Львиное Сердце

Генрих выглядел удовлетворенным.

– Продолжай.

– Желая выказать полное раскаяние, Молодой Король велел снять с себя одежду. Облачившись во власяницу и надев на шею петлю, он приказал, чтобы его тащили по полу. Так он лежал, на пепле вместо матраса, с камнями в изголовье и подножье.

На лице Генриха отразился ужас.

– Ты был с ним?

– Я не отходил от господина, сир. Балдуин де Бетюн и Симон де Мариско тоже были там. – Горестная сцена: такую Маршал не хотел бы увидеть снова. – Когда конец был уже совсем близок, Молодой Король поднес ваш перстень к губам и поцеловал. Потом закрыл глаза, сир, и больше не открыл их.

– Ах, сын мой, сын мой.

Генрих склонил голову и заплакал. Слезы капали на каменные плиты.

В Маршале вновь шевельнулась скорбь. Уильям любил Молодого Короля как младшего брата. У Хэла было много изъянов, это правда, и все-таки он обладал безусловным умением вести за собой и невероятным обаянием, был способен на очень добрые поступки. Именно эти его качества Маршалу хотелось сохранить в памяти.

Генрих утерся и обратил опухшие глаза на Маршала.

– Ты собираешься в Святую землю?

– Да, государь. Мне не ведать покоя, пока я не исполню просьбу Молодого Короля.

– Это хорошо, – сказал король. – Когда ты возвратишься?

– Не знаю, государь. Меня могут попросить о помощи в борьбе против сарацин. Как вам известно, они сильно теснят Утремер.

– И тем не менее… – Генрих помолчал, словно принимал решение, потом продолжил: – Знай: когда бы ты ни вернулся, тебя ждет место при моем дворе.

Сердце Маршала подпрыгнуло. Именно на это он и надеялся. Успех упал ему в руки, как спелая слива с ветки. Воистину Бог услышал его молитву.

– Почту за честь, государь, – произнес он, наклонив голову.

– Так, значит, решено.

Легкая улыбка промелькнула на лице короля.

В надежде помочь друзьям Маршал бросил на стол кости:

– А де Бетюн, сир, и де Мариско…

– Верным людям всегда найдется место среди моих рыцарей.

– Спасибо, государь.

Они повернулись и направились к главному выходу из собора.

– Последние новости должны вас порадовать, государь, – сказал Маршал. – Графы Бургундский и Тулузский отправились восвояси. Эмар Лиможский сдался, а Филипп Французский теперь дважды подумает, прежде чем вмешиваться в наши дела. Джефри скоро вернется в Бретань и, как мне сказали, готов дать клятву верности в Анжере. Мятеж закончился.

Тяжелый вздох.

– Надо думать. И тем не менее это не так.

– Государь?

– Ричард десять лет был герцогом Аквитании, и, однако, мятеж вспыхнул, как сухая трава от упавшей искры. Его власть должна была быть более прочной.

«Если бы не Молодой Король и Джефри, – подумал Маршал, – Ричард своими силами справился бы с бунтом».

– Но это непросто сделать, государь. Не так ли?

– Полагаю, для Аквитании будет лучше, если она получит нового герцога.

– Государь?

Маршал с трудом сдержал изумление.

– Ричард теперь мой наследник, ему необязательно править Аквитанией. Я не стану короновать его как соправителя: стоило сделать это с Хэлом, и все пошло не так. Вместо этого я дам ему Анжу.

Маршал проследил за взглядом короля, который нашел Джона на противоположном конце собора. В груди у него похолодело.

– А как же Аквитания, государь?


– Ну, ее получит Джон. – Король посмотрел на Уильяма. – Только по видимости, конечно. Я буду править там, пока он не возмужает.

Маршал склонил голову, радуясь, что ему предстоит отплыть в Святую землю. Понимает это король или нет, но он только что посеял семя нового мятежа. Если он продолжит идти тем же путем, Ричард станет следующим сыном, который восстанет против него.





Часть III. 1187–1189 годы




Глава 21




Был разгар лета, двадцать второе июня, и я готовился к войне. Вокруг меня, близ крепости Шатору на реке Эндр, раскинулся громадный лагерь. Бесконечные ряды палаток и коновязей, сотни повозок, тысячи людей – тут собрались объединенные силы Ричарда и его отца-короля. Вокруг самой крепости, защищавшей восточную границу Аквитании с Францией, расположилось такого же размера войско короля Филиппа.

Со смерти Молодого Короля минуло четыре года. Сколько всего переменилось, размышлял я, глядя, как Рис выгуливает Лиат-Маха. Из угловатого подростка валлиец превратился в ладного юношу. Я заботился о том, чтобы он осваивал оружие, Рис наслаждался каждым мигом учения. Если сравнивать Риса с собакой, то только с аланом. Он был прирожденным бойцом, этот парень, и я поздравлял себя с тем, что смог заполучить его себе на службу. Несмотря на свою молодость, он уже стал одним из солдат герцога и успел принять участие в нескольких осадах и небольших сражениях.

Рядом Филип упражнялся на мечах с Луи. Оба были в одних штанах, с кожаными накладками на клинках, чтобы избежать повреждений. Филип по-прежнему умел охлаждать мою горячую голову, и мы были не разлей вода. Луи оправился от полученной под Горрой раны и с тех пор сильно изменился. Спесивость и заносчивость исчезли бесследно; он давно уже стал одним из нас. Хорек Джон покинул наше общество. За два года до этого он погиб под Тулузой во время предпринятого герцогом похода, и оплакивали его недолго.

Джона де Мандевиля тоже не было: три года тому назад, во время очередной распри между Ричардом и его братом Джефри, Джона посвятили в рыцари. Он сумел занять достойное положение среди воинов герцога. Время от времени мы с ним встречались, и он всякий раз напоминал, что я еще не рыцарь. Это было больное место, вроде раны, которая никак не заживает. Как оруженосец я достиг вершин. Я участвовал в бессчетном количестве стычек, где не отсидишься за спиной у других. Я бегло говорил по-французски. Вопрос о том, почему мне закрыт путь наверх, не давал мне покоя. Оруженосцы порой становились рыцарями, но герцог хотел, чтобы для этого имелся веский повод.

– Твой час придет, Руфус, – раз за разом говорил он. Мне оставалось только улыбаться, скрежетать зубами и убеждать себя, что мое ирландское происхождение тут ни при чем.

В дюжине шагов от меня Ришар де Дрюн, присев на корточки, потягивал вино из баклаги, раздавая советы Филипу и Луи. Те прислушивались – советы были на вес золота. Со времени нашей поездки к Молодому Королю в Мартель мы сделались добрыми товарищами. Последним в нашем кружке был Овейн. Он сидел рядом с де Дрюном и точил оселком клинок. Кому-то покажется странным, что рыцарь водил компанию с оруженосцами и простым солдатом, но нам казалось, что нет ничего более естественного. Единственный валлийский рыцарь на службе у Ричарда, Овейн был одинок. Мало-помалу он прибился к нам, и мы поладили. Я не имел предрассудков по поводу его народа, и он сам нравился мне. Я ведь тоже не англичанин и не нормандец. Короче говоря, мы естественным образом сделались друзьями и союзниками.

Фиц-Алдельм на глаза не показывался, но мерзавец пребывал в лагере. На мое счастье, в предыдущие четыре года его большей частью носило по Аквитании. За это время, однако, его положение решительно переменилось. Он спас конруа, попавший в засаду к мятежникам, и поднялся в глазах герцога, доверившего ему командование небольшим замком. Как способный устроитель и руководитель, он оказался надежным комендантом и во время множества осад проявил себя с лучшей стороны. Теперь он, как и почти все воины Ричарда, находился здесь, готовясь к сражению с королем Филиппом.

Это редкое событие, большая битва, было неизбежным.

Происходящее казалось нереальным. Я валялся, наслаждаясь ощущением горячего солнца на голой коже и прохладным, шелковистым прикосновением травы. Сегодня мы поупражняемся, потом искупаемся в реке, подумал я. А вечером будем попивать вино и слушать герцогских музыкантов.

– Как, черт побери, до такого дошло?

Скосив глаза, я увидел подошедшего Луи.

– Ты имеешь в виду, как король Филипп мог оказаться здесь с армией? – спросил я.

– Да, это. – Он досадливо махнул рукой. – Разве Генрих и Филипп не стали снова друзьями после смерти Молодого Короля?

Я закатил глаза. Из нас всех Луи меньше всех интересовался происходившими событиями. Пока живот у него был набит, а в кошеле позвякивали монеты, ему было наплевать на остальное. По правде говоря, парень не блистал умом, но все равно казалось удивительным, что он не понимал причин, приведших нас на грань войны.

– Стали, – ответил я. – С тех пор как решился вопрос с двумя сестрами Филиппа, Маргаритой и Алисой, и было достигнуто соглашение о Вексене.

– О чем?

Я объяснил, что переживания Филиппа насчет судьбы Маргариты, вдовы Молодого Короля, улеглись, когда Генрих назначил ей изрядное ежегодное содержание. Еще французский монарх беспокоился об Алисе, нареченной невесте Ричарда, ребенком отданной под опеку Генриху. Все знали, что герцогу эта партия не нравилась, и Алису предложили выдать за Джона. Это устроило Филиппа. В обмен на обеспеченное будущее сестер он отдал Генриху Вексен, важную приграничную область между Анжу и Францией.

– Так продолжалось почти три года, – добавил я. – Но обещанная помолвка между Джоном и Алисой не состоялась.

– А Ричард по-прежнему отказывается жениться на ней, – подхватил Луи. – Из-за этого снова начался раздор, да?

– И правильно делает, что отказывается, – сказал Овейн и понизил голос. – Она похожа на лошадь.

Мы расхохотались – валлиец был прав.

– Так вот почему мы здесь? – воскликнул Луи, когда мы успокоились. – Потому что герцог не хочет взять Алису в жены?

– Не все так просто. – Я объяснил, что в прошлом году Джефри, недовольный возобновившимися переговорами о женитьбе Ричарда на Алисе, отправился ко двору Филиппа. Там эти двое стали закадычными друзьями, а Джефри возвели в сенешали Франции. – Когда это произошло, многие, включая Ричарда, решили, что назначение на эту должность, тесно связанную с Анжу, говорит о замысле овладеть английским троном.

– Но Джефри погиб, – растерянно перебил Луи. – В прошлом августе.

– Затоптан до смерти во время турнира, – злорадно вставил Рис.

– Достойный конец, – добавил де Дрюн.

Овейн выглядел слегка недовольным, но ничего не сказал.

Филип огляделся, проверяя, не слышит ли нас кто.

– То был сын погибели, он вечно строил козни и замышлял что-нибудь.