Лучшая фантастика
Часть 59 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Грег Форт
Нельзя сказать, что Эбигейл заблуждалась. По крайней мере не полностью.
Я много раз хотел, чтобы у меня были изображения, которые помогли бы мне вспомнить. Я не могу представить точную форму лица Хейли в шесть месяцев или вспомнить, кем она нарядилась на Хэллоуин в пять лет. Я даже не помню оттенок синего платья, которое она надела на школьный выпускной.
Конечно, учитывая, что случилось позже, теперь ее изображения вне моей досягаемости.
Я утешаю себя такой мыслью: разве может фотография или видео поймать близость, мое непередаваемое субъективное восприятие и настроение, эмоциональный лейтмотив каждого момента, когда я ощущал невозможную красоту души моего ребенка? Я не хочу, чтобы цифровое воспроизведение, суррогатное отражение того, что увидели электронные глаза, профильтрованное через слои искусственного интеллекта, затмили то, что я помню о нашей дочери.
Когда я думаю о Хейли, мне на ум приходит набор разрозненных воспоминаний.
Новорожденный младенец, впервые обхватывающий прозрачными пальчиками мой большой палец; младенец постарше, прыгающий на попе по паркету, расшвыривающий кубики с буквами, словно ледокол – льдины; четырехлетка, передающая мне коробку с носовыми платками, когда я дрожу с простудой в постели, и кладущая на мою пылающую щеку свою маленькую прохладную ручку.
Восьмилетка, дергающая за веревку, которая высвобождает бутылочную ракету. Когда нас окатило пенистой водой из взмывающей ввысь ракеты, она со смехом завопила: "Я стану первой балериной, которая станцует на Марсе!"
Девятилетка, говорящая мне, что больше не хочет, чтобы я читал ей перед сном. Когда мое сердце пронзила неизбежная боль от того, что ребенок отдаляется от меня, она смягчила удар, добавив: "Может, однажды я почитаю тебе".
Десятилетка, упрямо отстаивающая свою позицию в кухне, с поддержкой младшей сестры, свирепо смотрящая на нас с Эбигейл. "Я не верну вам телефоны, пока вы оба не подпишете обещание никогда не пользоваться ими за обедом".
Пятнадцатилетняя девушка, бьющая по тормозам, заставляющая шины оглушительно визжать, в то время как я до боли стискиваю руки на пассажирском сиденье. "Папа, ты выглядишь так же, как я на тех американских горках". Демонстративно веселым голосом. Она вытянула руку передо мной, словно могла защитить меня, точно так же, как я сотни раз вытягивал руку перед ней.
И так далее, и тому подобное, выжимка из шести тысяч восьмисот семидесяти четырех дней, что у нас были, словно поломанные блестящие ракушки, оставленные на песке отступающей волной повседневной жизни.
В Калифорнии Эбигейл пожелала увидеть ее тело. Я – нет.
Полагаю, можно сказать, что нет особой разницы между попытками моего отца стереть возникшие по его вине шрамы в темной комнате и моим отказом смотреть на тело ребенка, которого я не смог защитить. Тысячи я мог проносились в моей голове: я мог настоять, чтобы она поступила в университет рядом с домом; я мог записать ее на курсы выживания при стрельбе в общественных местах; я мог потребовать, чтобы она постоянно носила бронежилет. Целое поколение выросло с учениями на случай безумных стрелков, так почему я не сделал больше? Не думаю, что я понимал моего отца, что сочувствовал его порочному, трусливому, отягощенному виной сердцу, пока не умерла Хейли.
Но в конечном итоге я не желал смотреть, потому что хотел защитить единственное, что у меня от нее осталось: эти воспоминания.
Если бы я увидел ее тело, рваный кратер выходного отверстия, замерзшие лавовые следы свернувшейся крови, грязный пепел и шлак разодранной одежды, эта картина затмила бы все прежние, испепелила бы память о моей дочери, моем ребенке одним мощным извержением, оставив после себя лишь ненависть и отчаяние. Нет, то безжизненное тело не было Хейли, не было ребенком, которого я хотел помнить. Я не позволю этому единственному моменту выцедить ее существование, как не позволю транзисторам и битам диктовать мне мои воспоминания.
Эбигейл подошла, подняла простыню и посмотрела на останки Хейли, останки нашей жизни. И сделала фотографии.
"Это я тоже хочу запомнить, – пробормотала она. – Нельзя отворачиваться от своего ребенка в момент его агонии, когда потерпел неудачу".
Эбигейл Форт
Они пришли ко мне еще в Калифорнии.
Я была в оцепенении. В моем мозгу роились вопросы, которые задавали тысячи матерей. Почему ему позволили скопить такой арсенал? Почему его никто не остановил, несмотря на тревожные симптомы? Что я могла – что я должна была сделать иначе, чтобы спасти моего ребенка?
"Вы можете кое-что сделать, – сказали они. – Давайте работать вместе, чтобы почтить память Хейли и добиться перемен".
Многие называют меня наивной, если не хуже. Что, по моему мнению, должно было произойти? Мы на протяжении десятков лет наблюдали, как один и тот же сценарий разворачивался снова и снова, в мыслях и молитвах, так что заставило меня решить, будто на этот раз все будет иначе? Это равносильно безумию.
Цинизм дает некоторым чувство превосходства и неуязвимости. Но не все люди так устроены. Охваченный скорбью, цепляешься за любой лучик надежды.
"Политика прогнила, – сказали они. – Гибель маленьких детей, гибель молодоженов, гибель матерей, прикрывающих собой новорожденных младенцев, должна была привести к действиям. Но нет. Логика и убеждение утратили свою силу, и потому мы должны воззвать к эмоциям. Вместо того чтобы позволить средствам массовой информации привлечь нездоровый интерес общественности к убийце, давайте сосредоточимся на истории Хейли".
Так уже делали, пробормотала я. Едва ли это новый политический ход – сосредоточиться на жертве. Вы хотите показать, что она – не просто число, статистика, еще одно безликое имя в списке погибших. Вы думаете, что, когда люди лицом к лицу столкнутся с последствиями своей нерешительности и равнодушия, все изменится. Но это не срабатывало раньше. И не сработает.
"Только не теперь, – возразили они. – Только не с нашим алгоритмом".
Они попытались объяснить мне процесс, но детали машинного обучения, конволюционных сетей и моделей биологической обратной связи ускользнули от меня. Их алгоритм зародился в индустрии развлечений, где его применяли для того, чтобы оценивать фильмы и предсказывать их кассовые сборы, а впоследствии и снимать их. Его специализированные вариации используют в самых различных областях, от разработки новой продукции до подготовки политических выступлений, во всех сферах, где имеет значение эмоциональная вовлеченность. Ведь эмоции – это биологическое явление, а не какие-то мистические эманации, и в них можно вычленить тенденции и паттерны, можно сосредоточиться на стимулах, вызывающих максимальный отклик. Алгоритм создаст визуальную историю жизни Хейли, использует ее в качестве тарана, чтобы пробить затвердевшую раковину цинизма, заставить зрителей действовать, пристыдить их за нерадение и пораженчество.
Эта идея выглядит абсурдно, сказала я. Неужели электроника знает мою дочь лучше меня? Неужели машины смогут тронуть сердца, равнодушные к реальным людям?
"Фотографируя, вы доверяете ИИ камеры, чтобы он сделал лучший снимок, – возразили они. – Просматривая репортаж дрона, вы предоставляете ИИ выбирать самые интересные клипы и улучшить их при помощи фильтров идеального настроения. Наш алгоритм в миллион раз мощнее".
Я отдала им мой архив семейных воспоминаний: фотографии, видеозаписи, сканы, репортажи дрона, аудиозаписи, иммерсиограммы. Я доверила им свое дитя.
Я не кинокритик и не знаю названий технологий, которыми они воспользовались. Рассказанный словами нашей семьи, предназначавшимися только для нас, а не для чужой аудитории, результат не был похож ни на один фильм или ВР[52] – погружение, что мне доводилось видеть. Вместо сюжета была история одной жизни, вместо замысла – торжество любопытства, сострадания, стремление ребенка объять вселенную, воплотиться. Это была прекрасная жизнь, жизнь, которая любила и заслуживала быть любимой, до того момента, когда ее внезапно и жестоко прервали.
Именно такой памяти заслуживает Хейли, думала я, и по моему лицу катились слезы. Именно такой ее вижу я – и такой ее должны увидеть все.
Я дала им свое благословение.
Сара Форт
В детстве мы с Грегом не были близки. Родителям было важно, чтобы наша семья производила впечатление успешной и благопристойной, вне зависимости от реальности. В результате Грег не доверял изображениям во всех их проявлениях. Я же была ими одержима.
Не считая поздравлений на праздники, мы редко общались, когда выросли, и уж точно не откровенничали друг с другом. Я знала племянниц только по записям Эбигейл в социальных сетях.
Полагаю, так я оправдываюсь за то, что не вмешалась раньше.
Когда Хейли погибла в Калифорнии, я отправила Грегу контакты нескольких психотерапевтов, специализировавшихся на работе с семьями жертв массовых расстрелов, но сама умышленно держалась в стороне, считая, что мое вторжение в момент скорби будет неуместным, учитывая мою роль дальней тетки и равнодушной сестры. И потому меня не было рядом, когда Эбигейл согласилась пожертвовать памятью Хейли ради контроля над оружием.
Хотя моя компания называет мое занятие исследованием онлайн-общения, преимущественно я работаю с визуальным материалом. Я создаю броню от троллей.
Эмили Форт
Я много раз смотрела то видео про Хейли.
От него было никуда не деться. Существовала погружающая версия, в которой ты мог войти в комнату Хейли и прочесть ее аккуратные записи, рассмотреть постеры на стене. Была версия в низком разрешении, предназначенная для экономного трафика, и от деформации сжатия и размытия ее жизнь казалась старомодной, похожей на сон. Все делились ссылками на это видео, чтобы показать, что они хорошие люди, что они на стороне жертв. Кликнуть, продвинуть, добавить эмодзи с горящей свечой, передать дальше.
Оно было мощным. Я плакала, тоже много раз. Комментарии со словами скорби и солидарности прокручивались за моими очками бесконечной волной. Вновь ощутившие надежду семьи жертв других расстрелов выражали свою поддержку.
Но Хейли в том видео казалась чужой. Все его элементы были истинными – но казались ложью.
Учителя и родители любили Хейли, которую знали, но одна робкая девочка в школе съеживалась, когда моя сестра входила в класс. Однажды Хейли приехала домой пьяная; в другой раз она украла у меня деньги и отпиралась, пока я не обнаружила их в ее сумочке. Она умела манипулировать людьми и без стеснения этим пользовалась. Она была верной и смелой до неистовства, но также могла быть безрассудной, жестокой, мелочной. Я любила Хейли, потому что она была человеком, но девушка в том видео была одновременно больше и меньше, чем человек.
Я держала свои чувства при себе. Я испытывала вину.
Мама ринулась в бой, в то время как мы с отцом держались позади, ошарашенные. На краткий миг показалось, будто ситуация изменилась. Проводились оживленные собрания, перед Капитолием и Белым домом произносились речи. Толпы скандировали имя Хейли. Маму пригласили на ежегодное послание президента. Когда СМИ сообщили, что мама бросила работу ради кампании за движение, состоялась тайная благотворительная акция по сбору средств для семьи.
А потом явились тролли.
На нас обрушился вихрь имейлов, сообщений, видео, сквиков, снапграмм, телеваров. Нас с мамой называли клик-шлюхами, дешевыми актрисами, торговками скорбью. Незнакомцы присылали нам длинные простыни бессвязного текста, всесторонне толкуя отцовскую неадекватность и слабость.
Хейли вовсе не умерла, сообщали нам незнакомцы. На самом деле она живет в китайском городе Санья, на те миллионы, что ООН и ее приспешники в американском правительстве заплатили ей за вымышленную смерть. Ее бойфренд – который также, "очевидно, не погиб" при стрельбе, – был этническим китайцем, и это все объясняло.
Видео с Хейли разобрали на кусочки в поисках следов подделки и цифровых манипуляций. Цитировались анонимные одноклассники, называвшие Хейли отъявленной лгуньей, обманщицей, истеричкой.
Фрагменты видео вперемешку с "разоблачениями" набирали популярность. Кто-то при помощи программ заставлял Хейли изрыгать проклятия в новых клипах, цитировать Гитлера и Сталина, хихикая и маша рукой на камеру.
Я удалила все свои аккаунты и сидела дома, не находя сил, чтобы выбраться из постели. Родители предоставили меня самой себе; они сражались в собственных битвах.
Сара Форт
За десятилетия цифровой эпохи искусство троллинга эволюционировало и заполнило все ниши, открывая новые горизонты технологий и дозволенного.
Издалека я наблюдала, как тролли роятся вокруг семьи моего брата с хаотичной точностью, с бесцельной злобой, со злобным весельем.
Конспиративные теории сливались с откровенными выдумками – и превращались в мемы, которые выворачивали сочувствие наизнанку, абстрагировали боль в приколы.
Мамочка, на пляже в аду так тепло!