Лука

Шестнадцатая




Габриэль склонилась над унитазом, выплескивая содержимое желудка в блестящую фарфоровую чашу. Интенсивность ее запоздалой эмоциональной реакции застала ее врасплох. Она чувствовала себя удивительно спокойной, когда выходила из ресторана с Лукой и его сыном. Даже когда они пошли за Максом, и она мельком увидела фотографию Дэвида на комоде, висевший на рамке медальон, она не почувствовала ничего, кроме боли в груди.

Но теперь все это выплыло наружу. И в роскошной мраморной ванной Луки, с блестящими белыми столешницами и кафелем, серыми стенами и акцентами, стоял тошнотворный запах блевотины.

Ее тело снова дернулось, она вздрогнула, и еще больше жидкости выплеснулось в унитаз. Она услышала, как открылась дверь, тихие слова, а затем теплые руки мягко откинули ее волосы назад, закрепив их резинкой, чтобы они не упали ей на лицо.

— Я держу тебя, — сказал Лука.

— Пожалуйста, уйди. — Она прислонилась к прохладной керамике, слабо взмахивая по воздуху между ними. — Я не хочу, чтобы ты видел меня такой.

— Я бы волновался, если бы не видел тебя такой. — Он намочил мочалку под прохладной водой и наклонился, чтобы вытереть слезы и сопли с ее лица. — Особенно после того, как ты сказала мне, что видела, как убивали человека таким способом.

— Дэвида. — Она подавилась, наклонилась над унитазом, и ее снова вырвало.

Теплая рука Луки гладила ее по спине.

— Ш-ш-ш, mio angelo. Все хорошо. Ты в безопасности со мной.

— Я любила его, — всхлипнула она. — Я так долго была одинока, а потом у меня появился он, а Гарсия забрал его.

— Ему повезло, что у него была твоя любовь. — Он опустился на колени рядом с ней, его рука не теряла контакта, успокаивая напряженные мышцы ее спины.

Она судорожно вздохнула.

— По крайней мере, ты знаешь, каково это — потерять того, кого любишь.

— Я знаю, каково это — потерять кого-то, кто мне дорог. — Его рука замерла. — Но не того, кого я люблю. Я женился на Джине, потому что это было правильно. Она была беременна. Наши семьи очень традиционны. Она была итальянкой и хорошо знала нашу культуру и обычаи. Ни у кого из нас не было никаких иллюзий относительно того, почему мы собираемся пожениться. Мы не ожидали друг от друга ничего, кроме того, что вырастим хорошего сына. У нее была своя жизнь, а у меня своя.

— Звучит одиноко.

— Я не понимал, насколько сильно, пока она не умерла. — Он снова вытер ей лицо. — Я узнал, что она принимала наркотики, когда меня не было дома, в основном кокаин. Она была наркоманкой и, чтобы скрыть это от меня, использовала свое тело в качестве платы.

Габриэль снова опустошила желудок и уткнулась лбом в фарфоровый унитаз, пытаясь отогнать печальные воспоминания.

— Не представляю, как тебе было тяжело. Было ужасно иметь дело с зависимостью моего брата, но твоя жена…

— Это моя вина, которую я должен нести. — Он горько усмехнулся. — Она сказала, что я довел ее до этого, потому что не любил ее, и я должен видеть это каждый день в лице Маттео. Он очень похож на нее.

Она повернула голову и нахмурилась.

— Он похож на тебя.

— Он похож на Джину. — Он прислонился к гигантской ванне на когтистых лапах, притянул ее к себе. Габриэль вздохнула, позволяя своему телу раствориться в нем.

— Может быть, если она похожа на тебя, но, когда я смотрю на него, я вижу тебя, но с темными волосами. Он жестикулирует, как ты, ходит, как ты. По сути, он твоя копия.

— Он не похож на меня, — коротко сказал он. — А когда он смеется, то смеется, как она.

Габриэль восприняла его резкий тон как предупреждение не продолжать дискуссию.

Она положила голову на его обнаженную грудь. На нем были только пижамные штаны, хотя до сих пор она не замечала ничего, кроме своего бурлящего желудка.

— Я бы все отдала, чтобы снова услышать смех Дэвида.

— Ты все еще любишь его? — Он прижался губами к ее волосам.

Она на мгновение задумалась над его вопросом, прежде чем ответить.

— Я думала, что люблю. Я думала, что никогда больше не смогу никого впустить в свою жизнь, потому что мое сердце было заполнено Дэвидом. Но думаю, что я люблю его память, потому что то, что случилось той ночью, изменило меня, и я уже не тот человек, каким была, когда мы были вместе.

Лука зажег пламя в темноте внутри нее, но даже этого было недостаточно, чтобы отогнать тени. Потеря Дэвида была ужасной, но выкидыш был еще ужасней.

— Думаю, теперь я в порядке. — Она высвободилась из его объятий, и он помог ей подняться. — Я прошу прощения за это. Я знаю, что сегодня ты потерял друга. Я не хотела вмешиваться в твое горе.

Она подошла к раковине и достала зубную щетку и пасту из косметички, которую упаковала, когда они заехали за Максом.

— Я потерял много друзей, bella. Обнимая тебя, я чувствую себя гораздо спокойнее, чем когда-либо.


Все в ней ныло от желания распахнуть объятия, полностью впустить его, поделиться своей самой сокровенной болью и правдой о том, почему ей неловко рядом с детьми. Но между ними стояло нечто большее, чем общее горе. Тело в морозильной камере лишило ее последних остатков умышленной слепоты. Они стояли по разные стороны закона. И хотя они собрались работать вместе, чтобы найти Гарсию, она не знала, как они смогут построить будущее, когда их миры быди диаметрально противоположны.

— Мне нужно принять душ. — Блевотина прилипла к прядям волос, которые упали ей на щеки, прежде чем он завязал их сзади, и ее ночная рубашка была влажной от холодного пота. Она включила воду в чистой душевой кабине и разделась, ожидая, что Лука вернется в комнату. Вместо этого он снял пижамные штаны и присоединился к ней под горячей водой.

— Ты не должен делать этого.

— Я не оставлю тебя одну. Маттео спит, и я услышу его, если ему приснится плохой сон. — Он обнял ее и притянул к своему твердому, сильному телу. Кожа к коже они стояли под теплой водой, где у них стучали сердца в унисон, вздымалась грудь, где они в тишине были соединены печалью.

— Mio angelo, — прошептал он, целуя ее в плечо. И с его нежными словами рухнула последняя из ее стен.

— Это случилось в душе. — Она говорила так тихо, что сначала ей показалось, что он не слышит ее, но, когда его руки сжались вокруг нее, она впитала его силу и продолжила. — Я была у Сисси. Мы готовились к похоронам, и она послала меня принять душ. Я посмотрел вниз и увидел кровь.

Лука держал ее так крепко, что она почти не могла дышать, но в теплом кольце его рук она чувствовала себя в безопасности.

— Я все еще плохо соображала, поэтому сначала подумала, что на мне все еще осталась кровь Дэвида, хотя прошло уже несколько дней с тех пор, как я его нашла. Ее было так много. Весь пол в гостиной был залит кровью. Мы только что постелили белый ковер, а он был красный. Когда я впервые вошла, я не могла подойти к нему, потому что часть меня закрылась, и все, что осталось — это моя полицейская подготовка, и я оценивала это как место преступления. Но когда прибыли первые спасатели и сняли его, я перестала так думать и просто села на пол и обняла его. — Ее голос дрогнул, и на мгновение она подумала, что не сможет продолжать.

— Cristo santo (итал. — Господи Иисусе). — Лука страдальчески зарычал и обхватил ее лицо ладонями. Бормоча что-то по-итальянски, он поцелуями смахивал все ее слезы, давая ей мужество закончить рассказ.

— Я была беременна. — Она оставила попытки быть сильной и всхлипнула. Он уже видел, как ее стошнило, хуже уже быть не могло. — Врачи в больнице сказали, что иногда сильный шок может вызвать выкидыш. И это было больно. Все во мне болело. Как будто его вырывали из моего тела. Это было все, что у меня осталось от него, от нашей совместной жизни, от ребенка, которого я так отчаянно хотела. Я хотела подарить ему всю любовь в мире, всю любовь, которую не дала мне моя мама. Дэвид умер в луже крови, а в ту ночь и я.

— Нет, bella. — Он смотрел на нее сверху вниз, его красивое лицо было таким свирепым, что она едва не расплакалась. — Ты не умерла в тот день. Ты понесла ужасную, трагическую потерю при самых ужасных обстоятельствах. Но ты выжила. Ты продолжила сражаться. Ты стала детективом. Ты проложила новую стезю. Твоя сила восхищает меня. Я видел, как люди ломаются и разрушаются, когда теряют кого-то. Я видел, как они пристращаются к выпивке и наркотикам, чтобы заглушить боль. Они сдались. А ты — нет. Ты стала прекрасной, мужественной женщиной, которую я боготворю. Ты принесла свет в мою жизнь и в жизнь всех людей, которым ты помогла как служитель закона. Ты заставила меня чувствовать, когда я думал, что никогда не буду чувствовать снова. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе отомстить, и когда Гарсия уйдет, ты должна будешь обратить свой взор на будущее, на новую жизнь, которую ты создала для себя, на нового человека, которым ты стала. Тебя все еще отягощает прошлое. Тебе нужно отпустить это.

— Забери боль, — она скользнула руками вокруг его шеи. — Сделай так, чтобы мне было хорошо, Лука. Я хочу чувствовать тебя. Только тебя.

— Sei l’unica per me, tesoro mio (итал. — ты — моя единственная, дорогая), — пробормотал он по-итальянски. — Sei tutto per me (итал. — ты мое все), — и он перешел на английский. — Я знаю, ты спросишь, что это значит, ты — моя единственная, ты мое все. Я твой. Все, что тебе нужно, все, что ты хочешь, я дам тебе, — он нежно поцеловал ее, а затем улыбнулся. — Но сначала мы приведем тебя в порядок.

Повернув ее лицом к стене, он выдавил пригоршню геля для душа и провел руками по ее спине, втирая скользкое мыло в кожу, по бедрам, ногам и икрам. Свежий, пряный аромат наполнил душ. Это был его запах.

Он скользнул пальцем в расщелину между ее ягодицами, а затем между ног, заставив ее ахнуть. Но как только ее возбуждение вспыхнуло, его рука отодвинулась, и он повернул ее лицом к себе, давая ей прекрасный обзор его напряженного, мускулистого тела и его толстого, твердого члена, торчащего из гнезда завитков. Он был твердым, полностью восставшим, как спасательная шлюпка в шторм.

Она потянулась к нему, успела сделать одно уверенное движение, прежде чем он отпустил ее руку.

— Все только для тебя. Я хочу облегчить твою боль.

Его теплые, скользкие руки гладили ее руки, его большие пальцы растирали ее мышцы, нажимая на точки, о которых она даже не подозревала. Она прислонилась спиной к стене, пока он мыл ее, его руки не останавливались, не пропуская ни дюйма ее теплой, влажной кожи. Он уделил поверхностное внимание ее грудям, лишь ненадолго придавая им форму и обхватив ладонями, прежде чем переключить внимание на талию, живот и бедра. Вода брызнула на него, танцуя на его коже, как бриллианты, вырезая реки в мягких волосах на его груди.

Она раздвинула ноги, притянула его руку к вершине своих бедер.

— Ты пропустил одно место.

— Я ничего не упускаю, — усмехнулся Лука. — Но если я прикоснусь к тебе сейчас и найду тебя влажной для меня...

— Мы вдвоем голые в душе… Чего ты ожидал? — Она прижала его ладонь к своему клитору, его пальцы скользнули по ее складкам.

— Я ничего не ожидал. Тебе больно, и я хочу забрать твою боль.

— Это избавит меня от боли. — Она толкнула один из его пальцев глубоко в себя.

Он сжал член свободной рукой, поглаживая его так сильно и быстро, что она подумала, что это должно быть больно. Но его ствол становился толще, длиннее, головка блестела от капелек влаги. Габриэль зачарованно наблюдала за ним. Она никогда раньше не видела, как мужчина получает удовольствие, и не могла отвести глаз.

— Тебе нравится наблюдать за мной?

Ее щеки горели оттого, что ее застали за разглядыванием.

— Да. Это невероятно возбуждающе.

— В следующий раз мы сможем наблюдать друг за другом. Я не могу придумать ничего лучше, чем смотреть, как ты заставляешь себя кончать, кроме как самим доставлять тебе это удовольствие. — Он в последний раз сжал свой член и опустился перед ней на колени. Придерживая ее одной рукой за бедро, он поднял ее левую ногу и положил себе на плечо. — Привет, хорошенькая киска.

Габриэль зарылась руками в его волосы, потянула его вперед, отчаянно желая утолить боль внутри себя, заполнить пустоту утраты интимной связью.

— Лука…

— Ш-ш-ш, bella. Дай мне поиграть. — Его большие пальцы скользнули по ее вульве, раздвигая складки, обнажая ее так интимно, что она не могла не покраснеть. Ее соски уже были твердыми и ноющими, настолько чувствительными, что нежная струя воды заставила ее вздрогнуть. Но он просто опустил голову и лизнул ее складку, царапая зубами ее клитор, пока она не закричала, отчаянно нуждаясь в освобождении.

— О Боже. Мне нужно кончить.

— Пока нет. — Он провел пальцем по ее половым губам. Когда он нежно провел им по ее пульсирующему бугорку, она сжала его волосы так сильно, что ему стало больно.

— Хватит дразнить.

Он поднял голову, его карие глаза были такими темными, что казались почти черными.

— Попроси меня. Используй самые грязные слова, какие только знаешь. Я хочу услышать слова, которые не произнес бы полицейский. Я хочу услышать тебя, Габриэль. Настоящую тебя.