Лунная нить

– О боги. Мы тут с вами, конечно, намучаемся.

– Не сомневайтесь.

Руми бормочет что-то об избалованных идиотах и отворачивается.

Не знаю, что на меня нашло и откуда взялось навязчивое желание задеть двоюродного братца короля, но мне понравилось. Сейчас я лишена возможности управлять своим телом, полностью обезоружена, но зато могу говорить что захочу. Возможно, именно поэтому мне так приятно злить его.

– Я могу выходить из комнаты? – спрашиваю я, пока мы идем по длинному коридору с одинаковыми узкими окнами. – И как вы поддерживаете тепло зимой, если в окнах нет стекол?

Я была в замке лишь однажды в сезон дождей. В это время года днем стоит невыносимая удушливая жара, а по вечерам идут ливни, напитывающие землю, чтобы она зеленела и цвела.

Руми с недоумением смотрит на меня.

– А с чего это вы интересуетесь окнами?

– Поддерживаю беседу, – отвечаю я.

Каждый раз, когда он раздражается, я тихонько злорадствую. Пусть это всего лишь незначительная победа, но я уже чувствую себя увереннее.

– Можем поговорить об Эль Лобо.

Руми хмурится.

– Вы хотели сказать, об этой гнусной бородавке на теле нашего королевства?

У меня свое мнение на этот счет, но реакция Руми заставляет проникнуться уважением к разбойнику.

– Он не так уж плох. Но если тебе не нравится эта тема, можешь предложить другую.

– Очень любезно с вашей стороны, – лениво протягивает Руми.

Наступает тишина, но вскоре он все-таки не выдерживает и спрашивает:

– Кто научил вас драться?

– Откуда ты знаешь, что я умею драться? – хмурюсь я.

– А вы часто носите кинжалы в качестве украшений? – издевательски спрашивает он. – Я видел, как вы отбивались во дворе.

Вздрагиваю, словно он дал мне пощечину. Мой проклятый характер, без сомнения, когда-нибудь меня погубит. Но по крайней мере лаксанцы поймут, что нельзя недооценивать иллюстрийцев и их кондесу.

– Нас всех учат драться, лаксанец. Или ты думал, мы целыми днями сидим сложа руки и любуемся собой?

Руми останавливается у тяжелой деревянной двери – одной из многих на этом этаже. Интересно, кто будет спать по соседству.

– Я бы совсем не удивился, – отвечает он, поворачиваясь ко мне.

Как будто «ленивые аристократы» могут только трястись в каретах и бездельничать. И больше ничего не умеют.

– У меня нет даже собственного гребня, – бормочу я себе под нос.

Уголки его рта опускаются, словно он пытается скрыть непрошеную улыбку. Или усмешку. Но через мгновение он снова надевает маску презрения и язвительно отвечает:

– Это ваше личное дело. Так вот. Вам запрещено выходить без сопровождения и…

– Я помню.

– Прекрасно, – елейно отвечает он и подзывает стражника слева.

Он почти такого же роста, как Руми, с темными волосами ниже плеч. На вид они примерно одного возраста. Но у стражника есть явное преимущество: от него исходит приятный древесно-мятный аромат.

– Это Хуан Карлос. Если я вам понадоблюсь, спросите у него. Он будет у вашей двери всю ночь.

– Приятно познакомиться, – язвительно говорю я, пристально глядя на стражника.

Хуан Карлос едва заметно улыбается.

– Я зайду за вами утром. – Руми открывает дверь, и Хуан Карлос заводит меня в комнату, тут же защелкивая замок.






* * *


Кто-то уже хорошенько порылся в моей сумке. Все выворочено на пол. Одежды нет. Остались только сапоги и сандалии с завязками. И свалявшаяся шерсть ламы, которую придется распутывать несколько часов.

Озираясь по сторонам, я невольно кривлю губы. Комната в форме вытянутого прямоугольника выкрашена в ярко-розовый поросячий цвет. В дальнем конце – одно большое окно, ведущее на балкон. На кровати тканое полосатое покрывало и подушка. Клянусь Луной: настоящая подушка! В последний раз я спала на такой в детстве. У стены стоит симпатичный деревянный комод с ручками (конечно же!) бирюзового цвета, в углу – стул для чтения. На полу полосатый коврик в тон покрывалу.

Я распахиваю двери балкона и впускаю в комнату прохладный вечерний воздух, хоть и знаю, что сейчас налетят огромные комары. Балкон кажется довольно устойчивым, но я все равно не решаюсь выйти. Третий этаж – это все-таки достаточно высоко. Но дышать свежим воздухом очень приятно; к тому же отсюда открывается вид на Ла Сьюдад.

Колокол пробивает седьмой час. Я смотрю в сторону дома, но в темноте не видно крепости. Даже в свете звезд и Луны. Не сомневаюсь: сейчас там заканчивают последние дела перед сном. Распределяют еду. Каталина сидит во главе стола, на котором стоят тарелки с киноа и несколько кувшинов лимонного сока, и, помолившись Луне, приступает к скромной трапезе.

Мы попрощались только этим утром, но я уже скучаю. Она будет ждать от меня вестей. Нужно срочно раздобыть ткацкий станок и сообщить ей, что Аток хочет жениться во время Карнавала.

Карнавал. Иллюстрийские трехдневные празднества в честь Луны и звезд. Парады и костюмы, липкие сладости во всех уличных лавках, танцы и музыка. Мое любимое время года. Но лаксанцы забрали себе и его. Теперь во время нашего праздника они чествуют лаксанского бога солнца Инти и Мать-землю, Пачамаму. А в конце они приносят в жертву человека. Примерно моего возраста.

Я делаю несколько глубоких вдохов. У меня все еще есть время. Несколько недель. Раздается скрип двери, и я резко оборачиваюсь. Слуги вносят металлическую ванну. Следом за ними несут ведра с водой. Я с удивлением наблюдаю за происходящим. Мне позволят принять ванну? Как это вообще возможно, учитывая, что в Ла Сьюдад не хватает воды? Может, это знак особого расположения? Или Аток хочет пустить пыль в глаза? Очень похоже, ведь расточительность для него в порядке вещей. К тому же он рассчитывает скоро получить доступ к нашему источнику.

В комнате становится людно. Две девушки приносят длинные юбки и расшитые цветами туники. Сплошные рюши. Воротники с оборками. Подолы с фестонами. Ткани всех возможных оттенков от масляно-желтого до лаймово-зеленого. Кружевные мантильи с бахромой и два широких алых пояса. Всё по лаксанской моде. Никто в этой комнате на самом деле не уважает меня, и, если я ловлю на себе чей-нибудь случайный взгляд, они тут же с отвращением искривляют губы, будто обнаружили таракана в тарелке супа.

Когда слуги уходят, стражник снова запирает дверь, и я остаюсь наедине с девушкой, которая стоит в углу комнаты и пристально смотрит на меня. Я никак не могу понять, что означает взгляд ее темных глаз. Она примерно моего возраста, хотя почти на голову ниже ростом. Ее длинная, до лодыжек, плиссированная юбка тихонько шуршит на сквозняке. На плечах – теплый платок кремового цвета из шерсти ламы.

– ¿Sí?[26] – спрашиваю я.

– Ваши новые одежды – подарок Его Величества, – сухо отвечает девушка. – А старые вещи я должна забрать.

– Я думала, вы уже все забрали, – говорю я, указывая на свою сумку.

– Кроме тех, что на вас.

Серьезно? Она ждет, что я разденусь перед ней? Эти люди вообще когда-нибудь слышали о скромности?

– А что, если я откажусь? Вообще-то меня устраивает моя одежда.

Девушка меняется в лице.

– Отказаться от подарка – значит оскорбить короля. Вы обязаны его принять.

– Ладно, тогда я отдам вещи после купания.

Девушка решительно мотает головой.

– Я не могу ждать, пока вы помоетесь, кондеса.

Это какой-то другой мир. Как мы могли жить бок о бок с лаксанцами столько лет? Шумные и бесстыдные, до безумия любящие яркие цвета во всем, от интерьеров до одежды.

Но на самом деле мы никогда не жили бок о бок. До восстания иллюстрийцы обитали в городе, а лаксанцы – высоко в горах. Потом они спустились к нам с пиками и факелами во главе с Атоком, который обрушил на нас всю мощь Эстрейи.

Снимаю сапоги. Затем окровавленную юбку и рубашку. Не глядя швыряю горничной. Она спокойно ловит вещи и дважды стучит в дверь. В комнату заглядывает Хуан Карлос, и я, сдавленно вскрикнув, едва успеваю стащить с кровати покрывало, чтобы прикрыться.

Девушка оглядывается.

– Я голодна.

Она равнодушно пожимает плечами и уходит. Хуан Карлос запирает за ней дверь и смотрит на меня едва ли не с сочувствием. Но о каком сочувствии может идти речь, если они запирают меня здесь без еды? Я досадливо бросаю покрывало обратно на кровать. Во мне снова вскипает ярость; хочется просто взять и выбить дверь. Эта комната слишком тесна для того, чтобы выместить всю мою злость.

Съежившись от унижения, я подхожу к ванне, но, опустив ногу в воду, громко вскрикиваю. Она ледяная. Carajo[27]. Я вся в пыли после дороги, ссадинах после драки во дворе и липком поту. Я хочу быть чистой. До сих пор помню это ощущение, когда у меня не было возможности помыться и я слонялась по улицам Ла Сьюдад с едва уцелевшим ткацким станком. Именно тогда, вскоре после восстания, меня и нашла Ана. Совсем одну, без семьи и друзей. Ей было достаточно лишь один раз посмотреть на меня – восьмилетнего оголодавшего ребенка с чумазыми щеками, так похожего на ее подопечную, Каталину, законную наследницу престола Инкасисы. И Ана отвезла меня в крепость, где началась моя новая жизнь. Жизнь двойника.

Я погружаюсь в ледяную воду. Все тело покрывается мурашками, зубы стучат; вода смешивается с кровью Софии. Стараясь не думать об этом, я поливаю волосы и начинаю мыться, но тут понимаю, что все гораздо хуже, чем я думала. Лаксанцы не принесли мыло. Мои мучения были напрасны.

Вылезая из ванны, я оглядываюсь в поисках полотенца, но о нем они тоже забыли. Мне не в чем спать, поэтому я беру лаксанские одежды и надеваю на себя все сразу, пока не становлюсь похожа на слоеный пирожок.

Шторы колышутся от прохладного ветра. Я закрываю балкон, но никак не могу согреться. Из-за большой высоты ночью здесь всегда холодно, даже если днем можно задохнуться от жары.

Нахмурившись, я забираюсь в кровать и натягиваю одеяло под самый подбородок. В животе урчит. В последний раз я ела восемь часов назад. Небольшую тарелку киноа. Я прячусь под одеялом, закрываясь от чуждого мне мира. В памяти всплывает лицо Софии. Последний отчаянный вдох. Горячая кровь из раны в груди. Я всхлипываю и даю волю слезам, зарываясь лицом в подушку.

Первая ночь на вражеской территории.





Глава седьмая