Львиное Сердце

Удара не последовало. Фиц-Алдельм ослабил хватку, которой держал Риса, и с подозрением посмотрел на меня.

– Ты шутишь.

– Нет, сэр. Господь свидетель. – Вспомнив, что Филип стоит в нескольких шагах позади меня, я указал на него и добавил: – Этот человек тоже служит герцогу.

– Это так, сэр. Да благословит его Бог, – воскликнул Филип.

– Возможно, я не прав, сэр, – обратился я к Фиц-Алдельму, – но, мне кажется, герцог косо посмотрит на рыцаря, обращающегося подобным образом с мальчишкой.

Привлеченные шумом, к нам начали подходить другие: спутники Сапоги-Кулаки, группа оруженосцев и жандармов.

Хмурый как туча Фиц-Алдельм отшвырнул Риса.

– Впредь смотри, куда забрасываешь удочку, – прорычал он.

Рис юркнул ко мне под бок, бросив на Фиц-Алдельма полный ненависти взгляд.

– Ты пострадал? – спросил я тихо.

Мальчишка яростно мотнул головой и метнул еще один злобный взгляд в нашего врага. А это и был наш враг, подумал я. У Риса и прежде имелись веские причины не любить Фиц-Алдельма, теперь их стало еще больше.

– Как это ты попал к герцогу на службу? – спросил Фиц-Алдельм.

Я не смог удержаться:

– Спас ему жизнь, сэр.

– Это так, сэр, – вставил Филип. – Любой скажет.

Оставив Фиц-Алдельма стоять с разинутым ртом, я предпочел отступить, пока преимущество оставалось на моей стороне.

– Ты знал, что он здесь? – спросил я у Риса.

– Нет, сэр. Жизнью клянусь! – Малец с упреком посмотрел на меня. – Если бы я знал, мне бы хватило ума не причинять вреда его коню. Я бы скорее подрезал ему подпругу, как он подрезал де Лилю.

– Это верная дорога в петлю палача. – Зная упрямство Риса, я хорошенько встряхнул его. – Ты меня слышал? От побоев я могу тебя уберечь, но, если сотворишь что-либо подобное, мои руки будут связаны. Рано или поздно Фиц-Алдельм найдет свою судьбу, и дай Бог, мы будем присутствовать при этом.

– Как в том переулке, сэр, с его братом?

Со дня драки в Саутгемптоне мы никогда не вспоминали о ней.

– Я предпочел бы сразиться с ним в честном бою, один на один, и убить его именно так, – ответил я, чувствуя себя не очень уютно.

– Это сукин сын, сэр, – огрызнулся Рис. – И мне плевать, как именно он сдохнет.

Озабоченный тем, что предпримет дальше мой враг, я пропустил слова мальчишки мимо ушей.

Страхи мои оказались напрасными. Фиц-Алдельм приперся вечером в герцогский шатер, желая что-нибудь разнюхать, и завел беседу с Джоном де Мандевилем. Но, узнав, что я занимаю именно такое положение, ни с чем отправился восвояси. Предприняв осторожную разведку через Риса и пару знакомых оруженосцев, я установил, что Фиц-Алдельм не слишком преуспел за три года после отъезда из Стригуила. Сражался он вроде как неплохо, но ценных пленников не взял – а это самый быстрый путь к богатству и высокому положению. Он ничуть не выше двухсот других рыцарей, сказал я себе, и у меня нет причин его бояться.



Король и Джефри прибыли два дня спустя. Бросалось в глаза, что Ричард зачастую уединяется с отцом, но не с братом. При дворе Ричарда давно ходили слухи о переговорах между Молодым Королем и мятежниками. Теперь, похоже, подозрения пали и на Джефри. Стоило при герцоге, в отсутствие чужих, упомянуть о любом из братьев, как на лице его возникала недовольная гримаса. Но на людях он был сама любезность, и я, насколько мог, старался подражать ему.

Для рыцаря считалось обязательным воздерживаться от всяких душевных движений, даже по отношению к врагу, но оказалось, что овладеть этим искусством довольно-таки трудно. Я сумел сдержаться при стычке с Фиц-Алдельмом, потому что Рису грозила опасность. Но если бы противостояние затянулось, я мог бы сорваться. А вот Ричард вел себя с французской знатью, недавно побитой им на поле боя, вежливо и по-приятельски. И только без свидетелей позволял себе выразить истинное отношение к ней. Человек, умеющий хранить на людях непроницаемую маску, отметил я про себя, получает ощутимое преимущество над врагами.

Совещание состоялось одну седмицу спустя. Потребовалось время, но аквитанские аристократы откликнулись на призыв Генриха. В назначенный день они собрались на оговоренном поле под Гранмоном, с гордыми лицами, держа прямо непокорные спины. Я был там вместе с Ричардом, его отцом и Джефри. На траве разбили большой шатер, величественное сооружение из материи цветов Анжуйского дома, красного и золотого. На шесте у входа висел стяг с двумя вздыбленными королевскими львами, предупреждая о присутствии монарха. Караул у шатра несли два десятка рыцарей в полном вооружении. Мятежным баронам разрешили привести с собой по горстке людей, но никого из сопровождающих внутрь не пускали. Это было волевое решение, подкрепленное облаченным в броню кулаком.

В назначенный час вошли они, Вильгельм и Адемар Тайлеферы, дядья маленькой Матильды, наследницы Вульгрина, – двое крепких парней с гримасой праведного гнева на лицах. Там был их сводный брат, граф Эмар Лиможский, невысокий и коренастый, о котором рассказывали, что он яростен, как вепрь. Был и виконт Тюреннский, надутый павлин с золотым узором на поясе. Граф Перигорский выглядел внушительно, несмотря на простую кольчугу и потертые ножны. Виконты Вентадур и Комборн источали не слишком приятный запах, какой скорее ожидаешь от женщин, а стояли так близко, что показались мне двумя возлюбленными. Трубадур Бертран де Борн, пузатый и самоуверенный, прихватил с собой лютню, будто собирался петь, а не совещаться. И еще около дюжины баронов, чьих имен я не помню.

Ричард поприветствовал знатных особ от имени отца, вежливо, но сдержанно. Я наблюдал за ним и в очередной раз поразился его самообладанию. Удивительно, но по ходу собрания герцог, казалось, стал теплее относиться к собравшимся. Он приказал подать вина, кое с кем даже затеял разговор. Мы ждали короля. Дабы показать, кто тут хозяин, государь появился через час с лишним после приезда французов. Герольды объявили: «Генрих Фиц-Эмпресс, король Английский и герцог Нормандский!»

Джефри усмехнулся.

Я знал почему. Перечисленные титулы должны были со временем перейти к Молодому Королю. Но, пока отец был жив, Хэл оставался наследником без владений. Джефри, младше его по возрасту, в то время обладал большей властью. Как и Ричард. Джон и тот был правителем Ирландии. Мне стало понятнее недовольство Молодого Короля. Не стоит удивляться тому, что он убивает время на турнирах, подумал я в наступившей тишине.

Генрих шел, прихрамывая, но держался уверенно, а украшенная камнями корона на голове ясно давала понять, кто тут главный. Усевшись в резное кресло во главе шатра, он стал ждать.

Ричард преклонил колено, за ним – Джефри. Так же поступили мы и все до единого члены королевского двора.

Аквитанские бароны переглядывались, ни один пока не последовал нашему примеру.

Ноздри Генриха раздувались.


Я глядел, затаив дыхание. Мятеж – скверная штука, но если французы не поспешат проявить уважение, все это собрание протухнет, как десятидневный труп.

Вильгельм и Адемар вместе опустились на колено, но вид у них был недовольный. Этого хватило, однако, чтобы их спутники сделали то же самое.

Напряжение, повисшее в один миг, ослабло, но лишь немного.

– Встаньте, – сказал Генрих.

Мы поднялись.

– Итак, господа, – начал король. – Я пришел, потому что вы подняли оружие против своего законного правителя, герцога Аквитанского, моего сына. Что можете сказать?

Бароны так злились, что заговорили все одновременно. Посыпались обвинения против Ричарда. На него указывали пальцем. До меня долетали произнесенные вполголоса оскорбления. Бертран де Борн напевал что-то себе под нос.

Герцог хранил молчание, но носок одного его сапога поднимался и опускался – так кошка бьет о пол кончиком хвоста.

Генрих выждал, когда наступит короткое затишье, и ядовито процедил:

– Вы напоминаете мне шайку ссорящихся ребятишек.

Лишь немногие из баронов выглядели пристыженными. Большинство все еще злились, но хотя бы смолкли.

Вильгельм, Адемар и Эмар перебросились парой слов, потом Эмар выступил вперед на негнущихся ногах.

– Сир, мы пришли просить об исправлении несправедливости, содеянной вашим сыном.

– Герцог Аквитанский – ваш господин, – ответил Генрих, – против которого вы и прежде бунтовали.

Замечание вызвало рассерженные отклики, но потом бароны кое-как успокоились.

– Он зовется нашим господином, сир, – заявил Эмар, склонив голову. – Но не ведет себя соответственно.

Ричард фыркнул достаточно громко, чтобы его расслышали.

– Поясни, – приказал Генрих.

И он хлынул, поток горьких жалоб и обид. Эмар заверил, что о великой жестокости Ричарда говорит вся Франция. Он угнетает подданных несправедливыми требованиями и правит при помощи насилия. Он силой забирает у подданных жен, дочерей и родственниц, превращая их в своих наложниц. А утолив свою похоть, – тут Эмар возвысил голос, – отдает их на потеху своей солдатне. Это лишь часть его неправедных деяний, и только ради защиты своих людей бароны решились восстать против него. Когда граф закончил говорить, щеки его пылали.

Я посмотрел на Ричарда, на чьем лице застыла маска безразличия, потом на Джефри. Взгляд у того был расчетливый, как у льва, собирающегося броситься на добычу. Мне это не понравилось. Он стоял рядом с отцом и братом, но я готов был побиться об заклад, что Джефри состоит в тайных сношениях со знатными мятежниками.

Соратники Эмара хлопали графа по плечу и говорили слова поддержки. Бертран де Борн коснулся струн лютни, словно намеревался разродиться песней про герцога.

Снова наступила тишина.

Я размышлял о произнесенных обвинениях, которые были преувеличенными, а зачастую надуманными. Весь предыдущий месяц я провел рядом с герцогом или в непосредственной близости от него и вообще не видел никаких дам. Солдатам тоже строго-настрого запретили трогать женщин. Я слышал о случаях насилия, но их было мало. Эта ложь, пришел я к выводу, нужна лишь для того, чтобы очернить герцога.

– Если обвинения правдивы, это отвратительно, – произнес Генрих. – Что скажешь, Ричард?

– В жизни не слыхал более наглой лжи, – ответил герцог. – Никогда я не брал ни одной женщины силой, и впредь такого не будет. Моим людям дан строгий наказ: не чинить ущерба прекрасному полу. Всякий, кого уличат в насилии над женщиной, подвергается скорой расправе. В том я клянусь перед Господом и всеми его святыми.

Генрих удовлетворенно кивнул и посмотрел на Эмара.

– Вот тебе и ответ.

У Эмара отпала челюсть.

– Вы напрочь отказываетесь верить моему слову, сир?

Бертран де Борн сокрушенно качал головой. Адемару пришлось удержать Вильгельма, двинувшегося в сторону Ричарда.

– Герцог заявил, что не совершал никаких из упомянутых тобой преступлений. И поклялся, что любой из его людей, кто чинит неправду, понесет кару. Ты намерен назвать его лжецом?

Глаза Генриха стали как два кусочка кремня.

Все взгляды переместились на Эмара.

– Не намерен, сир, – сказал он, немного помедлив. – Но и свои слова назад не беру.

– Итак, перед нами встает трудноразрешимая задача, – промолвил Генрих, глядя на Ричарда и Джефри. Оба придвинулись ближе, расположившись по сторонам от отцовского кресла: анжуйский треугольник власти. На самом деле, конечно, все было не так, как казалось: один из них, Джефри, не заслуживал доверия.

Эмар повернулся к сводным братьям, те принялись что-то нашептывать ему.

– Есть еще вопрос с Матильдой, сир, – сказал граф, снова обратившись к Генриху. – Дочерью Вульгрина.

– Подопечной герцога, знаю, – бросил Генрих безразличным тоном. – А что с ней?