Луна Ктулху (сборник)
Часть 11 из 28 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Если бы ты этого не сделал, то стал нечувствителен к мелким ранам. Фактически, чтобы убить тебя, пришлось бы расчленить твое тело на несколько кусков… Поэтому с тяжелым сердцем покидаю я тебя, но сначала мы покинем пирамиду и запечатаем вход, чтобы ни у тебя, ни у кого другого не возникло желание побывать тут.
Я, пошатываясь, встал. Судя по всему, я был слишком слаб для того, чтобы самостоятельно проделать обратный путь, выбравшись из зиккурата. Но Ниогхт не собирался делать мне никаких поблажек, он подталкивая меня мордой, погнал назад к лестнице. Я с трудом двигался, а представив, что мне придется подниматься наверх по жуткой лестнице, перебираясь со ступени на ступень, я содрогнулся, и тем не менее он это сделал. Для меня же этот подъем превратился в настоящий кошмар, и лишь потом, много позже, анализируя то, что тогда произошло, я задался вопросом: зачем вообще Ниогхта притащил меня к Источнику? Ведь не было никаких данных о том, что враги направляются именно сюда, тем более, что в Белом городе, полным полно «достопримечательностей», как я вскоре сам убедился на собственном опыте.
Сколько мы поднимались: час, два… сутки? Время потеряло для меня всякий смысл. Я лишь безвольно переставлял руки и ноги, перебираясь со ступени на ступень. Весь путь назад превратился для меня в долгую пытку. Несколько раз я останавливался, и меня буквально выворачивало наизнанку. Видимо, организм определенным образом перестраивался, пытался принять новые, пока еще чуждые ему свойства. Но, как и все на свете, это путешествие подошло к концу.
Я на четвереньках выполз на верхнюю площадку зиккурата. Стояла ночь. В небе горели миллиарды звезд, зрелище поистине удивительное. В дальнейшем я не раз любовался ночным небом Белого города. И если и днем небо было черным и полным звезд, то что говорить про ночь!
Какое-то время я лежал, прижавшись щекою к холодному камню, пытаясь восстановить силы. Мне было плохо, тело ломило так, словно меня долго били, голова кружилась, во рту стоял вкус рвотных масс, а вода, та самая сладкая свежая вода, осталась далеко внизу.
Где-то за спиной послышался грохот. Я не видел, что сделал Ниогхта, но когда я нашел в себе силы повернуться и посмотреть, то никакого отверстия, ведущего к источнику, никакой лестницы, по стенкам которой я карабкался вниз, а потом наверх, на вершине зиккурата не было. А сама площадка была сложена из совершенно одинаковых, прямоугольных плит, сверкающих в звездном свете.
Я страшно хотел пить. У меня так пересохло в глотке, что я даже не мог позвать на помощь. С трудом ползком я добрался до лестницы, ведущей с вершины зиккурата и неожиданно наткнулся на две большие бутыли из какого-то округлого экзотического фрукта, выдолбленного изнутри и засушенного. Обе бутыли казались полными, но горлышки их были крепко заткнуты деревянными пробками. Я попытался вытащить одну из них, но у меня ничего не получилось. Руки дрожали и соскальзывали. Какое-то время я возился с пробкой, а потом вспомнил про нож — небольшой складной немецкий нож в кармане. Но даже с помощью ножа мне потребовалось более получаса, чтобы открыть одну из бутылей. Вода внутри оказалась теплой, чуть отдававшей какой-то специфической пряностью, а, может, всему виной был подмешанный вкус фрукта из которого была сделана бутыль. Но в первые моменты, я не замечал всего этого, я пил захлебываясь, наслаждаясь каждым глотком, чувствуя, как жизнь начинает постепенно возвращаться ко мне.
Вторую бутыль я открывать не стал. Я уснул прямо там, на вершине зиккурата, под бескрайним и бездонным звездным небом.
И в этот раз я не видел никаких снов. Ничто не тревожило меня, дав возможность моему организму спокойно восстанавливать силы.
А утром я, прихватив вторую бутыль, не спеша спустился с вершины пирамиды из черепов. Какое-то время я недоуменно оглядывался, пытаясь понять, что мне делать и куда идти, однако ничего путного так и не придумал.
Вначале я пошел к «тарелкам», а портом дальше к обители Ниогхты, в надежде встретить Древнего и поговорить с ним. Но я так и не нашел его. Куда он делся? Отправился в Мир снов, чтобы расправиться с Ми-го, а может просто решил, что ему не о чем со мной говорить и исчез, не желая показываться мне на глаза.
Поняв, что Ниогхты мне не найти, я решил осмотреть весь город, делать мне ведь все равно было нечего. Не стану описывать мои скитания и открытия. Скажу лишь, что я бродил по городу несколько дней и ночей — лунных дней и ночей. Что касается времени, то я никак не мог определить соотношение его с временем на Земле. За время этих блужданий у меня отросла борода значительной длины. Что касается еды, то кушать я совершенно не хотел. Когда в первый раз я поймал себя на том, что не испытываю чувства голода, то подумал, что теперь пища мне вовсе не нужна, однако позже, уже вернувшись на Землю догадался, что виной всему, скорее всего, вода в бутылях. Кстати, точно такие же бутыли, всякий раз две, я находил повсюду в городе на самых видных местах. Стоило мне только почувствовать жажду, как появлялась очередная пара бутылей. А может, это Ниогхта все же, украдкой приглядывая за мной, по мере необходимости раскладывал эти дары.
Бродя по городу, я видел много чудес, которые пощадило время, этакие изюминки в творожной максе белых руин. Не стану описывать все местные чудеса, тем более что тогда я не столько изучал их, сколько наблюдал за ними со стороны. Кладбище артефактов, вот как я назвал бы эти руины, но об этом строит поговорить отдельно.
Возьмем хотя бы…
(Часть страниц рукописи отсутствует.)
Больше всего поразило меня «зеркало», по крайней мере так я назвал его про себя, увидев в первый раз. Это была огромная пластина зеркально отполированного металла. Высотой с десяток метров и столько же в ширину, оно покоилось в странной каменной оправе в подвале одного из разрушенных дворцов. Над входом в подземелье с «зеркалом» было выбито:
Пусть знает истину любой сюда входящий.
Может быть именно эта надпись и вызвала у меня нездоровый интерес, который заставил меня заглянуть в подвал. В первый момент оказавшись в подвальной полутьме — что удивительно и в зале у Источника внутри зиккурата и в этом, и в других помещениях без окон, куда я заходил не было темно. Всюду царил странный полумрак, хотя нигде не было ни окон, ни источника света.
Заглянув в подвал с зеркалом, я был поражен качеством отполированной зеркальной поверхности.
Та была столь совершенна, что даже пыль не задерживалась на ней.
В первый момент я был полон недоумения. Кому могло понадобиться столь гигантское зеркало? Может быть в него гляделись титаны, черепа которых ныне украшали зиккурат. Несколько раз я прошелся вдоль зеркала. Потом осторожно приложил к нему руку. Поверхность мне показалась странно холодной, а портом прямо перед моим лицом в зеркале образовалось небольшое окошечко с мутными краями, и позади него стали проступать странные неясные очертания. Я в испуге отпрянул, потому что мне на мгновение показалось, что я увидел за полированной поверхностью знакомые до боли контуры Петропавловской крепости. С этими колдовскими артефактами можно было с легкостью попасть впросак.
Какое-то время я простоял, задумавшись, пытаясь понять, что это было: настоящее видение или творение моего больного воображения? Потом вновь коснулся рукою поверхности и вновь через какое-то время возник контур Петропавловки. Я затаил дыхание. Что это было? Зеркало просто воплощало в изображение мои мысли, или тут было нечто большее? Тогда я попытался представить себе Невский проспект… и у меня получилось. Я смотрел на Невский с высоты Думской башни. А передо мной внизу спешили по своим делам людишки, ехали извозчики и авто. Я мысленно приказал изображению приблизиться. Все так и вышло, теперь я мог разглядеть одежду, лица людей, видел, как они говорят о чем-то друг с другом, но о чем? Несмотря на свой «талант» полиглота, я не умел читать по губам и никак не мог понять, о чем они говорят. Потом я увидел тумбу для объявлений, на которую уличный дворник наклеивал новую газету. Я попытался разглядеть, что там написано, и газета приблизилась заняв все пространство «окна». У нее было странное название «Правда: орган Центрального комитета и петербургского комитета Р.С.Д.Р.П.».
И что самое удивительное на первой странице была фотография товарища Константина, который вместе с каким-то евреем с холеной бородкой выступал на митинге. Неужели это самое Р.С.Д.Р.П. и товарищ Константин — одна банда? Я «попросил» еще больше приблизить изображение, так чтобы я смог разобрать буквы и начал читать, и чем больше я читал, тем страшнее мне становилось…
(Часть страниц рукописи отсутствует.)
…вот у этого «зеркала» я и расположился.
Наблюдая за происходящим, по мановению мысли переносясь из одного конца страны в другой, я одновременно читал новости о том, что происходит в России, я каждый раз содрогался. Что я хотел тогда больше всего? Вернуться в России и посчитаться с большевиками, попытаться остановить кровавую волну, которая готова была захлестнуть мою родину.
Единственное, что грело мое сердце, просьбу Юсупова я выполнил. Однако, будь сейчас в моем распоряжении жемчужина, я бы не стал испытывать судьбу, убегая неведомо куда. Пусть Бог будет мне судьей, но я бы…
Глава 4. Возвращение.
Мне не Тани снятся и не Гали,
Не поля родные, не леса,
В Сенегале, братцы, в Сенегале
Я такие видел чудеса!
А. Городницкий «Жена французского посола»
Я «присутствовал» на похоронах Корнилова, видел, как большевики потом выкопали тело Лавра Георгиевича и сожгли его на каких-то задворках, на куче гнилостных отбросов. Этот постыдный погребальный костер в Екатеринодаре никак не хотел гореть, и вандалы (а как еще можно назвать осквернителей могил!) хохоча поливали его керосином...
После я долго не мог уснуть. Сидел на каменных плитах, смотрел на звезды и думал: «Ведь раз есть боги на Земле, почему они допускают такое? Пусть не Иисус, основа учения которого — страдание во имя людей, пусть кто-то другой. Да и какое страдание в том, что над твоим трупом надругалась толпа безродной черни! Однако существуют ведь и иные боги: Древние, Старцы наконец. Кто-то из них должен вмешаться и прекратить эту вакханалию кровавого, ах извините красного, безумства, которая охватила пятую часть суши.
В тот день, 16 апреля 1917 года, я мечтал лишь об одном — вернуться на Землю. Не в силах совладать со своими чувствами. я побрел куда глаза глядят.
Словно слепец, шел я среди руин величайшего мегаполиса из историю Земли и плакал, переполненный отвращением и осознанием собственного бессилия.
Неужели проходимцы вроде товарища Константина и в самом деле пришли к власти, заморочив новыми бессмысленными словами и лозунгами низшее отребье, которое всегда есть в каждой стране! Я шел, пытаясь осознать всю глубину трагедии, постигшей Россию…
А потом осознал, что стою перед черным входом в какое-то подземелье. В первый момент я опешил, захотел повернуться назад, но ноги сами несли меня вперед. Я словно хотел раствориться в этой тьме, сгинуть в ней, провалиться в бездонный колодец или расселину, чтобы не знать, не видеть не болеть душой за свою родину, за любимый Петроград, который стал красным, но не от знамен пресловутого пролетариата, а от пролитой быдлом крови…
Но к моему удивлению в подземелье, куда я спустился, оказалось светло. Впрочем, я и раньше, обследуя Белый город, уже сталкивался с подобным эффектом, когда при полном отсутствии ламп в замкнутом помещении было светло. Вначале я думал, что это светится сам воздух, но подобного быть не могло, поскольку странный эффект наблюдался только в подземелье.
Лестница, ведущая в недра земли, судя по всему не предназначалась для человеческих ног, спускаться по ней нужно было очень осторожно. Ступени были разной высоты, да к тому же очень покатые.
Порой казалось, что я с трудом могу на них удержаться. К тому лестница была очень широкой, словно парадный вдох в подземный дворец, и любопытство гнало меня все дальше и дальше.
Наконец лестница закончилась, и каково же было мое разочарование, когда вместо волшебного дворца, полного удивительных сокровищ, который уже нарисовало мне мое воображение, я оказался в сумрачной квадратной зале, больше всего похожей на гигантскую усыпальницу. В первый момент я решил тут же развернуться и уйти, но взглянув на лестницу, по которой мне предстояло карабкаться обратно, я передумал. В конце концов, раз я уже оказался в этом странном месте, то пожалуй стоило бы его получше исследовать. Я подошел к одной из стен и замер полный удивления. Всего в этой стене, впрочем как и во всех остальных (лестница располагалась в одном из углов квадратного помещения), было тридцать шесть ниш — шесть рядов по шесть ниш — каждая в виде стрельчатого окна в полметра высотой, и возле каждой из ниш была прикреплена табличка с двумя текстами. Так как языковой барьер был для меня не помехой, а света в комнате было достаточно, я стал читать надписи у ближайшего «окна»:
В этой нише хранится Икринка Дагона, взывающая к младшему из рода Вельзевула, одному из воплощений Чревоугодия — Кашетелю. Его материальное воплощение в этом мире — скарабей.
Предупреждение: помните: все твари рода Вельзевула прожорливы. Взывая к ним, приготовьте обильное жертвоприношение. В отличии от многих других родов, созданиям рода Вельзевула не нужно разумной пищи, главное, чтобы ее было как можно больше.
Вторая надпись гласила:
Чтобы вызвать Кешетеля, необходимо встать в одну из защитных пентаграмм…
Тут я опустил взгляд. В самом деле на полу под каждым «столбиком» ниш-окон в камне была вырезана защитная пентаграмма. Выходит этот зал… некая обитель демонов, а точнее то место, где можно призвать любых неземных тварей.
В этот миг мне стало жутко. Представьте себе, что тут очутился бы какой-нибудь негодяй, вроде товарища Константина. Сколько чудовищных преступлений он мог бы совершить. Это нам не немецкие марки в запломбированном вагоне. Вот реальная сила, для которой человек — пустое место.
Несколько минут стоял я ошеломленный, разглядывая многочисленные таблички, с помощью которых можно было призвать как Кагазия и Сабуа, так и Асмодея и Белиаля. И только перечитывая пятую или шестую табличку, я вдруг поймал себя на том, что, кроме меня, вряд ли хоть очень человек сможет воспользоваться услугами этого зала. Я ведь свободно читал таблички на давно забытом, мертвом языке, которым пользовались обитатели Земли несколько миллионов лет назад, и который, быть может, не знал ни один человек за всю историю нашей планеты. Так что даже, расшифровав надписи, что самом по себе сомнительно, никто из ныне живущих на Земле, кроме меня, разумеется, не смог бы правильно произнести необходимые заклятия, а даже самая маленькая ошибка в этом деле могла привести к самым трагическим последствиям. Демоны не любят, когда их беспокоят. Существам иного мира больно находиться в другом измерении. Физически больно!
Много времени я провел в этом зале, пытаясь понять, каким образом можно использовать демонов в борьбе с красной чумой, захлестнувшей Россию.
В первый момент я хотел вызвать демонов и приказать им уничтожит верхушку богомерзких заговорщиков во главе с Троцким, а потом… Потом я понял, что подобного делать нельзя. Предположим, я уничтожу вершину айсберга, но останется еще и основная масса — вооруженный пролетариат, то есть быдло, лишенное руководства при полном отсутствии каких-либо моральных ограничений. И к чему все это может привести?..
Но так и не подобрав нужного ответа, я решил обратиться с расспросами к Ниогхте, который все еще искал следы Ми-го, уверенный, что они где-то рядом, готовят очередную «пакость», с легкостью ускользая от его бдительного взгляда.
Ниогхту я нашел возле Карусели.
Карусель — еще один из забавных артефактов Белого города. Представьте себе несколько арок с тонкими рамками, одной стороной прикрепленных к горизонтально положенному колесу. Под воздействием неведомой мне силы, колесо крутится, превращаясь в настоящую карусель. В одном месте на камне вырезана защитная пентаграмма. Встав в нее, ты ждешь, а когда рамка проходит над пентаграммой, ты переносишься в иное измерение.
Кстати, если говорить относительно всех этих иных миров и измерений, то вскоре я окончательно запутался со всеми этими понятиями. Все дело в том, что в русском языке по определенным и вполне понятным причинам, нет адекватного перевода тех слов и понятий, который использовал в своих объяснениях Ниогхта. А так как я сам не мог толком понять, что в том или ином случае он имеет в виду, и мой «дар» мне ничем помочь не мог.
Как-то я даже хотел воспользоваться Каруселью, но Ниогхта меня во время остановил.
— Ты — низшая из разумных тварей, всего лишь человек, и твое тело является вместилищем того, что вы, люди, называете «душа». Если гибнет тело, то гибнет и душа. Что же до путешествия в иные миры (измерения), то твое тело может не пережить его.
— Но пентаграмма, — возразил я. — Она должна защитить меня от всех напастей.
— Не от всех, — усмехнулся Ниогхта. — Любая пентаграмма действует очень избирательно. Она может остановить элемент чужеродной среды, но не убережет тебя от самой среды.
— Не понимаю, — покачал я головой.
— Например, от воздуха, если он ядовит для твоего тела или для твоей души, пентаграмма не убережет. Точно так же она бесполезна против ядовитых и хищных тварей, которые, как и люди, не обладают магическим элементом. Все это довольно сложно и, боюсь, что не смогу подробно рассказать тебе об этом, так как у людей слишком маленький словарный запас, и нужно слишком много времени для объяснений.
Сам же Ниогхта все время пользовался Каруселью, выслеживая Ми-го. Удачной была его охота или нет, я не знал, да это меня особенно и не интересовало.
Теперь же выйдя к Карусели, я вновь, как и первый раз остановился любуясь этим странным, ажурным сооружением, нисколько не гармонировавшим с окружающими его грудами обломков. Или все же Белый город изначально планировался именно таким? И только с точки зрения непросвещенных напоминал руины?
Карусель, как обычно медленно вращалась, и мне пришлось подождать некоторое время, прежде чем очередная рамка проскользнула над начертанной на камне пентаграммой, и из нее словно выплыла темная фигура. Мгновение она еще была не в фокусе, напоминая скорее не динозавра, а гигантского муравья, стоящего на задних лапах. А может в том, другом мире, у Ниогхты было совершенно иное воплощение? Ведь личина динозавра была всего лишь внешней оболочкой этого Древнего.
Окончательно материализовавшись, Ниогхта сошел ко мне по белым ступеням. Спрашивать, откуда он узнал, что я пришел поговорить с ним, было бессмысленно. Ниогхта по сути своей был Богом, то есть существом высшим и по своему уникальным, обладающим, в том числе, и всезнанием.
Мне же при приближении Ниогхты не оставалось ничего, кроме как склониться в низком поклоне, выражая таким образом свое уважение.
— Что привело тебя ко мне? — вопрос Ниогхты был риторическим. Этот ящер без сомнения знал, зачем я здесь, и готов был ответить на вопросы, но только на те, которые я задам. Лишние знания смертному ни к чему!
— Я натолкнулся на обитель демонов…— начал было я.
Я, пошатываясь, встал. Судя по всему, я был слишком слаб для того, чтобы самостоятельно проделать обратный путь, выбравшись из зиккурата. Но Ниогхт не собирался делать мне никаких поблажек, он подталкивая меня мордой, погнал назад к лестнице. Я с трудом двигался, а представив, что мне придется подниматься наверх по жуткой лестнице, перебираясь со ступени на ступень, я содрогнулся, и тем не менее он это сделал. Для меня же этот подъем превратился в настоящий кошмар, и лишь потом, много позже, анализируя то, что тогда произошло, я задался вопросом: зачем вообще Ниогхта притащил меня к Источнику? Ведь не было никаких данных о том, что враги направляются именно сюда, тем более, что в Белом городе, полным полно «достопримечательностей», как я вскоре сам убедился на собственном опыте.
Сколько мы поднимались: час, два… сутки? Время потеряло для меня всякий смысл. Я лишь безвольно переставлял руки и ноги, перебираясь со ступени на ступень. Весь путь назад превратился для меня в долгую пытку. Несколько раз я останавливался, и меня буквально выворачивало наизнанку. Видимо, организм определенным образом перестраивался, пытался принять новые, пока еще чуждые ему свойства. Но, как и все на свете, это путешествие подошло к концу.
Я на четвереньках выполз на верхнюю площадку зиккурата. Стояла ночь. В небе горели миллиарды звезд, зрелище поистине удивительное. В дальнейшем я не раз любовался ночным небом Белого города. И если и днем небо было черным и полным звезд, то что говорить про ночь!
Какое-то время я лежал, прижавшись щекою к холодному камню, пытаясь восстановить силы. Мне было плохо, тело ломило так, словно меня долго били, голова кружилась, во рту стоял вкус рвотных масс, а вода, та самая сладкая свежая вода, осталась далеко внизу.
Где-то за спиной послышался грохот. Я не видел, что сделал Ниогхта, но когда я нашел в себе силы повернуться и посмотреть, то никакого отверстия, ведущего к источнику, никакой лестницы, по стенкам которой я карабкался вниз, а потом наверх, на вершине зиккурата не было. А сама площадка была сложена из совершенно одинаковых, прямоугольных плит, сверкающих в звездном свете.
Я страшно хотел пить. У меня так пересохло в глотке, что я даже не мог позвать на помощь. С трудом ползком я добрался до лестницы, ведущей с вершины зиккурата и неожиданно наткнулся на две большие бутыли из какого-то округлого экзотического фрукта, выдолбленного изнутри и засушенного. Обе бутыли казались полными, но горлышки их были крепко заткнуты деревянными пробками. Я попытался вытащить одну из них, но у меня ничего не получилось. Руки дрожали и соскальзывали. Какое-то время я возился с пробкой, а потом вспомнил про нож — небольшой складной немецкий нож в кармане. Но даже с помощью ножа мне потребовалось более получаса, чтобы открыть одну из бутылей. Вода внутри оказалась теплой, чуть отдававшей какой-то специфической пряностью, а, может, всему виной был подмешанный вкус фрукта из которого была сделана бутыль. Но в первые моменты, я не замечал всего этого, я пил захлебываясь, наслаждаясь каждым глотком, чувствуя, как жизнь начинает постепенно возвращаться ко мне.
Вторую бутыль я открывать не стал. Я уснул прямо там, на вершине зиккурата, под бескрайним и бездонным звездным небом.
И в этот раз я не видел никаких снов. Ничто не тревожило меня, дав возможность моему организму спокойно восстанавливать силы.
А утром я, прихватив вторую бутыль, не спеша спустился с вершины пирамиды из черепов. Какое-то время я недоуменно оглядывался, пытаясь понять, что мне делать и куда идти, однако ничего путного так и не придумал.
Вначале я пошел к «тарелкам», а портом дальше к обители Ниогхты, в надежде встретить Древнего и поговорить с ним. Но я так и не нашел его. Куда он делся? Отправился в Мир снов, чтобы расправиться с Ми-го, а может просто решил, что ему не о чем со мной говорить и исчез, не желая показываться мне на глаза.
Поняв, что Ниогхты мне не найти, я решил осмотреть весь город, делать мне ведь все равно было нечего. Не стану описывать мои скитания и открытия. Скажу лишь, что я бродил по городу несколько дней и ночей — лунных дней и ночей. Что касается времени, то я никак не мог определить соотношение его с временем на Земле. За время этих блужданий у меня отросла борода значительной длины. Что касается еды, то кушать я совершенно не хотел. Когда в первый раз я поймал себя на том, что не испытываю чувства голода, то подумал, что теперь пища мне вовсе не нужна, однако позже, уже вернувшись на Землю догадался, что виной всему, скорее всего, вода в бутылях. Кстати, точно такие же бутыли, всякий раз две, я находил повсюду в городе на самых видных местах. Стоило мне только почувствовать жажду, как появлялась очередная пара бутылей. А может, это Ниогхта все же, украдкой приглядывая за мной, по мере необходимости раскладывал эти дары.
Бродя по городу, я видел много чудес, которые пощадило время, этакие изюминки в творожной максе белых руин. Не стану описывать все местные чудеса, тем более что тогда я не столько изучал их, сколько наблюдал за ними со стороны. Кладбище артефактов, вот как я назвал бы эти руины, но об этом строит поговорить отдельно.
Возьмем хотя бы…
(Часть страниц рукописи отсутствует.)
Больше всего поразило меня «зеркало», по крайней мере так я назвал его про себя, увидев в первый раз. Это была огромная пластина зеркально отполированного металла. Высотой с десяток метров и столько же в ширину, оно покоилось в странной каменной оправе в подвале одного из разрушенных дворцов. Над входом в подземелье с «зеркалом» было выбито:
Пусть знает истину любой сюда входящий.
Может быть именно эта надпись и вызвала у меня нездоровый интерес, который заставил меня заглянуть в подвал. В первый момент оказавшись в подвальной полутьме — что удивительно и в зале у Источника внутри зиккурата и в этом, и в других помещениях без окон, куда я заходил не было темно. Всюду царил странный полумрак, хотя нигде не было ни окон, ни источника света.
Заглянув в подвал с зеркалом, я был поражен качеством отполированной зеркальной поверхности.
Та была столь совершенна, что даже пыль не задерживалась на ней.
В первый момент я был полон недоумения. Кому могло понадобиться столь гигантское зеркало? Может быть в него гляделись титаны, черепа которых ныне украшали зиккурат. Несколько раз я прошелся вдоль зеркала. Потом осторожно приложил к нему руку. Поверхность мне показалась странно холодной, а портом прямо перед моим лицом в зеркале образовалось небольшое окошечко с мутными краями, и позади него стали проступать странные неясные очертания. Я в испуге отпрянул, потому что мне на мгновение показалось, что я увидел за полированной поверхностью знакомые до боли контуры Петропавловской крепости. С этими колдовскими артефактами можно было с легкостью попасть впросак.
Какое-то время я простоял, задумавшись, пытаясь понять, что это было: настоящее видение или творение моего больного воображения? Потом вновь коснулся рукою поверхности и вновь через какое-то время возник контур Петропавловки. Я затаил дыхание. Что это было? Зеркало просто воплощало в изображение мои мысли, или тут было нечто большее? Тогда я попытался представить себе Невский проспект… и у меня получилось. Я смотрел на Невский с высоты Думской башни. А передо мной внизу спешили по своим делам людишки, ехали извозчики и авто. Я мысленно приказал изображению приблизиться. Все так и вышло, теперь я мог разглядеть одежду, лица людей, видел, как они говорят о чем-то друг с другом, но о чем? Несмотря на свой «талант» полиглота, я не умел читать по губам и никак не мог понять, о чем они говорят. Потом я увидел тумбу для объявлений, на которую уличный дворник наклеивал новую газету. Я попытался разглядеть, что там написано, и газета приблизилась заняв все пространство «окна». У нее было странное название «Правда: орган Центрального комитета и петербургского комитета Р.С.Д.Р.П.».
И что самое удивительное на первой странице была фотография товарища Константина, который вместе с каким-то евреем с холеной бородкой выступал на митинге. Неужели это самое Р.С.Д.Р.П. и товарищ Константин — одна банда? Я «попросил» еще больше приблизить изображение, так чтобы я смог разобрать буквы и начал читать, и чем больше я читал, тем страшнее мне становилось…
(Часть страниц рукописи отсутствует.)
…вот у этого «зеркала» я и расположился.
Наблюдая за происходящим, по мановению мысли переносясь из одного конца страны в другой, я одновременно читал новости о том, что происходит в России, я каждый раз содрогался. Что я хотел тогда больше всего? Вернуться в России и посчитаться с большевиками, попытаться остановить кровавую волну, которая готова была захлестнуть мою родину.
Единственное, что грело мое сердце, просьбу Юсупова я выполнил. Однако, будь сейчас в моем распоряжении жемчужина, я бы не стал испытывать судьбу, убегая неведомо куда. Пусть Бог будет мне судьей, но я бы…
Глава 4. Возвращение.
Мне не Тани снятся и не Гали,
Не поля родные, не леса,
В Сенегале, братцы, в Сенегале
Я такие видел чудеса!
А. Городницкий «Жена французского посола»
Я «присутствовал» на похоронах Корнилова, видел, как большевики потом выкопали тело Лавра Георгиевича и сожгли его на каких-то задворках, на куче гнилостных отбросов. Этот постыдный погребальный костер в Екатеринодаре никак не хотел гореть, и вандалы (а как еще можно назвать осквернителей могил!) хохоча поливали его керосином...
После я долго не мог уснуть. Сидел на каменных плитах, смотрел на звезды и думал: «Ведь раз есть боги на Земле, почему они допускают такое? Пусть не Иисус, основа учения которого — страдание во имя людей, пусть кто-то другой. Да и какое страдание в том, что над твоим трупом надругалась толпа безродной черни! Однако существуют ведь и иные боги: Древние, Старцы наконец. Кто-то из них должен вмешаться и прекратить эту вакханалию кровавого, ах извините красного, безумства, которая охватила пятую часть суши.
В тот день, 16 апреля 1917 года, я мечтал лишь об одном — вернуться на Землю. Не в силах совладать со своими чувствами. я побрел куда глаза глядят.
Словно слепец, шел я среди руин величайшего мегаполиса из историю Земли и плакал, переполненный отвращением и осознанием собственного бессилия.
Неужели проходимцы вроде товарища Константина и в самом деле пришли к власти, заморочив новыми бессмысленными словами и лозунгами низшее отребье, которое всегда есть в каждой стране! Я шел, пытаясь осознать всю глубину трагедии, постигшей Россию…
А потом осознал, что стою перед черным входом в какое-то подземелье. В первый момент я опешил, захотел повернуться назад, но ноги сами несли меня вперед. Я словно хотел раствориться в этой тьме, сгинуть в ней, провалиться в бездонный колодец или расселину, чтобы не знать, не видеть не болеть душой за свою родину, за любимый Петроград, который стал красным, но не от знамен пресловутого пролетариата, а от пролитой быдлом крови…
Но к моему удивлению в подземелье, куда я спустился, оказалось светло. Впрочем, я и раньше, обследуя Белый город, уже сталкивался с подобным эффектом, когда при полном отсутствии ламп в замкнутом помещении было светло. Вначале я думал, что это светится сам воздух, но подобного быть не могло, поскольку странный эффект наблюдался только в подземелье.
Лестница, ведущая в недра земли, судя по всему не предназначалась для человеческих ног, спускаться по ней нужно было очень осторожно. Ступени были разной высоты, да к тому же очень покатые.
Порой казалось, что я с трудом могу на них удержаться. К тому лестница была очень широкой, словно парадный вдох в подземный дворец, и любопытство гнало меня все дальше и дальше.
Наконец лестница закончилась, и каково же было мое разочарование, когда вместо волшебного дворца, полного удивительных сокровищ, который уже нарисовало мне мое воображение, я оказался в сумрачной квадратной зале, больше всего похожей на гигантскую усыпальницу. В первый момент я решил тут же развернуться и уйти, но взглянув на лестницу, по которой мне предстояло карабкаться обратно, я передумал. В конце концов, раз я уже оказался в этом странном месте, то пожалуй стоило бы его получше исследовать. Я подошел к одной из стен и замер полный удивления. Всего в этой стене, впрочем как и во всех остальных (лестница располагалась в одном из углов квадратного помещения), было тридцать шесть ниш — шесть рядов по шесть ниш — каждая в виде стрельчатого окна в полметра высотой, и возле каждой из ниш была прикреплена табличка с двумя текстами. Так как языковой барьер был для меня не помехой, а света в комнате было достаточно, я стал читать надписи у ближайшего «окна»:
В этой нише хранится Икринка Дагона, взывающая к младшему из рода Вельзевула, одному из воплощений Чревоугодия — Кашетелю. Его материальное воплощение в этом мире — скарабей.
Предупреждение: помните: все твари рода Вельзевула прожорливы. Взывая к ним, приготовьте обильное жертвоприношение. В отличии от многих других родов, созданиям рода Вельзевула не нужно разумной пищи, главное, чтобы ее было как можно больше.
Вторая надпись гласила:
Чтобы вызвать Кешетеля, необходимо встать в одну из защитных пентаграмм…
Тут я опустил взгляд. В самом деле на полу под каждым «столбиком» ниш-окон в камне была вырезана защитная пентаграмма. Выходит этот зал… некая обитель демонов, а точнее то место, где можно призвать любых неземных тварей.
В этот миг мне стало жутко. Представьте себе, что тут очутился бы какой-нибудь негодяй, вроде товарища Константина. Сколько чудовищных преступлений он мог бы совершить. Это нам не немецкие марки в запломбированном вагоне. Вот реальная сила, для которой человек — пустое место.
Несколько минут стоял я ошеломленный, разглядывая многочисленные таблички, с помощью которых можно было призвать как Кагазия и Сабуа, так и Асмодея и Белиаля. И только перечитывая пятую или шестую табличку, я вдруг поймал себя на том, что, кроме меня, вряд ли хоть очень человек сможет воспользоваться услугами этого зала. Я ведь свободно читал таблички на давно забытом, мертвом языке, которым пользовались обитатели Земли несколько миллионов лет назад, и который, быть может, не знал ни один человек за всю историю нашей планеты. Так что даже, расшифровав надписи, что самом по себе сомнительно, никто из ныне живущих на Земле, кроме меня, разумеется, не смог бы правильно произнести необходимые заклятия, а даже самая маленькая ошибка в этом деле могла привести к самым трагическим последствиям. Демоны не любят, когда их беспокоят. Существам иного мира больно находиться в другом измерении. Физически больно!
Много времени я провел в этом зале, пытаясь понять, каким образом можно использовать демонов в борьбе с красной чумой, захлестнувшей Россию.
В первый момент я хотел вызвать демонов и приказать им уничтожит верхушку богомерзких заговорщиков во главе с Троцким, а потом… Потом я понял, что подобного делать нельзя. Предположим, я уничтожу вершину айсберга, но останется еще и основная масса — вооруженный пролетариат, то есть быдло, лишенное руководства при полном отсутствии каких-либо моральных ограничений. И к чему все это может привести?..
Но так и не подобрав нужного ответа, я решил обратиться с расспросами к Ниогхте, который все еще искал следы Ми-го, уверенный, что они где-то рядом, готовят очередную «пакость», с легкостью ускользая от его бдительного взгляда.
Ниогхту я нашел возле Карусели.
Карусель — еще один из забавных артефактов Белого города. Представьте себе несколько арок с тонкими рамками, одной стороной прикрепленных к горизонтально положенному колесу. Под воздействием неведомой мне силы, колесо крутится, превращаясь в настоящую карусель. В одном месте на камне вырезана защитная пентаграмма. Встав в нее, ты ждешь, а когда рамка проходит над пентаграммой, ты переносишься в иное измерение.
Кстати, если говорить относительно всех этих иных миров и измерений, то вскоре я окончательно запутался со всеми этими понятиями. Все дело в том, что в русском языке по определенным и вполне понятным причинам, нет адекватного перевода тех слов и понятий, который использовал в своих объяснениях Ниогхта. А так как я сам не мог толком понять, что в том или ином случае он имеет в виду, и мой «дар» мне ничем помочь не мог.
Как-то я даже хотел воспользоваться Каруселью, но Ниогхта меня во время остановил.
— Ты — низшая из разумных тварей, всего лишь человек, и твое тело является вместилищем того, что вы, люди, называете «душа». Если гибнет тело, то гибнет и душа. Что же до путешествия в иные миры (измерения), то твое тело может не пережить его.
— Но пентаграмма, — возразил я. — Она должна защитить меня от всех напастей.
— Не от всех, — усмехнулся Ниогхта. — Любая пентаграмма действует очень избирательно. Она может остановить элемент чужеродной среды, но не убережет тебя от самой среды.
— Не понимаю, — покачал я головой.
— Например, от воздуха, если он ядовит для твоего тела или для твоей души, пентаграмма не убережет. Точно так же она бесполезна против ядовитых и хищных тварей, которые, как и люди, не обладают магическим элементом. Все это довольно сложно и, боюсь, что не смогу подробно рассказать тебе об этом, так как у людей слишком маленький словарный запас, и нужно слишком много времени для объяснений.
Сам же Ниогхта все время пользовался Каруселью, выслеживая Ми-го. Удачной была его охота или нет, я не знал, да это меня особенно и не интересовало.
Теперь же выйдя к Карусели, я вновь, как и первый раз остановился любуясь этим странным, ажурным сооружением, нисколько не гармонировавшим с окружающими его грудами обломков. Или все же Белый город изначально планировался именно таким? И только с точки зрения непросвещенных напоминал руины?
Карусель, как обычно медленно вращалась, и мне пришлось подождать некоторое время, прежде чем очередная рамка проскользнула над начертанной на камне пентаграммой, и из нее словно выплыла темная фигура. Мгновение она еще была не в фокусе, напоминая скорее не динозавра, а гигантского муравья, стоящего на задних лапах. А может в том, другом мире, у Ниогхты было совершенно иное воплощение? Ведь личина динозавра была всего лишь внешней оболочкой этого Древнего.
Окончательно материализовавшись, Ниогхта сошел ко мне по белым ступеням. Спрашивать, откуда он узнал, что я пришел поговорить с ним, было бессмысленно. Ниогхта по сути своей был Богом, то есть существом высшим и по своему уникальным, обладающим, в том числе, и всезнанием.
Мне же при приближении Ниогхты не оставалось ничего, кроме как склониться в низком поклоне, выражая таким образом свое уважение.
— Что привело тебя ко мне? — вопрос Ниогхты был риторическим. Этот ящер без сомнения знал, зачем я здесь, и готов был ответить на вопросы, но только на те, которые я задам. Лишние знания смертному ни к чему!
— Я натолкнулся на обитель демонов…— начал было я.