накомарник?
– Уверена. Черная маска с прорезями для глаз и рта… Никакой не накомарник…
Инга словно наяву увидела перед собой человека с черным лицом, и в этот момент с ней опять случилось это.
Накатила темнота, ледяной ветер швырнул в лицо снег, заплакал ребенок… Чудовище с черным лицом вздыбилось и пошло на нее…
Боб увидел, как она мертвенно побледнела, коротко, со стоном, втянула воздух и закрыла лицо руками. Он испугался, сорвался с подоконника и подскочил к ней.
– Инга, эй, Инга! Эй, эй! Я щас маму позову!
– Стой! – Она еле успела поймать Боба за руку. Она несколько раз глубоко вздохнула, краска медленно возвращалась на ее лицо, темнота уходила из глаз. – У меня просто голова закружилась, – объяснила она. – Не смей говорить Ангелише, а то она еще Алю напугает! Ерунда, уже прошло…
В ушах у нее все еще звенел детский голос: «Мама! Мама! Мама!..»
Боб присел перед ней на корточки.
– Слушай, Инга, а ты… не того?.. У тебя с этим Баженовым что, серьезно?..
– Пошел к черту! – разозлилась Инга. – Никакого «того» у меня нет, Леша Баженов – мой однокурсник, с которым мы вместе попали в непонятную историю, и все! Давай по делу говорить!
– Ладно, ладно, не вскипай! По делу так по делу…
Боб, кряхтя, поднялся с корточек и сел на диван.
– Ты говорила, у него был пистолет. Ты пистолет этот своими глазами видела, или опять Леша сказал?
– Видела, – секунду подумав, ответила Инга. – Когда мы оказались справа от него… С такой длинной штукой, глушителем…
– А ты хорошо его рассмотрела? Вообще разбираешься в пистолетах?
– Видела издали, – не стала врать Инга. – И в пистолетах ничего не понимаю. Но ни на что другое эта штука не была похожа.
– Угу… – Боб замолчал и ушел в свои мысли.
Подождав минуту, Инга нетерпеливо спросила:
– Ну!.. Что ты об этом думаешь?
Боб поднял на нее свои круглые немигающие глаза.
– Много непонятного… Если на вас действительно кто-то напал и это был Владик Оброков, то… Откуда у безобидного штатского психа пистолет, балаклава? И действия его слишком э‐э‐э… осмысленные, рациональные для психа…
– Значит, он не псих, а просто притворяется! Ты сам-то его видел, этого Владика?
Боб с сожалением развел руками:
– Увы!.. Дома его не было. Его вообще с того дня никто не видел… Отец организовал поиски, но пока безуспешно…
– Вот видишь!.. – воскликнула Инга. – Он не псих! Он бы не скрывался, если бы был психом!
Боб полез в карман и вытащил телефон.
– Оброков‐старший позволил мне осмотреть комнату своего сына, и у меня сложилось стойкое впечатление, что тот таки псих, самый настоящий. У него все стены сплошь завешаны картинами. Немного пейзажей… Оброков‐старший говорит, что пейзажи Владлен рисует в спокойные периоды… А когда у него обостряется болезнь, он рисует – не знаю, как это назвать… У него много таких рисунков, и на всех одно и то же, вернее, одна и та же… Сейчас покажу, я сфотографировал на телефон…
Боб показал Инге экран.
– Вот, полистай отсюда, но в принципе они все на один манер…
Инга посмотрела на экран, и холодные мурашки пробежали у нее по коже. Там была фотография странного рисунка. Тонкие линии, выполненные скорее всего тушью, затейливой вязью заполняли весь лист. На первый взгляд эта вязь казалась просто фоном, но, приглядевшись, можно было увидеть, что элементами узора служат изображения насекомых. Их было множество, самых разных – крылатых и бескрылых, совсем крохотных и побольше… Поражали тщательность и скрупулезность, с которыми были выписаны крылышки, лапки, усики и брюшки. Все это искусно переплеталось, переходило одно в другое и, казалось, кишело, готовое выползти за края рисунка. У Инги даже кожа зачесалась – показалось, что все эти твари ползают по ней…
Но главным было не это. В центре рисунка выступало из общего фона гигантское, по сравнению с остальными, изображение насекомого с головой женщины. Поднятая передняя часть туловища, две лапы, воздетые то ли в молитвенном экстазе, то ли в угрозе… Богомол. Женское лицо, явно азиатское, с раскосыми глазами и маленьким ртом с прихотливо изогнутыми губами… Брови и зрачки глаз сведены к переносице, отчего выражение лица было угрожающим. Общее впечатление чего-то омерзительно опасного. Да, на картине Владика был нарисован страх. «Ужас загнанной в безумие души», – вспомнила Инга где-то и когда-то прочитанную фразу… Она почувствовала, она поняла это, ведь с недавних пор такой же ужас преследовал и ее.
С гримасой отвращения Инга вернула телефон Бобу. Тот с интересом наблюдал за выражением ее лица.
– Заметила, да?
– Трудно не заметить. – Она зябко передернула плечами. – Конечно, Владик ненормальный…
– Я не про то, – поморщился Боб. – Ты заметила, что эта тараканиха похожа на тебя?
– Ну… весьма отдаленно, – вынуждена была признать Инга.
Это чудище действительно чем-то, скорее всего раскосыми глазами, напоминало ее, и это было неприятно.
– Отец Владика считает, что его сын рисует реальную женщину, которую встретил в своем путешествии, – сказал Боб. – Эта баба сыграла какую-то роковую роль в том, что с ним случилось, и он вспоминает ее с ужасом и отвращением…
Боб еще раз полюбовался на экран своего телефона.
– Теперь понятно, почему этот Владик так пялился на тебя, – с удовлетворением заключил он. – Эта баба – часть его кошмара, а ты напомнила ему о ней.