Львиное Сердце

Что хуже всего, от Фиц-Алдельма и его оруженосца не поступало никаких вестей. Они слишком оторвались от нас. Шансов нагнать их до Саутгемптона почти не было, но я не поворачивал назад. Пребывание в замке обречет меня на медленную смерть заживо. Назад возврата нет, даже ценой собственной жизни.

Рис, благослови его Господь, никогда не сомневался в моих решениях. Для него это путешествие при всех трудностях казалось большим приключением. Не раз его вера укрепляла мой колеблющийся дух. Большой пройдоха, он не раз доказывал свою ловкость: воровал яйца из курятников, а однажды стянул коптившийся за домом окорок. Самой же ценной его добычей стал свежеиспеченный пирог с говядиной, украденный со стола в пекарне.

Но вынужден признать, что эти успехи были скорее случайностью, чем правилом, и когда мы подъехали наконец к Саутгемптону, то выглядели весьма жалко. С ввалившимися щеками, я – небритый, оба – покрытые грязью, мы напоминали пару бродяг самого скверного толка. У бедного Лиат-Маха на боках выпирали ребра, а шкура утратила лоск, точно он захворал.

Последний лагерь мы разбили на поляне в густом лесу. Ночью, слава богу, не было дождя, и разожженный вечером костер не составило труда снова раздуть, едва мы выбрались из-под одеял. Накануне я уяснил из расспросов, что Саутгемптон находится примерно в десяти милях. Съев на завтрак по сырому яйцу – все, чем Рису удалось разжиться тем утром, – я принялся обдумывать наше положение. Мысль, которая при выезде из Стригуила не приходила в голову, теперь не давала мне покоя.

Я был бедно одет и слишком молод, чтобы позволить себе доброго коня и воинское снаряжение, и в Саутгемптоне меня вполне могут принять за вора. За время пути я не раз ловил подозрительные взгляды. Если меня припрут к стенке, то говорить правду – герцог Ричард, мол, вознаградил меня за храбрость под Аском броней и веским кошелем – будет бессмысленно: либо мне вовсе не поверят, либо меня, расспросив подробнее, уличат как беглеца. А возможно, случится то и другое.

– Вы готовы, сэр?

На лице Риса читалась решимость. Он наверняка думал о горячей пище, которую я недавно обещал ему.

Я не ответил, все еще колеблясь. Быть может, нет нужды входить в Саутгемптон, размышлял я. Фиц-Алдельм наверняка уже на полпути в Аквитанию. И даже если он еще не сел на корабль, нет никакой надежды разыскать его на многолюдных улицах. Придется последовать за ним через Узкое море. Ладонь сжала легкий, как перышко, кошель, и я выругался. Плавание на корабле мы себе позволить не можем.

Я посмотрел на Риса, застывшего в терпеливом ожидании, и стыд наполнил меня. Ну какой я ему хозяин? Без гроша, без цели, я – словно попавший в бурю корабль без руля. Мне-то на себя наплевать, но вот Рис достоин большего.

– В чем дело, сэр?

– Нам нужны деньги, чтобы пересечь море.

– Разве их нельзя украсть, сэр? Я же мастер по этой части, вы знаете. Может статься, в окрестных усадьбах удастся найти немного серебра.

– Рис, одно дело – стащить еду, когда голоден, и совсем другое – воровать деньги. Не успеем мы оглянуться, как поднимется тревога, и если нас поймают… – Я сделал рубящее движение, показав сначала на кисть правой руки, потом на ухо. Рис поморщился. – Если нас изувечат, мы загубим свою жизнь, и ты, и я.

– А что, если поработать у какого-нибудь крестьянина? Лиат-Маха может тянуть плуг, а мы с вами будем трудиться в поле.

– Чтобы заработать нужную сумму, мы потратим месяц, а то и больше. Фиц-Алдельма и след простынет.

– Но нам же известно, куда он едет, сэр: в Аквитанию. Найдем там его позже.

Я поразмыслил над этим. В предложении Риса имелся смысл. Аквитания обширна, но разыскать войско герцога едва ли будет сложно. Другая возможность заключалась в том, чтобы продать Лиат-Маха и кольчугу, но эта мысль была слишком болезненной.

– Видимо, это лучший выход, – сказал я, тяжело вздохнув. – Другого я пока не вижу.

Лиат-Маха, привязанный на длинную веревку, чтобы пастись, тихонько всхрапнул.

Я спохватился – надо же наблюдать за окрестностями! – посмотрел в сторону коня. Он перебирал ногами и бил копытом. Я встревожился.

– К Лиат-Маха, – сказал я Рису вполголоса. – Живо. Отвяжи его и садись ему на спину. Я буду держаться на шаг позади тебя.

Уловив мое беспокойство, Рис беспрекословно повиновался. Я подхватил тяжелый сверток с кольчугой и нахлобучил круглый шлем. Благодаря Бога за то, что меч висел у меня на поясе, я поспешил за Рисом, на время забыв думать про одеяла, седло и наши прочие скудные пожитки.

Не успели мы добраться до лошади, как последовал оклик, сначала по-английски, потом по-французски:

– Стой!

Я бросил взгляд через плечо и застыл на месте.

– Рис!

Он не услышал или сделал вид, что не слышит, и шел дальше к Лиат-Маха.

– Еще шаг, паренек, и я всажу тебе стрелу в спину, – произнес тот же самый голос, вновь перейдя на английский.

Угроза не нуждалась в переводе. Рис остановился. Из зарослей выступили трое – по одному, с разных сторон; каждый держал натянутый лук. Впервые я разглядывал обращенные на меня острые наконечники стрел и недружелюбные лица позади них. Штаны я не запачкал, но в кишках забулькало что-то жидкое.

– Иди, когда скажу, – велел я Рису на ирландском, который он понимал. – Не беги.

– Что за тарабарщина? – Ближайший ко мне был низкорослым и тощим, как скелет. Кожа его так обтягивала кости, что он, казалось, состоял из одних углов и суставов, как насекомое. – Это ведь не по-французски?

Мой английский был плох, но я нахватался кое-чего у торговцев, приезжавших в Стригуил на ярмарки, весеннюю и осеннюю.

– Это ирландский. Оттуда я родом, приятель. А мальчик из Уэльса.

– Ирландец и валлиец? – Первый вскинул голову, обращаясь к своим спутникам. Один был таким же толстым, как он сам – тощим, а у второго, юнца с изрытым оспой лицом, глаз застилало бельмо. – А мы-то решили, будто ты – нормандец, при такой доброй лошади и прочем.

Он смачно сплюнул, выражая свое отношение к правителям этой страны, и подобрался ближе.

– Мы просто едем по своим делам, – сказал я, надеясь вопреки рассудку, что нам удастся выпутаться.

– Едете, значит? – спросил толстый, глядя на меня поверх стрелы.


– Ага, – ответил я и, не отводя глаз от толстяка, добавил по-ирландски: – Рис, отвяжи Лиат-Маха.

Рис сделал шаг вперед, и тощий перенацелил лук с меня на него.

– Только пошевелись, и умрешь, – произнес он вкрадчивым тоном, шедшим вразрез с его разбойничьим видом.

– Стой, Рис. – Я посмотрел на тощего. – Он всего лишь мальчишка. Не причиняйте ему вреда.

– Если попытается отвязать лошадь, я его прикончу, Бог свидетель.

– Твой конь стоит немало.

Толстяк слегка опустил лук и направился к Лиат-Маха. Тот при виде незнакомца подался назад, насколько позволяла веревка.

– Шлем тоже продадим и меч. – В первый раз заговорил юнец, англичанин, как и его спутники. Острие его стрелы указало на кожаный сверток на моем плече. – А там что?

Им не важно, кто мы, понял я, стараясь подавить страх. Они в любом случае заберут все мало-мальски ценное, и нам здорово повезет, если мы уйдем живыми.

– Он задал тебе вопрос. – Тощий ослабил тетиву, чтобы, удерживая лук и стрелу в левой руке, правой дотянуться до моего свертка. Увесистость поклажи говорила сама за себя, и глаза худого загорелись. – Да это же кольчуга!

Во взглядах его спутников появилась алчность – всякий знал цену подобной брони, и последняя моя надежда покачнулась на краю пропасти отчаяния. Без коня, доспехов и оружия я буду ничем не лучше безземельного крестьянина. А уж погоня за Гаем Фиц-Алдельмом, затея и без того безумная, станет еще более несбыточной. Лучше сразиться, решил я, чем смириться с такой судьбой.

– Я заберу это, – сказал тощий, потянув на себя тяжелый кожаный сверток.

– Рис, беги! – крикнул я по-ирландски. – Уноси ноги!

Надеясь, что он подчинится, я дернул плечом, сбросив кольчугу на тощего. Не готовый к тому, что на него свалится такая тяжесть, он не смог избежать ни падения хауберка себе на ноги, ни моего удара кулаком в лицо. Я врезал настолько сильно, что у него щелкнула челюсть. Пошатнувшись, он сделал шаг назад, и я схватился за его лук. Это была ошибка. Каким-то чудом он продолжал крепко удерживать оружие. Мы сцепились. Я врезал ему снова, с правой и с левой: короткие, но мощные удары в живот. Тощий взревел, как раненый бык, но лук не выпустил. Тогда я потянулся за его кинжалом. Выхватив клинок, я всадил его в живот противнику. Тот повалился наземь, теперь уже со стоном.

Я вспомнил про других негодяев, и у меня похолодело внутри. Я упал на свою жертву. Стрела пропела над головой, как раз там, где мгновение назад стоял я. Облегчения я не чувствовал, только бурлящий страх, сознавая, что следующая стрела прошьет меня насквозь. Я перекатился через испускавшего стоны худого, пытаясь закрыться им, как щитом, от выстрелов его приятелей и одновременно – разоружить его. Стрела вонзилась в тощего, пройдя совсем рядом с моей ладонью, сжимавшей теперь его лук. Бедолага взвизгнул, издав такой высокий звук, что у меня заныли зубы. Теперь у меня был лук – хорошо! – но, лихорадочно нашаривая его рукоять, я понимал, что не успеваю. Следующая стрела уже нацеливалась в меня. Она пронзит мою плоть задолго до того, как я смогу наложить свою стрелу, натянуть тетиву и выстрелить.

Но смерть с железным жалом не прилетела.

Вместо этого я услышал удар, стук, обычно издаваемый врезающимся в кость камнем, и мгновение спустя вопль ярости. Я понятия не имел, в кого попали. Не знал, сколько мерзавцев целятся в меня: один, два или больше. Насмерть перепуганный, надеясь, что Рис смог убежать, я вскочил и завертел головой, одновременно накладывая стрелу на тетиву лука тощего.

Снова треск, еще один крик боли. Я в изумлении воззрился на рябого юнца, державшегося за голову. Шагах в пятнадцати за ним гарцевал на месте Рис, заводивший правую руку за плечо, чтобы бросить очередной камень.

Этот противник был связан боем, по крайней мере на время. Повернув голову, я увидел толстяка. Стоя шагах в двадцати от меня, он нацеливал стрелу. Клянусь, сердце мое почти выпрыгнуло из груди, так я перепугался. Уверенный, что смерть пришла за мной, я застыл на месте.

Что-то прошуршало в воздухе, и толстяк охнул от неожиданности. Я заморгал. Из груди врага торчало оперение стрелы. Подстрелен. Но кем?

Толстяк повалился, а я развернулся, торопясь спасти Риса от юнца. Но не успел я прицелиться, как другая стрела вошла моему предполагаемому противнику между лопаток. Рябой рухнул и больше не двигался. За ним я разглядел Риса, бледного, но вроде как целого и невредимого. Никогда в жизни не испытывал я большей радости.

– Видел, откуда прилетели те стрелы? – окликнул я мальца.

Тот молча указал мне за спину.

Покрывшись мурашками – вдруг незримый лучник желал вреда и нам? – я повернулся.

Из-за бука выступил высокий человек в капюшоне. В руках он держал могучий боевой лук с натянутой тетивой и стрелой, готовой сорваться с нее.

– Их было только трое? – спросил он по-французски.

Растерявшись, потому как говорящие на французском люди не встречались нам после выезда из Стригуила, я ответил:

– Думаю, что так, друг. – Потом, перейдя на ирландский, сказал: – Рис, ты видел других?

– Нет, сэр, – молниеносно отозвался он.

Высокий мужчина подошел ближе, обводя цепким взглядом деревья и кустарник под ними. И опустил оружие только тогда, когда удовлетворился осмотром.

– Мы с мальчиком обязаны вам жизнью, сэр, – сказал я. – Благодарим вас.

Ярко-голубые глаза наблюдали за мной из-под капюшона.

– Я сегодня рассчитывал поохотиться на оленя, а не на людей.

Знакомая нотка в голосе. Я придвинулся поближе.

– Можно ли узнать ваше имя, сэр?

– Божьи ноги, ты! – Капюшон откинулся на спину, открыв памятную мне гриву золотисто-рыжих волос. – Как занесло тебя в эти леса, Руфус Ирландец?

Лишившись дара речи, я упал на одно колено и склонил голову. Жизнь мне спас не какой-нибудь английский землевладелец, но герцог Ричард собственной персоной. Я-то думал, что он в Аквитании, а герцог стоял передо мной во плоти и крови.

Крепкая ладонь опустилась мне на плечо.